***
— А что это было вообще? — спрашиваю я, отвлекая Тайлера от созерцания ускользающих в окне пейзажей. Когда мы нашли свои классы, учителя как раз пересчитывали детей, чтобы проверить, не оставили ли они кого-то ненароком, что заставило нас иронично посмеяться. Путь обратно к школе мы решили скоротать вместе, и сидеть с Таем было намного приятнее, чем с кем-либо из моего класса. Как оказалось, у нас много общего: он любит слушать панк, как и другие отросли рока, хоть родители ему и запрещают, хочет в будущем набить себе татуировку, воспитывается в религиозной христианской семье, к тому же, многодетной. А еще он занимается баскетболом, и оба его родителя работают у нас в школе: мама — учительница математики, отец — директор. — А, чепуха, — отмахнулся мальчик. — Аллергия. На пыльцу. — Ничего себе, аллергия! Дурак, зачем тогда в музей поехал ботанический? Там же этой пыльцы хватит стадо таких аллергиков убить. — Я примолк, понимая, что его и так чуть не убило. Но его это особо не смутило. Он лишь пожал плечами: — Я хотел. У меня были с собой таблетки, так что. — И больно тебе помогли бы эти таблетки, не окажись меня рядом! — взволнованно сказал я, не заметив, как повысил тон. — Я просто уронил их в приступе, когда доставал. Если бы я выпил их раньше, этого не случилось бы. Достал слишком поздно — только когда понял, что становиться трудно дышать. Сначала мне показалось, что это от волнения, но потом… я понял, что вообще не могу. — Он снова остановился посреди реплики, и я уже открыл было рот, когда он меня остановил, не дав начать говорить. — Вообще-то, да, если бы ты там не появился, я бы протянул ноги, это моя вина, ты прав. — Ты не виноват в том, что болеешь, — серьезно смотря на него, сказал я. — Более умный человек не пошел бы прямиком в комнату, наполненную газом, с зажженной спичкой в руках, — ответил он, и я замолчал, обдумывая это. Все же, он не может себя винить в этом, хоть поступок и впрямь был глупым. Но, с другой стороны, если бы этого не случилось, ни у него, ни у меня так и не появилось бы друга. Возможно, теперь он считает меня своим другом. Думаю, я тоже могу называть его другом.Пролог.
7 июня 2018 г. в 10:52
Сегодня третий класс ехал на экскурсию в ботанический музей, и я был правда этому рад — давно просил родителей туда съездить, но удостаивался только отказа, мол, у мамы нет времени, папа работает, взрослые заняты. А теперь я еду туда хотя бы с классом. Не испортят мне эту поездку даже вечно раздражавшие одноклассники и надоедливая нудная классная руководительница. Ничего не испортит.
Уже в автобусе я вспомнил эту фразу и то, что во всех фильмах после нее обычно все катится в тартарары.
Мы ехали совместно с параллельным классом, поэтому детей здесь было не то что больше, чем должно быть — на них даже не хватит воздуха, я был абсолютно уверен в этом. И так как народу едет крайне много, но брать для экскурсии два автобуса было бы менее рационально, в этом густо забитом даже не было одноместных сидений, и я был вынужден сидеть рядом с двумя (из желания экономить место, учительница разрешила сесть сюда сразу трем детям, ведь Мелани все равно не хватало сидения) раздражающими меня одноклассницами. На самом деле, я не считал себя каким-то волком-одиночкой, не ненавидел общество и свой класс, просто не было тех, с кем бы я правда хотел сидеть по пути в ботанический музей. Я общался со многими, некоторых даже с небольшой натяжкой мог назвать своими товарищами, но слово «друг» для меня имеет слишком большой смысл, чтобы окрестить им кого попало. А никто из одноклассников пока этого не заслужил. Да никто особо и не претендовал на это место.
Но совершенно не было забавным, что рядом со мной сидят самые заносчивые и раздражающие меня девочки. Мне нравится общаться с девочками, ничего против них не имею, одну, например, — Дебби — даже с удовольствием чмокнул бы в щечку или гулял бы с ней после уроков, она хорошая. Но не Мелани и Эшли, нет, они противные. Они все время зудят про косметику, считают себя самыми красивыми, самыми крутыми, самыми умными и такими-сякими, аж тошнит. Никогда не понимал таких девчонок, у которых на уме ничего кроме помады нет. Наверняка у них и мозги из губной помады. И ладно бы, они просто делали то, что им нравится, красились бы, да пусть хоть бы до дыр себя штукатуркой этой зашпаклевывали, но действительно бесило то, что других они без конца обижают без веских на то причин. Ту же Дебби они называют маленькой маменькиной дочуркой, глупой и безвкусной только потому, что ей хватает ума в свои девять лет не выливать на лицо тонну косметики, а ее матери — прятать эту гадость подальше. Меня же они, в принципе, без повода не трогают, как и большинство остальных детей, но стоит поводу появиться — от них не отвертишься неделю. Серьезно, однажды я просто неправильно прочитал стих на память, а они мне ту оговорку наверняка даже сейчас не забыли. И так с каждым, по большому счету. Кроме единиц, над которыми они измываются вообще без особых на то причин, типа Дебби или усыпанного прыщами и носившего очки Брендона. Они им ничего не сделали. Мне это кажется несправедливым. Поэтому, да, они — противные.
Я бы сел с Дебби, честное слово, я бы с удовольствием скоротал путь до ботанического музея, слушая ее шутки и эксцентричные разглагольствования об учителях, но, как на зло, именно сегодня на экскурсию она не пошла. Думаю, мне надо будет спросить, в чем дело: болела ли она или еще что-то. Она хорошая, и мне интересно, как она.
— Эй, ты! — толкнула меня в плечо Эшли, хихикая с подругой. — А где твоя маленькая подружка? Почему же ты один сидишь, м? Ах да, точно, у тебя же нет друзей, ты ведь только со всякими отшельниками типа Ури и Райан водишься, дурилка! — Снова смеется вместе с Мелани, довольная собой.
Как они меня бесят. Это ведь даже не забавно! Да и Ури и Дебби — не отшельники. Они — хорошие. Эти же девчонки — пустышки. С ними общаться неприятно никому, кроме них самих. А с Брендоном и Дебби — приятно, правда, этого никто не видел, никто не хотел. Все видели в них прыщавого очкарика и непоседливую толстушку. Никто не знал, как хороша в актерском, скажем, искусстве Райан, как здорово она делает разные пародии и какая она веселая в целом. Никто не знал, что Брендон интересуется разной действительно хорошей музыкой и играет на фортепиано и гитаре, что он временами придумывает такие сюжеты, на которые можно было бы снять фильм или, как минимум, достойный клип, хоть и очень странный. Нет. Все знали, что у него плохое зрение и большой прыщавый лоб, конечно же.
— Чего молчишь, дурилка? — подает голос и Мелани. Главное — игнорировать, и они отстанут, им надоест. Как и они мне. Но можно же было придумать что-нибудь интереснее «дурилки», ей-богу.
Первые минут десять дороги они никак не могли отлипнуть от меня, чем изрядно так раздражали. Потом им, как я и предвидел, стало слишком нудно общаться со стеной, и они переключились на собственную светскую беседу о мальчиках и косметике, фу. Повторюсь, ничего не имею ни против разговоров (в том числе, и о парнях между девочками, почему нет), ни против косметики, но не должно же ее быть так много в их головах! Они хоть когда-то говорят, скажем, о кино или музыке? О погоде, спорте, новостях, природе, уроках, еде, книгах, климате в Зимбабве — хоть о чем-то помимо косметики и парней они могут разговаривать? Если нет, то меня просто стошнит к моменту, как мы приедем в музей, хоть меня и не укачивает, зуб даю.
Вау, на счастье, я продержался еще полчаса пути, могу гордиться собой. И я наконец в этом ботаническом музее. Мечтал об этом уже два года, и вот — свершилось! Тут действительно красиво, как я и ожидал, и он такой огромный. Все — прямо, как я думал. Я подходил к каждому растению, к каждой табличке, внимательно вглядываясь и вчитываясь абсолютно в любую деталь, вдыхая в себя запах, который смело можно назвать ароматом природы. Столько ароматов, смешавшихся в… воздух. Лучше всего назвать это воздухом, потому что изначально именно таким воздух и должен был быть, а не загрязненным машинными газами и отходами заводов. Воздух. Настоящий.
Не заметив этого, я, видимо, отбился от группы, залюбовавшись и растворившись в запахах. Ну, и не велика проблема. Если они меня не найдут, забудут и оставят здесь, я проведу здесь всю свою жизнь: устроюсь работать, буду спать в гамаке, подвешенном между двумя кленами, питаться здешними ягодами и фруктами и всегда дышать только таким воздухом. Черт, надеюсь, они обо мне правда забудут. Ибо мой план просто грандиозен.
Минуту-другую так побродив по рядам с горшками, в которых были разные экзотические и не очень растения, я услышал довольно близко какой-то не самый приятный звук, напоминавший резкий вдох, что ли, и понял, что все же не один здесь. Хотя, откуда этот звук был вообще? Я никого не видел. Пожав плечами и подумав, что мне могло лишь показаться, я продолжил бесцельно бродить, изучая ростки, цветы и их описания с табличек, но в скором времени звук повторился, и я уже был точно уверен, что это не просто сквозняк или глюк. Даже понял, где находится его источник. Быстро пробежав ряд и свернув в другой, находившийся левее, я действительно увидел этот самый «источник».
На полу лежал и бился в конвульсии какой-то мальчик. Моего возраста, но не из моего класса, я его не знал. Судя по всему, он задыхался.
Я подбежал к нему так быстро, как только мог, но вскоре понял, что совершенно не знаю, как действовать, и меня начала охватывать паника. Я должен был ему как-то помочь, но, черт возьми, понятия не имел, как! Все, что мог придумать, — попытаться как-то говорить мальчику нечто в стиле «Эй, чувак, что с тобой? Держись, ты чего! Как мне помочь тебе, парень?». К счастью, он действительно знал, как можно ему помочь, и попытался мне это объяснить, устремив взгляд на какую-то открытую баночку с просыпавшимися из нее медикаментами, валявшуюся на полу метрах в трех. Даже не удосужившись подняться с колен, чтобы не тратить драгоценное время зря, я кое-как подполз к пузырьку с, как я и предположил, таблетками, и достал одну, после чего дал мальчику. Как хорошо, что я не выпил всю воду к этому моменту! Прислонив бутылку к его губам, помогая запить таблетку, я лишь молча надеялся, что он не подавиться, что таблетка поможет, и с мальчиком все будет в порядке.
Ему потребовалось некоторое время, чтобы привести дыхание в норму, но теперь он явно не задыхался и, похоже, оправился.
— Спасибо, — слегка хриплым голосом после чуть ли не удушья, пролепетал он.
— Да чего ты, — отмахнулся я.
— Нет, правда, спасибо. Я мог умереть. — Его серьезный, но не взволнованный тон меня даже напугал. Он так просто говорит о том, что минуту назад мог задохнуться прямо на полу ботанического музея и быть найденным в этом огромном лабиринте каким-нибудь охранником только через день. Надеюсь, это — не обычное состояние для него.
— Да ладно, кто угодно на моем месте сделал бы так.
— Но никто не сделал. Ты — не кто угодно. — Он улыбнулся и на мгновение замолк. — Я Тайлер. Тайлер Джозеф.
— Джош Дан. Приятно познакомиться, Тайлер.
Мы обменялись рукопожатиями и усмехнулись друг другу. Сейчас мы — два третьеклассника, заблудившихся в ботаническом музее, с облитыми потом лбами и теплыми улыбками.
Я был правда рад, что помог ему. Я был рад, что он жив. Что мы познакомились.