Туман

Мы подошли к кабинету Карлайла. — Войдите, — послышалось из-за двери. Мне как и Владиславу плохо удавались лица, и потому все мои эмоции были как на ладони. Я посмотрела на Рыжего. — Ты дышишь громче, чем думаешь. — вежливо объяснил он. Я толкнула его локтем и, кажется, тем самым заработала себе новый синяк. В кабинете было очень темно из-за обшитых деревом стен, хотя и их почти не было видно за десятками, да что уж там — сотнями книг. Доктор Каллен сидел в кожаном кресле за столом и читал толстенную книгу, которая явно помнила еще Колумба. И все же кабинет идеально соответствовал моим представлениям о том, как должна выглядеть берлога бессмертного вегетарианца-эстета. — Чем могу вам помочь? — спросил доктор, аккуратно закрывая книгу. — Я начал рассказывать Белле нашу историю и подумал, что свою ты захочешь рассказать сам. — Мы не хотели вам помешать. — добавила я. — Вы и не помешали, — улыбнулся Карлайл. — На чем ты остановился? — На твоем рождении. Сказав это, Эдвард осторожно дотронулся до моего плеча, привлекая внимание к одной из стен. Стена, на которую показывал Рыжий, несколько отличалась от других. Вместо книжных полок там поселились картины, причем, висели они так плотно, что самих стен не было видно. Чего там только не было — от романтизма до постимпрессионизма и поздних закосов под кубизм. Хер его знает, почему именно такая выборка, но какой-то смысл в этом тоже должен был быть. Должна признаться, что в тот день я через каждые пять минут ловила жесткий тупняк на самых очевидных вещах, так что и тут зависла, пытаясь сопоставить одно с другим. Эдвард же, походу, решил, что я все сама вкурила, и спокойно показал на одну миниатюру, написанную маслом, на которую я бы вообще не обратила внимание. Это был ничем непримечательный пейзаж семнадцатого века — поля, речушки, пастушки и прочая поебень. — Предместья Версаля середины семнадцатого века, — пояснил Эдвард. — Франция моей юности, — добавил Карлайл. Он подошел так неслышно, что я еле удержалась от того, чтобы не шарахнуться в сторону и перекреститься для верности. — Сам все расскажешь? — улыбнулся Эдвард. Карлайл кивнул и уже хотел было что-то сказать, но тут лицо Эдварда неумолимо изменилось. — Белла, если не возражаешь, я ненадолго отойду сказал он и, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты. Заметив мое охуевание, Карлайл поспешил меня успокоить. — Не бери в голову, Эдварда наверняка кто-то и домашних позвал. Подойдя к столу, он принялся перебирать книги. Только тут я заметила, что некоторые полки пустовали. — Не поможешь? — спросил он. — Все никак руки не доходили их рассортировать. Я прекрасно понимала, что он просто хотел меня отвлечь, но все же согласилась. Это ж книги, мать его, кто в здравом уме откажется их пощупать? — Конечно, что нужно делать? — Делать? Что ж… те, что на французском складывай в эту стопку, на английском в эту, а остальные можно сразу на нижнюю полку ставить. — Окей… Книги были пиздец какими старыми, и большинству из них было место в музее. Я осторожно взяла первую попавшуюся. На кожаном корешке был вытравлен затейливый узор, в котором угадывались следы свечного воска, но на самой книге не было ни пылинки. Я задержала дыхание и открыла книгу на середине. — Русский? — спросила я. Карлайл покачал головой и, осторожно забрав у меня книгу, погладил ее по растрепанному корешку. — Древнерусский. — любовно сказал он. — Это «Сказание о дракуле воеводе», читала? Выражение лица Карлайла было столь серьезным, что я не сразу поняла, что он прикалывается. — Да все никак руки не дойдут. — ответила я как можно более непринужденно. — Какие твои годы, успеется еще. Интересно, это был намек? Я оперлась на стол и тут же одернула руку. На столе лежало еще одно распятие, которое я чуть не раздавила. — Удивлена? К сожалению, мифы врут, таким как мы распятия не страшны. — Похоже, единственная нечисть, которую пугают распятия, это я. — Я бы и рад испугаться, но, как видишь не получается. А жаль, это бы значило, что бог все же есть. — Хуже было было бы, если он был. Если учитывать все, что происходит в мире, то он или некомпетентный мудозвон или просто не вывозит. С Карлайлом было легко. Мы продолжили разбирать книги, и он так интересно о них рассказывал, что я ощутила неконтролируемое желание выучить французский язык, чтобы их прочесть. — А вот с этим надо особенно осторожно, это жизнь Карла Великого преподобного Эйнхарда из личной библиотеки Герцога Орлеанского. — Брата Людовика 14? Он что, вам ее лично подарил? — Да, перед моим отъездом в Италию к отцу. — Эдвард сказал, что он был священником. — Боюсь, что мой сын был чересчур тактичен. Когда-то мой отец и правда был священником, но его отлучили от церкви за его интерес к оккультным наукам, который он не смог скрыть от своих братьев. Короля же забавляли его фокусы, и отец никогда не обманывал его лживыми обещаниями превратить неблагородные металлы в золото, но знал много других тайн природы, превращая рассказ о них в захватывающее зрелище. — Похоже, он был хорошим человеком, раз вы о нем так говорите. Сейчас все только спят и видят, как бы друг друга нае…обмануть. А тогда и люди благороднее были, что ли… Карлайл пожал плечами и протянул мне следующую книгу. — Люди всегда… просто люди. Наверное, ты думала, что сейчас я открою тебе какую-то великую истину о человеческой природе. Если лет двести назад я еще был настолько самонадеян, то сейчас бы не стал разбрасываться подобными истинами. Человек прост, но очень глубок. Кто знает, что я смогу прибавить к этому, проживи еще дольше. — А зачем вы поехали в Италию? — Моего отца переманили итальянские послы, пообещав то, что не смог предложить ему Людовик. Тайну бессмертия. Признаться, я отказался ехать с ним, выбрав любовь, но затем, когда он пропал безвести, понял свою ошибку. Несмотря на все свои нежные чувства, я разорвал эту связь и поехал на поиски отца. Как оказалось, его талантами заинтересовались другие вампиры, для которых люди лишь красивые игрушки, призванные их развлекать. Когда я попался к ним в руки, он был еще жив. Именно тогда в нем взыграли отцовские чувства, и он попытался меня спасти. Как видишь, безрезультатно. Их главарь разглядел во мне нечто, что заставило его меня обратить, и я провел с ними много лет, пока мне не было разрешено покинуть их двор. Когда я вновь вернулся во Францию, герцог Орлеанский был уже давно мертв, а у Бастилии бушевала разгневанная толпа. — Хотите сказать, что надо было выбрать отца? — Я ничего не хочу сказать, это просто история. Если бы я спас моего отца, то не смог бы стать отцом для Эдварда. Что бы мы ни выбирали, мы всегда будем проигрывать. Быть может, ты знаешь историю Роланда? Он был внебрачным сыном Карла и его сестры; его лучшим рыцарем и грозой сарацинов. Когда Карл возвращался на родину, именно Роланд остался в арьергарде, чтобы прикрывать его тыл, когда на него обрушилось сарацинское войско всей своей мощью в Ронсевальском ущелье. Сначала Роланд отказывался звать подмогу, но, когда на твоих глазах умирают друзья, становится не до фальшивой гордости. Трижды трубил он в свой рог Олифан, надеясь что король его услышит, но лживые советчики убеждали короля, что ему все примерещилось. Когда же Карл перестал их слушать и обратил назад свое войско, то увидел лишь гору трупов, среди которых был и его сын. Роланд проиграл и все же он победил. Возможно, поэтому, мы, французы, так любим эту историю. У каждого будет свой Ронсеваль, и каждый хотя бы раз трубил в свой Олифан. — Не жизнь, а пиздец, мы вообще на такое не подписывались. — вздохнула я. Эмоции захлестнули меня так, что я далеко не сразу поняла, что именно сказала, но Карлайла это только повеселило. — И не говори. Ты похожа на Бернарда, Белла. Он всегда был честен, когда не стеснялся в выражениях. Эдвард был к нему сильно привязан. Что ж, дальше я сам. Спасибо, что помогла. Карлайл поднялся с колен и, отряхнув брюки, подал мне руку. Я не знала, как попрощаться, и потому просто пожала ее в ответ. Эдварда я нашла в одном из коридоров. Он сидел на корточках, прислонившись к стене, и что-то сосредоточенно искал в телефоне. — Что сидишь как бедный родственник? — спросила я, усаживаясь рядом. — Да так, жду кое-кого. — загадочно ответил он, убрав телефон. Я положила руку ему на плечо, а он положил голову на мое. Какое-то время мы просто тупили в стенку, наслаждаясь тишиной. — Наркомана в пальто? — наконец спросила я. — О нет, гораздо лучше… — Лучше разве что Доктор Кто. — Еще лучше. — А ты знаешь, что пытки в цивилизованных странах запрещены? Я могу рассказать столько анекдотов про рыбалку категории «Б», что расколется и Джеймс Бонд. — Ладно, не злись, дон Корлеоне. Я просто ждал одну не в меру любопытную деву, чтобы показать ей что-то интересное. Признаться, услышав это, из моей головы улетучились все приличные мысли. Эдвард неожиданно рассмеялся. — Ты думаешь только об одном! — Моя комната! — объявил он, распахивая дверь. Одной из стен словно не было, ее полностью заменило окно, так что казалось, будто ты находишься в лесу. Другую стену занимали стеллажи с виниловыми пластинками, которых было больше, чем в любом музыкальном магазине, который я знала. В углу рядом с письменным столом стоял виниловый проигрыватель, а пол устилал бежевый ковер. И снова никаких гробов, да что уж там — даже кровати нет. — Так что случилось, почему ты ушел? — спросила я. — Просто нужно было помочь Элис, а Карлайл был рад рассказать кому-нибудь о своих книгах. Подойдя ко мне, он взял меня за руку и тут же отпустил. Немного подумав, он достал одну из пластинок и включил проигрыватель. Тут я заметила, что в его комнате было совсем немного книг, около десяти, а то и меньше. Некоторые были в дешевых обложках середины века и все корешки истрепаны так, что было сразу понятно, что их читали так часто, что они буквально разваливались в руках. Комната наполнилась тихими звуками джаза. Я сняла одну книгу с полки «Кельтские сумерки» Йейтса, и на ковер упала какая-то бумажка. Как оказалось, письмо. — От Бернарда. — сказал Эдвард. — Иногда я даже рад, что он умер и не увидел, во что я превратился. — Опять страдания юного Каллена? Мы стояли в комнате, покачиваясь в такт музыке, но он постоянно замирал, прислушиваясь к любому шороху. — Белла, я не уверен, сможем ли мы быть вместе. Стараясь не подавать виду, я улыбнулась. Пиздец как надоела эта шарманка, которую он заводил всякий раз, когда чувствовал себя счастливым. — Почему нет? Ты не натуральный рыжий? Ты три года жил с саксофонистом? Ты мужчина? Кажется, мне все же удалось его рассмешить, но тут он снова посерьезнел. — У вампиров не может быть детей. — выпалил он и, ей богу, не будь вампиром, то еще бы и покраснел. — Усыновим Тайлера, а если серьезно, то я чайлдфри. Теперь уже Эдвард смеялся вовсю. Стук в дверь прервал наше веселье. — Можно нам войти? Интересно, а вампиры и во время секса разрешения войти просят? О боги, хорошо, что Рыжий не может читать моих мыслей. Дверь приоткрылась, и я увидела Элис и Джаспера. Эсми тут же устроилась на ковре, скрестив ноги, а Джаспер остался у двери. — Звуки были такие, будто ты решил съесть Беллу на обед, вот мы и поспешили. — сказал Элис. — На помощь? — улыбнулся Эдвард. — На угощение. — Увы, это всего лишь мой смех. — сказала я. Но тут вмешался Джаспер, не разделявший общего веселья. — На самом деле, сегодня будет гроза, и Эммет предлагает поиграть в мяч. Белла, мы будем рады, если ты к нам присоединишься. — Хочешь пойти? — спросил Эдвард. — Элис, не спойлери. Элис развела руки, показывая, что сдается. — Спрашиваешь, куда и во сколько? — Придется подождать грозы. — сказал Эдвард. — В какую игру вы будете играть? — В бейсбол. — Вампиры любят бейсбол? — Ну, мы же американские вампиры. — с напускной серьезностью ответил Эдвард.