...и все-все-все Куросаки

В кастрюле умиротворяюще булькает соус карри, рисоварка за моей спиной отсчитывает последние минуты, листья лопуха под моим ножом свежие и хрустящие, и я уже точно знаю, что ужин удался. Как хорошо! Я улыбаюсь и ссыпаю зеленую нарезку в любимую миску. Небольшая, из киотской керамики, с темно-синей глазурью. Из нее очень удобно что-то зачерпывать хоть ложкой, хоть пальцами. Кухня — моя территория. Я всегда стараюсь окружать себя красивыми вещами. Это же естественно: окружать себя тем, что радует глаз… Возмущенный вопль на заднем плане! …и уши. Бурное обсуждение за моей спиной все продолжается и, похоже, утихать не собирается. Я вздыхаю. Отец и брат уже несколько дней усердно делают вид, что ничего не происходит. Но спорят на каждом квадратном метре, где встретятся. Ичи-нии уедет в Токио учиться, и хочет снять там квартиру. Нормальное и вполне понятное желание. Мы с Карин-чан поступим так же. Но потом, конечно, вернемся домой! Жить и работать надо там, где твой дом, твои родные места, полные воспоминаний детства. Впрочем, это только мое мнение. Возможно, Карин-чан… думает по-другому. Я помешиваю лопаточкой соус и стучу по краешку, стряхивая капли. Никто из нас не спросил, где будет жить и работать брат после университета. Боимся услышать ответ? От громкого рева: «За тобой должен кто-то присматривать!» — я морщусь. Папа как в первый раз. Мог бы уже понять: если Ичиго решил — все, не переубедить. И если решил снимать квартиру один, без друзей, так и будет. Собственно, по этому поводу они жарко спорят уже который день. Папа с чего-то вбил в голову, что Ичи-нии должен снять квартиру в доме под присмотром одного его давнего токийского знакомого (интересно, какого это знакомого, что мы о нем ни разу не слышали?). Отличное место, можно выбрать, какую квартиру снимать: на двоих или на троих. Да хоть на четверых! Ичиго славно проведет студенческие годы вместе с друзьями! На этом Ичи-нии обычно передергивает, и он начинает кричать в ответ. У него планы разительно отличаются: брат уже присмотрел себе студию недалеко от университета и не считает, что она слишком большая или дорогая для него одного. Он твердо хочет жить сам, утверждая: «Зато много места для тренировок». И собирается подрабатывать. Папа даже пошел ва-банк: заявил, что в будущем все равно придется переезжать — когда мы с Карин поступим, то будем жить вместе с Ичи-нии. Я не удерживаюсь от хихиканья. Ну, если папа думает, будто заставит Карин-чан жить с братом, то он очень, очень сильно ошибается. И Ичи-нии вовсе не умрет без моей готовки, что бы кто ни говорил. После тренировок у него волчий аппетит, так что, думаю, с едой он найдет, как разобраться. Вон какой вымахал, здоровый, как… Ну, как папа. Только папа почти всегда улыбается, а Ичи-нии — хмурится. Ну, почти всегда… Хорошо, что никто не видит меня сейчас. А румянец на щеках можно списать на жар от плиты. Я как-то не готова объяснять, что лучше всего мой брат выглядит после секса, причем в первые пятнадцать минут. Время, кстати, вычисляется элементарно: та штука, которую он ставит на свою комнату, чтобы мы не слышали звуков, снимается или сразу же после секса, или ну очень быстро после нее. И если заставить Ичиго хотя бы выглянуть из-за двери, у него будет ужасно растрепанный вид. И очень довольный. Даже если он в это время попытается, как обычно, сдвинуть брови. Конечно, я ничего не скажу об этом папе. У него и так много забот с будущей учебой Ичи-нии (за которую, кстати, он платит сам — скопил с оплаты своей работы шинигами. Я очень им горжусь! Предусмотрительно, хотя и не очень похоже на него, наверное, кто-то подсказал). В общем, лишняя информация о личной жизни Ичи-нии папе явно не нужна. Таймер на рисоварке показывает: у меня еще четыре минуты, чтобы тихонечко постоять, не вмешиваясь в бушующий позади меня скандал, и о чем-нибудь поразмышлять. Я окидываю взглядом тарелки на подносах, которые нужно просто взять и отнести, и в который раз думаю, что же я знаю о личной жизни Ичи-нии. Немного. Совершенно точно не человек, потому что никогда не заходит обычным способом — через дверь. И не через окно, потому что папа уже давно поставил камеры наблюдения за фасадом. А камеры Урахары-сана видят даже тех, кого видеть не полагается. Когда я прихожу, а дома никого нет, я всегда просматриваю видео — а вдруг кто-то приходил? Но никто не появляется регулярно, и пусть я тайком просматривала записи с момента, как заглушка от звуков снимается, и до момента, когда я или кто-то заглядывает в комнату Ичиго, там никогда никого не было. Но они совершенно точно встречаются и занимаются сексом. Может, я в жизни не скажу это вслух, но невозможно обмануть человека, который занимается стиркой всего постельного белья и одежды в доме. У Ичи-нии — регулярный секс. Мне кажется, что это дама старше него. Я не знаю, почему. Наверное, потому, что она иногда рвет ему футболки, длинными аккуратными ногтями — не когтями. Бр-р! Я уже знаю, на что похожи следы от когтей. А тут разрывы, как в кино. И на них не бывает следов крови. Не могу представить себе такие ногти у Кучики-сан или Иноуэ-сан. Даже Мацумото-сан (да-да, я помню, она просит называть себя Рангику-сан!) не носит таких. У нее красивые, полированные, покрытые блестящим лаком. Но короткие. И она очень хороша в защите. Я плохо чувствую все эти изменения реяцу, но… На миг прижимаю ладони к щекам — так и есть, они горячие! Но никто не запретит мне неприличные мысли, пусть я и не подаю виду, что они у меня есть. Когда Ичиго ставит свою заглушку, по дому идет бесшумная волна. И она, будто о камень, разбивается о грудь, потом о голову. Это невозможно пропустить или не почувствовать. А когда это делает его дама, то реяцу плещется о низ живота — тихо и горячо. И тут же отступает. Если специально не знать, то и не догадаешься. Поэтому я думаю, что она, наверное, не шинигами. В смысле, папа и Урахара-сан тоже пару раз ставили такую штуку, чтобы нас никто не подслушал, но отдача была гораздо сильнее. Мне ударяло в виски, словно кто-то рядом стукнул в огромный беззвучный барабан. Тут определенно другое. Нет, не то чтобы я была против всех, кто не шинигами. В нашем доме бывало столько разных существ, что я теперь присматриваюсь даже к животным, которые появляются около нашего дома. Ну, так, на всякий случай. Не надо ли им что-нибудь предложить. Если даже очень незваных гостей накормить, они становятся гораздо добрее! Так что мне это кажется просто странным: что Ичиго долго с кем-то вместе, но нас так и не знакомит. По крайней мере, официально. Может, я ее видела, просто не знала, что они с Ичиго… Ну, пара. Между прочим, мог бы и сказать! Вдруг она придет в гости, а я стану вести себя, как с посторонней! Будет ужасно неловко. До меня доносится громкое: «С меня хватит!!!» — и топот шагов по лестнице. Я вздыхаю. Ичи-нии опять убежал наверх, чтобы не начать драку. Очень мило с его стороны — помнить о моих многократных просьбах. Подняться наверх и позвать к ужину гораздо проще, чем пару часов приводить в порядок комнату и собирать всякие щепки и осколки. Я бросаю быстрый взгляд на маленькое зеркальце у двери и поправляю заколку. Да, я готовлю на всех, но это делает меня не кухаркой, а королевой кухни. Так говорила мама. А мне в последнее время твердят, что я становлюсь на нее похожа. Наверное, из-за волос. Только мне и Ичи-нии досталась ее рыжина. Но Ичи-нии не может быть на нее похож — он же парень! Звучит пиканье рисоварки, и я раскладываю ужин по тарелкам, добавляю карри. Соус сейчас самой хорошей температуры — невозможно обжечься. Но он все еще горячий. Как все вовремя! Я подхватываю два подноса — невероятный трюк, у меня ушло, наверное, с полгода, чтобы научиться доносить правильно, — и иду к столу, когда вдруг мне приходит в голову, что, пожалуй, я знаю о даме Ичи-нии кое-что еще. На прошлой неделе, после очередного сбрасывания завесы, мне показалось — кто-то смотрит на меня из отражения в окне. Был поздний вечер, и в стекле виднелась темная фигура с растрепанными волосами. А еще до меня донеслась чья-то печаль. Не такая личная, как тоска по хорошему другу, но немного с привкусом сожаления. Наверное, это все мои фантазии. Но как раз в тот вечер я немножко завила волосы, и прическа стала походить на мамину. Папа тоже замер и пару секунд грустил, а потом пошел обниматься с фотографией, восклицая, как же я стала на нее похожа. Так что, думаю, она тоже знала мою маму. — Карин-чан, позови, пожалуйста, Ичи-нии. Ужин готов! — восклицаю я, демонстративно не обращая внимания на папу. Кое-кому стоит уже смириться и не отравлять Ичи-нии последние дни дома. Сестра пожимает плечами и идет наверх. Видимо, ей тоже не хочется здесь оставаться. Я раскладываю тарелки, потом поворачиваюсь к папе и все же говорю: — Ичи-нии скоро уезжает. — Угу. — Тяжелый вздох. — Дети так быстро растут! Никогда, никогда не покидай меня, Юзу-чан! — он распахивает руки, чтобы я прыгнула к нему в объятия. Но я уже взрослая, поэтому отворачиваюсь и беру подносы, чтобы принести остальное. — Мы еще долго будем с тобой, — заверяю его я, повернувшись. — Только… — Честное слово, мой голос дрогнул не специально! — Пожалуйста, помирись с Ичи-нии. Он заслужил жить и учиться так, как хочет сам. И с кем хочет — тоже. Папа уже открывает рот, но я прошмыгиваю на другой конец кухни, сама не веря, что сказала такое. Если мое последнее предположение правда, и Ичи-нии встречается с ровесницей папы… Ну и ладно, это совершенно неважно. Всякое бывает. В одном я уверена: какой бы ни была избранница Ичи-нии, мы полюбим ее тоже. У моего брата огромное сердце, но он не мог бы влюбиться и уж тем более долго встречаться с кем-то, кто его недостоин. Поэтому папе лучше помириться с Ичи-нии и позволить им с этой дамой пожить отдельно. А там, глядишь, один визит без предупреждения — и мы ее увидим! Я прижимаю ко рту край подноса, скрывая смешок. Я не такая храбрая, как Ичи-нии, не такая умная, как Карин-чан, и уж конечно ни разу не такая сильная, как папа. Но от моей искренности и доброжелательности спасения не будет никому!