C H A N E L

SYML — mr. sandman Она не видит того, как он проходит мимо. Скорее, ощущает — тело предательски дрожит, а глаза лихорадочно бегают по лицу Тины. Не смотри на него-не смотри на него-пожалуйста... Рыжеволосая чувствует, как резкий запах его одеколона разбавляет её собственный — аромат спелой вишни, новый парфюм от «Шанель». Она прикрывает глаза и сжимает израненные кулаки, позволив до боли знакомому запаху заполнить свои лёгкие. И вдруг ей кажется, что она вот-вот задохнётся. Дыхание предательски учащается, а тело едва вздрагивает от громкого хлопка закрывающейся двери. Кажется, для неё это прозвучало слишком громко. Шерил бросает беглый взгляд на двух лучших подружек, с раздражением отмечая Лодж в точно таких же туфлях — правда, они были темнее цветом, — в которых рыжеволосая уже прошлась пару раз по школе. Ни капельки индивидуальности, куколка. Девушка тяжело выдыхает и переводит взгляд на блондинку, которая обеспокоено глядит в сторону двери. Шерил внутренне сжимается и давит на раскрасневшиеся ладони сильнее, почти приводя себя в чувства. Только почти. Она не замечает того, как внезапно поднимается с места и, не обращая внимания на удивленные возгласы недоподружек, — боже, просто заткнитесь! — направляется к ним. Внутри всё кипит то ли от злости, то ли от страха перед тем, что не найдётся, что сказать, однако она не сбавляет своих шагов и уже через секунду наблюдает за недоуменной блондинкой, которая бросает взгляд на не менее удивлённую подружку. Как же она их ненавидит. Шерил тянет свои губы в ядовитой усмешке и свысока вглядывается в блондинку, всё ещё до боли сжимая кулаки. Бетти жмёт губы и, выпрямившись, смело всматривается в карие глаза рыжеволосой. — Привет, кузина, — чересчур слащаво говорит Шерил, почти слыша, как зубы блондинки зло стукаются друг о друга. Губы тянутся шире, а по телу разливается внезапное чувство уверенности в себе, опаляя бледные щёки едва заметной краской. — Хотела предупредить, что сегодняшняя репетиция отменяется. Бетти как-то недоверчиво щурит глаза и снова бросает взгляд на брюнетку, которая с выражением глубокого безразличия глядит на ядовито-красную девушку. Блоссом злится — упирается взглядом куда-то ей в переносицу и лихорадочно перебирает свои колкие замечания. Она почти предугадывает вопрос вездесущей блондинки, мол, почему же её не будет, и тут же выдаёт, бегло окинув её взглядом: — Просто не будет и всё. — Как-то грубо. Плевать. Оборачиваясь к Лодж, снова, почти ласково, говорит. — Милые туфельки, Вероника. Шерил не ждёт какого-либо ответа: ей хватает лишь краем глаза ухватить, как безразличие брюнетки чуть смешивается с удивленным испугом. Она как-то напрягается и бросает взгляд на туфли, а Блоссом, уже чувствуя сладость собственного триумфа, направляется в сторону выхода, не забыв при этом проигнорировать вездесущих подружек. Боже мой, пожалуйста, не идите за мной. Она почти шепчет это одними губами, выскальзывая из помещения совершенно бесшумно, словно кошка. Шерил стучит каблуками по школьному коридору, судорожно сглатывая и внезапно ощущая приступ необъяснимой паники. Она не замечает, как начинает заламывать пальцы и озираться по сторонам, только сейчас отметив, что вокруг никого нет. Девушка вдруг чувствует: та самая самоуверенная Шерил в кафетерии, кажется, отступает. И Блоссом чуть вскрикивает, когда из-за поворота появляется один из «Змеев» — Свит Пи, кажется. Он даже не прикоснулся с ней, чтобы поддержать, и от этого осознания Шерил даже злится — не знает к чему придраться, выставить его виноватым или просто оскорбить. Девушка чувствует, как спасительная злость, всё время сковывающая её вечную темноту, вновь проявляется ядовито-яростным взглядом. Она почти шёпотом язвит что-то о манерах «Змеев» — боже, какая глупость! — и, задев плечом недоумевающего парня, уходит прочь. Зачем-зачем-зачем... Она спрашивает себя снова и снова, свернув за очередной угол и оказываясь у нужной аудитории. Девушка рассеянно обводит взглядом полупустое помещение и усаживается за первую попавшуюся парту — и плевать, если за ней сидит кто-то другой. Ей всё можно. Она может язвить, если хочет; она может оскорблять и унижать, если пожелает; она может делать то, что ей только вздумается, — просто потому, что она Блоссом. Ей плевать на моральные устои и чувства других — никто особо не интересуется её собственными. Девушка бросает ядовитые комментарии, растягивая губы в усмешке и внутренне задыхаясь от всей этой мерзости, что срывается с её языка. Она видит: людям больно, однако продолжает унижать, почти видя ту самую боль, что опаляет её хрупкие рёбра изнутри. Но вот вглядывается и видит: нет, не то. Надо сильнее. И теперь это почти необходимо — выискивать того самого, кому так же больно, как и ей. Это отвратительно, это что-то ненормальное, похожее на помешательство, — но невероятная боль, сковывающая кости, приводит к бессоннице и разбитым в кровь кулакам вновь. И Шерил задаётся вопросом: зачем? На кой чёрт понеслась к неразлучным Ви и Би, а затем наговорила чепухи Свит Пи? И, кажется, уже слишком поздно в этом разбираться — вечная озлобленность и привязанная неизвестно кем привычка уже как диагноз. Она не замечает, что аудитория постепенно наполняется людьми. Знакомый — ненавистный — звонок внезапно оповещает о начале урока, и в помещение тут же входит мистер Спикер, на ходу напоминая тему прошлого (сегодняшнего тоже) урока. Блоссом машинально выводит дату на полях тетради и частично записывает слова преподавателя. Девушка старательно не обводит взглядом аудиторию — не хочет даже видеть его чёртовой шапки. И тут, словно на зло, вваливается Джонс собственной персоной. Шерил хмурится — неужели его здесь не было всё это время? — а затем как-то рассеянно оглядывает учащихся. Но вдруг, пропустив мимо ушей всяческие извинения юноши, она почти с ужасом осознаёт, что единственная сидит одна. Она хватается взглядом, как Вероника что-то напряженно шепчет блондинке, которая почти не слышит её и пристально наблюдает за юношей. Чёртова идиотка Купер! Разве твоя подружка сидит с тобой на экономике? Шерил глотает ртом воздух, внезапно встретившись глазами с Джонсом всего на секунду. Он бегло окидывает аудиторию взглядом, и через мгновенье такое же жуткое осознание обрушивается на него. Блоссом видит, как он едва ли может совладать с собой и приблизиться к её парте; она знает: хотя бы одно возражение, и это тут же повлечёт за собой слухи или чистосердечное признание куколке-Бетти. Шерил чуть отодвигается, когда он присаживается рядом. Устремляет взгляд куда-то вперёд, делая вид, что её он вовсе не волнует и он просто идиот, которого она растопчет в грязь в два счета. Она почти слышит его тяжелое дыхание и внутренне себя ругает за то, что вновь позволяет отрезвляющему одеколону забиться в лёгкие, смешиваясь с излюбленной вишней. Она ощущает запах сигарет и непроизвольно сжимает кулаки — Джонс обещал ей не курить. И вдруг хочется засмеяться. Какие к чёрту обещания? Ему плевать на них и неё, собственно, уже очень давно. Образ рыжеволосой красавицы уже позабыт вместе с июльскими/августовскими воспоминаниями с нею же в главной роли. Перед ним искрится нежная блондинка, с языка которой срываются искренние и добрые слова и которая до бешенства идеальна внутренне. Блоссом почти скрипит зубами и бросает беглый взгляд на Джонса. Интересно, что было между ним и Бетти этим летом? Шерил сжимает кулаки и прикрывает глаза — невыносимо сидеть так близко и так далеко одновременно. Она хочет— именно, хочет, — чтобы он сейчас же испарился. Блоссом не может его видеть, не может его слышать, а чувство того, что она находится от него на мизерном расстоянии, не даёт дышать, словно сжимая все внутренности невидимой рукой. Она и сама готова сбежать, лишь бы избавиться от давящего на неё ощущения. Однако всё будто окоченело, и девушка обессилено опускает руку на парту. Учитель всё продолжает говорить, и Блоссом всё так же пишет какие-то обрывки фраз, не складывающиеся в полноценные предложения, — сплошной бред. Краем глаза замечает, что Джонс ничего так и не вывел на бумаге. И вдруг кажется, что это какое-то помутнение, что ей всё мерещится, — быстрый взгляд на парту, и тело вмиг покрывается тысячами мурашками. Его рука лежит настолько близко, что она почти чувствует тепло, исходящее от него, — то самое тепло, которое топило её неудержимый холод внутри. Она не поднимает на него взгляда, сама не понимая почему. По крайней мере, так она шепчет самой себе, старательно избавляясь от мыслей, что ей просто страшно вновь почувствовать тот пронизывающий кости холод. Шерил сверлит его руку взглядом, тяжело сглатывая, и почти ощущает, как реальность неумолимо ускользает. Она чувствует, как его рука становится ближе — он придвигает её так близко, что его тёплая кожа соприкасается с бледной и холодной рукой Блоссом. Внезапно он приподнимает большой палец и очерчивает незамысловатый узор на её внешней стороне ладони. Она задерживает дыхание, чтобы отрезвить себя и не позволить резкому одеколону всё так же держать в своём заключении. Однако лёгкие прикосновения сводят с ума, и она даже не понимает, почему не оборачивается на заднюю парту, ведь их могут увидеть. А в голову приходит сумасшедшая мысль — взгляни сюда, милашка-Купер. Ей бы вырвать руку и накричать на нахального парня, выбить из него эту дурь, потому что прикасаться к Блоссом — это табу. А особенно «Змеям» и е м у. Шерил почти просит самоуверенную копию себя выйти наружу и сделать хоть что-то, потому что она уже начинает трещать по швам, заходясь в какой-то необъяснимой панике. Внезапно звучит звонок, и они тут же отстраняются. Она чувствует себя так, словно очнулась от глубоко сна; она не верит, что это всё реально, и бегло глядит на юношу, который быстро складывает учебники в сумку и лихорадочно бегает взглядом по полу. И вдруг она понимает: это всё по-настоящему. И вот она — спасительная злость — снова разливается по телу, уже имея парочку язвительных комментариев и яростных взглядов в своём арсенале. Девушка боковым зрением видит, как он вырывается из аудитории самым первым и, почти не отдавая себе отчёта, устремляется за ним. Правда, спокойнее, чтобы чёртова Бетти не погналась за ними. Раздавить-уколоть-сделать больно... Она не уверена в правильности действий, мысленно пытается остановиться, но ноги сами по себе несутся за ним, а из горла предательски вырывается грубое:«Джонс». Он тут же останавливается и тяжело выдыхает (Шерил достаточно близко, чтобы услышать). Она почти видит, как он не находится ответом и старательно оттягивает момент, ожидая того, что при Бетти несносная рыжая не станет выяснить отношений. Она знает: вездесущая блондинка вот-вот появится и настоятельно попросит оставить их в покое. Шерил же, откровенно говоря, похуй. Она раздражённо цокает и, ощущая внезапный порыв жгучей злости, ядовито тянет слова: — Что это было, Джонс? Шерил пропускает мимо ушей негодование Купер, оборачивается спиной к едким замечаниям Топаз и не ждёт «дружелюбных» реплик Вероники Лодж. По правде говоря, ей невероятно плевать на несносных девчонок, в иной раз выводящие её из себя. Но она всегда ожидает слов Джонса. Пусть едкие, пусть злобные и обидные; хоть что-то, чтобы ненормальное граничившее с сумасшествием чувство трепета к нему тут же рассыпалось на осколки, а в сердце бросилась жгучая ненависть. Как же я тебя ненавижу, Джонс! Он тяжело дышит и медленно оборачивается к ней, смотря прямо ей в глаза. А она дрожит то ли от злости, то ли от необъяснимой паники — Шерил ощущает, как кровь стынет в жилах, а глаза предательски увлажняются, потому что он н и к о г д а так не смотрел на неё. И тихое «я не могу тебя ненавидеть» снова врезается в память, словно намеренно возвращая к тому самому — тёплому, нежному — взгляду. Хочется кричать. От злости и непонимания, от боли и обиды; но она твёрдо стоит на ногах и всматривается ему в глаза с вызовом, внутренне злясь на себя за грёбаные едва заметные слёзы. Она правда надеется, что он не видит этого, что ему похуй и он не станет ничего предпринимать, что снова повлечёт за собой мысли о том, что, кажется, ему не плевать на неё. Потому что потом всё пойдёт по известному сценарию: «Блоссом, ты идиотка, раз поверила, что мне есть до тебя дело» и новый порез на её левом запястье. Шерил видит, как он ищет ответ, отрицательно качая головой и отводя от неё взгляд — пустой, потерянный и какой-то измученный. Она почти чувствует, как он сам задыхается и готов закричать, что его уже всё порядком заебало, потому что сам не понимает, что происходит. И Блоссом готова разрыдаться — крепкие тиски праведного гнева выпускают из своих лап, уступая давно забытой ею человечности. И Шерил почти кидается к нему, когда он издаёт нервный выдох, а затем тихое:«Я, блять, не знаю, что делать». Но внезапно он делает шаг к ней, и воспоминания тут же возникают перед глазами, вынудив её отшатнуться. Нет! Блять, нет!... Невероятная ярость вновь закипает в ней, и Блоссом, яростно моргая и дрожа ещё сильнее, шипит, словно змея: — Никогда. Больше. Не касайся. Меня. В этот раз она не ждёт его реплик и быстро оборачивается, разглядев, как вспышка прежней ярости возникает в его глазах. И так всегда: находясь рядом, они словно попадают в какой-то транс, говорят и делают совсем не то, что нужно; а затем, очнувшись, ненавистно кричат и посылают к чертям друг друга. Она уверена, что он проклинает себя за то, что произошло на экономике; со злостью кидается на улицу за минутную слабость и, закурив сигарету, ударяет по соседнему дереву за робкий шаг по направлению к ней. А Шерил почти рычит, когда Бетти подозрительно косится на неё, когда проходит мимо. Иди нахуй, сука! Блоссом торопливо перебирает ногами, проталкиваясь сквозь людей, которые удивленно оборачиваются. Нет, они не видят её слёз — девушка готова разорвать все свои дорогие шмотки от «Шанель», но не позволит ни одному из этих идиотов разглядеть хотя бы одну её слезинку. Шерил почти не слышит недовольного бурчания какой-то девчонки и стука собственных туфлей, внутренне проклиная себя за глупость и необдуманности, когда бросилась за грёбаным Джонсом. Девушка резко распахивает дверь и кидается к школьной раковине, по пути сбросив рюкзачок прямо на пол. Плевать!.. Она не проверяет, есть ли кто здесь, как-то отстраненно припоминая, что все расходятся по домам после шестого урока. Да и плевать — найдётся очередная жертва для насмешек и удовлетворения собственного «я». Шерил ожесточенно бьёт по раковине, замечая, как ещё не зажившие раны снова истекают кровью, пачкая холодный мрамор алыми брызгами. Ненавижу-ненавижу-ненавижу... Она до боли кусает бордовые губы, потому что больше не может держать грёбаные слёзы. Внезапно заходиться в рыданиях. Она почти не видит собственного отражения в зеркале из-за плотной пелены перед глазами; она почти не чувствует, как ей катастрофически не хватает воздуха, всхлипывая и дрожа всем телом. Она скулит и одними губами шепчет:«не могу, не могу, не могу...». И Шерил снова бьёт по чёртовой раковине и, вскрикнув от боли, оседает на пол. Несколько минут рыданий — и она внезапно успокаивается, безразлично вглядывается в многочисленные узоры на кафеле, вдруг ощутив холод по всему телу. Шерил аккуратно поднимается, смывает кровь с раковины и собственных рук, поправляет волосы и приводит макияж более менее в порядок — благо, тушь водостойкая. Девушка так же безразлично рассматривает себя в зеркале, словно минутой ранее вовсе не она всхлипывала здесь на полу, пребывая в очередной панической атаке. Блоссом снова натягивает ядовитую ухмылку и, прихватив рюкзак, выходит из помещения. Ничего нового. Очередной приступ, который отступает даже быстрее, чем настигает. Она привыкла — даже как-то успокаивает, даруя часок-другой полного безразличия и спокойствия. Шерил равнодушно встречает Тину по дороге домой, бросает едкий комментарий по поводу помады, которая слишком «как у проститутки, куколка». Блоссом знает: Тине неприятно. Но сейчас ей плевать на это настолько же сильно, как и на блондинку у крыльца Pop's в обнимку с юношей. По крайней мере, Шерил так думает.