Замужем... вроде

В своё время он явился, никого не спросив, и полюбила она его тоже не сразу. Более того. С первого взгляда он был не красив, а со второго вовсе безобразен до неприличия. Она его жутко ненавидела. Сейчас, когда вспоминает о том, что было когда-то давно, то начинает невольно широко улыбаться, причем происходит это в самые неожиданные моменты. Стоит признать, что ненавидела она его слишком долго, настолько долго, что это все слишком затянулось в памяти, и сейчас она не может точно сказать, когда это он стал для нее каким-то своего рода образом безопасности. Вот смотрит на него, и становится спокойно внутри, хочется находиться с ним рядом, потому что где-то внутри колокола бьют, что она в безопасности. Проблема была только в том, что они были на «Вы», и когда он проговаривал ее имя, то даже в глазах были искры злости. Это было словно приговором о казни. Просто был вопрос: «За что?» Где ее мозги, куда смотрело ее сердце? Неясно. Понятно только то, что теперь ей предстоит очень сильно мучиться, пока организм сам не начнет отторгать одни только мысли о нем. Жаль, она не знала на тот момент, что он всего лишь злился на нее, что она так хороша. Слишком хороша для такого, как он. Его это бесило, он не знал, как к ней подступиться, он понимал, что уже все потеряно, и вообще, у нее наверняка толпа таких, как он, и даже лучше. Но потом все как-то само собой произошло и встало на свои места. Если точнее, то дышать стало легче и захотелось взлететь в тот момент, когда он сказал ей, что Бегемот85 дебил, а она сама начала его целовать посреди парка. И не надоест вспоминать, уже не можем спрятать свой влюбленный взгляд, на работу без него доехать не можем, и, самое главное, нам надо, чтобы и целовал, а там и на ночь оставался, а там и вовсе — чтоб переехал. Елена Павловна сегодня была очень расстроена, что такая красивая женщина, как она, вынуждена проводить столь чудесный вечер в одиночестве. Проще говоря, выпила она сегодня вечером немало. Прошла почти неделя с того момента, как он опять уехал. Ну ладно, не опять, а снова, но это уже начало надоедать, ну сколько можно, в самом деле. Но ничего. Это уже превратилось в некую игру, а точнее, она бросила сама себе вызов, сможет ли она продержаться. Грубо говоря, половина срока уже позади. Впереди еще столько же, может, чуть меньше, а может, и больше, Елена старалась об этом не думать. Ее дело ждать, а как там эти мужчины все решат — это уже их проблемы. Но если точнее, то решать все будет сам Господин Малуда. — Лена, я б на твоём месте уже давно бы сказала, чтобы этот товарищ выбирал: либо ты, либо Малуда. Либо не выдержала и переехала бы к нему. — Аня стала изучать остатки вина в своем бокале, но голова ее знатно потяжелела, и ее нужно было в обязательном порядке поддерживать рукой. Но говорила она тихо, будто это была не злоба на всех мужчин на этой земле, а то самое женское понимание, что на самом-то деле без этих мужчин никуда. — Я… Ну, я бы не сказала. — У нее было желание проговорить это как-то резко, будто ей море по колено даже сейчас, ближе к полуночи, после трёх бутылок вина, но что-то это пошло не по плану. — В каком это смысле? Что, уже, может, и не любишь, и не ждешь? — А теперь ей стало очень любопытно, что же тут происходит на самом деле. Потому что то, что происходит во всем мире, они уже обсудили, а вот эта тема всегда оставалась на закуску. — Ну здрасьте, не люблю. Люблю, конечно. И жду. И скучаю, но я же знаю… — какая-то неуместная запинка, но медленное появление улыбки на ее лице говорило, что все так и задумано, — что ему там еще хуже. Без меня. И что он уже тысячу раз пожалел. — Совсем страдает? — Аня хотела допить все, что гипнотизировала в бокале, но вместо этого отставила его на несколько сантиметров от себя после такого заявления. — Ты даже не представляешь, как. — И это все, что она позволила себе сказать на сегодняшний вечер. Как-то так получилось, что ей даже начало нравиться, что по ней по-настоящему скучают, и всех подробностей этого ощущения она просто не могла передать словами, и дело вовсе не в том, что выпито уже достаточно, и голова от того потяжелела. Дело в том, что для этого в принципе сложно найти слова. И в самом деле, что может быть лучше, чем когда он тебя целует с жадностью и не может остановиться? Что может быть лучше, чем когда говорит честно, что соскучился, и начинает обнимать как можно сильнее, не желая отпускать, а только слабо водит носом по шее? На самом деле, когда он целует ее в шею, какая-то неземная фантастика происходит. Он целует, а у нее глаза закрываются, и она даже не может заставить свои руки обнять его, она в принципе ни о чем не может думать. Это правда фантастика, потому что такое с ней творит только он. И вообще, в самом деле приятно знать, что у него там даже конкуренток нет каких-нибудь, что все внимание только ей. Она готова ждать сколько угодно, зная, что с ним такое происходит, что он, как бы грубо это ни звучало, страдает из-за нее. Именно это и помогает ей перенести все это с заметной легкостью. — Кстати, совсем забыла спросить. — У Елены снова появилась целая куча сил и энергии, и по голосу было слышно, что она готова горы свернуть. — Ты к ребенку тому еще ездишь? — Ну конечно, но я думаю, что весной он уже будет со мной. — Это прозвучало очень уверенно и даже трезво. — Я тебе кое-что дам, передашь той красавице. — Она резво поднялась со своего место и уже открыла холодильник, с полной уверенностью набирая оттуда тех самых маленьких, с тоненькой кожурой, но сладких мандарин. — А может, ты со мной поедешь? Отдашь лично. — Анна внимательно наблюдала за этим зрелищем, подперев рукой подбородок. Если честно, то ей было невероятно знакомо это пакование всяких вкусностей в пакет. — У них как раз утренник будет к Новому году. На праздник у них как раз карантин был, все поболели, и к ним даже Дед Мороз не приходил. — Думаешь? — Она медленно повернулась к ней лицом. Если честно, ехать лично ей не особо хотелось. Хотелось что-то передать именно этой девочке, как-то порадовать ее, потому что она была ей ну очень симпатична, как ребенок, и если бы она хотела себе дочку, то только такую. Но не с детдома, нет… Она не готова, она не справится с таким заданием. Не хочется ехать и не хочется говорить об этом прямо, поэтому надо что-то придумать. — Если ты, конечно, хочешь. Твоя эта Лена будет играть Мальвину. Я пойду точно, потому что он позвал меня, спрашивал, приду ли я на него посмотреть, и каждый раз переспрашивает, не передумала ли я. — Аня потерла ладонь и опустила глаза, пряча улыбку. — А почему Мальвину? Она же мелкая, ей цветочка какого-то надо было играть. — Это была довольно-таки интересная претензия от нее, но она почему-то начала улыбаться с ее слов. — Утренник на одиннадцать утра в пятницу, надумаешь ехать — скажешь мне, поедем вместе, или я просто скажу тебе, куда надо идти. — Как назло, в пятницу у нее попадает выходной. Видимо, придется ехать. Мандарины медленно складываются в холодильник в отдельном пакете. Мальвина так Мальвина. После того, как в голове засела мелкая Мальвина, она потеряла связь с реальностью. В тот момент она не замечала, что Аня уже собралась уходить, хотя вела она себя как обычно, подруга подмены не заметила, потому что вот же оно — это как всегда улыбчивое лицо и смех будто до неба, хотя внутри она будто плавала в формалине, двигалась постепенно, будто в трансе. Сначала эта мелкая Мальвина, которая с таким интересом смотрела, что же лежит у нее в сумке, потом она исчезает так же внезапно, как и появилась. А она до сих пор не может о ней забыть. Интересно получается. Потом когда голова облегченным грузом касается подушки, и она начинает чувствовать, как ее кровать вместе с ней куда-то движется. Елена зажмуривает глаза и молится, чтобы у нее получилось как можно скорее уснуть. Когда-то давно у нее уже было подобное желание поскорее заснуть, и тогда тоже была очень странная ночь и не менее странное утро. Пожалуй, если точнее, то самая странная ночь в ее жизни. Тогда они с Витей еще были на «Вы», она называла его Виктор Петрович, но с обворожительной улыбкой, а он в свою очередь ей руки целовал. Было же время, да… Сейчас она вспоминала об этом так, как некоторые до сих пор вспоминают о бурных деньках своей молодости. Сначала они съездили в кино, о чем был фильм, ни он, ни она не были в курсе даже во время просмотра самого сеанса, потому что обоим было интересно и без кино. Но, тем не менее, после этого самого кино он привез ее домой, но вместо того, чтобы, как обычно, распрощаться с ней, затем до последнего не уезжать, а наблюдать, как она вводит пин-код и скрывается за дверью, а потом только уехать, он ее вообще из машины не выпустил. Но на самом деле тому были свои причины. Если подробнее, то когда они приехали, то в ее дворе оказалось три полицейских машины, мигалки которых очень пугали своим цветным миганием, а еще под самым подъездом было человек пятнадцать народу. Ни пройти, ни проехать, честное слово, поэтому ему пришлось остановиться на приличном расстоянии от двери подъезда. Елена от шока лишь немного приоткрыла рот и вертела головой то на машины, то на Баринова, а сказать так ничего и не получалось. Чего-чего, а такого тут еще не было. — Посидите пока, я пойду посмотрю, чего там стряслось. — Зато он тогда был спокоен, как удав, а вдруг там убили кого, чего доброго, или что похуже. Кошмар же. Перед выходом он заглушил машину, но оставил печку и свет в салоне включенными, а еще оставил ее совершенно одну, потрясающе. Ей тогда так не по себе стало, когда за ним тихо дверь захлопнулась, что она лишь снова поежилась на сиденье и сильнее сжала свои ладони. Кажется, уже прошла вся жизнь, пока его не было, но зато она могла наблюдать, как он спокойно говорит с мужчиной в форме, ей даже почему-то казалось, что они знакомы сто лет. Но вот наконец после столь важного разговора он повернулся и, немного ускорив шаг, начал приближаться к машине, а если точнее, то к ее стороне. Дверь открылась совсем немного, не на всю ширину, значит, выпускать ее пока что не собирались. — Ограбление на четвертом этаже, вычистили все, оставили только голую мебель, и то не всю, даже ковров нет. — Он проговорил это немного спокойно, но уже было видно, что ему откровенно жаль этих людей. — Господи, это же прямо надо мной. — Ему всегда нравилось, как она удивлялась. У нее это всегда получалось настолько искренно, прямо как у ребенка. — Идем, я проведу Вас, а там посмотрим. — Она правда не понимала, как можно быть таким спокойным. Для него это будто обыденное дело, честное слово, но… Он же мужчина, в конце концов. Так, наверное, и надо. Виктор Петрович открыл шире дверь машины, а она уже привычным движением взялась за его руку, но после того, как наконец вышла из автомобиля, даже не спешила ее отпускать. — Я не трус, но я боюсь, — заявила совершенно серьезно Елена Павловна и взяла его под руку так, как ей удобно, и вообще, сделала она это максимально собственно. — Сериалов криминальных пересмотрели? — Ему было смешно с нее, но все же именно в тот момент ему страшно хотелось ее целовать, но он обошелся лишь поцелуем в щеку, а рукой, за которую она так собственно держалась, прижал к себе, обнимая чуть выше талии. — А Вы никогда не смотрели тот, который крутили постоянно на Первом канале вечером после новостей? — Она вдруг начала как-то облегченно улыбаться, будто их не окружал свет полицейских мигалок. — Я забыла, правда, как называется. — Я под него так хорошо засыпал. — Он скромно улыбнулся в усы, но, как только наконец почувствовалось тепло подъезда, а вся эта шумиха оказалась позади, их прервали. — Господи, Лена, ну наконец-то! — Буквально им навстречу со ступенек спускалась женщина, на вид лет на десять, а то и на пятнадцать старше самой Елены. Лицо опухшее, глаза заплаканные, вся в растерянности и в ужасе. Виктор Петрович сразу понял, что перед ними жертва собственной персоной. — Лида… — Елена тоже быстро поняла, что к чему, но все же минут на пять они зависли посреди прохода, слушая во всех красках о подробностях сего происшествия, пока они наслаждались просмотром фильма, если это можно так назвать. — Там улик куча, они их собирают до сих пор, соседей всех допрашивают, к тебе, кстати, тоже скоро очередь дойдет, а я уже столько валерьянки выпила, что еле передвигаюсь, а мне даже ночевать негде. — Ну что ты, идем ко мне, посидим, а там и заночуешь. — Елена будто взяла себя в руки и теперь была очень даже серьезная, хотя все-таки та ее детская манера ему нравилась больше. Но было слабое ощущение, что это никуда не девалось, потому что каким-то таким образом она сжимала его руку, будто боялась, что ее оставят одну. — Какая же ты хорошая, спасибо тебе. — У нее в глазах снова появились слезы, даже Виктору Петровичу стало ее откровенно жаль, но он даже не подозревал, что спустя буквально три месяца, а может, и меньше, они друг друга страшно невзлюбят. — Я только за телефоном — и сразу к тебе. — Пострадавшая начала спешно подниматься обратно к себе на четвертый, а Елена неспеша повернулась к Виктору лицом. — Как таких людей земля носит? — У нее вдруг совершенно неожиданно закончились слова, а в глазах тоже было слабое помутнение. — Ну, тише. — Баринов слабо улыбнулся и легонько поцеловал ее куда-то ближе к мочке уха. — Все хорошо. Ковры и мебель — это дело наживное, главное, что хозяйка жива-здорова осталась. Елена сильнее ухватилась за его руку и на секунду, уткнувшись носом в его плечо, прикрыла глаза. — Мне остаться с вами? — Конечно остаться. — Теперь женщина более оживленно подняла на него голову. — А вдруг они вернутся? А мне же еще показания давать тем оборотням. Идем. — Она серьезно и с настойчивостью потянула его за руку. — Она уже ждет, наверное. — Ну да, вернутся, украдут еще, чего доброго, что я делать потом буду? — Он пробурчал это как можно возмущеннее, а она в ответ лишь заулыбалась, но тут же поспешила спрятать свою счастливую улыбку, потому что Лида в самом деле уже стояла под ее дверью. — Лида, а может, вина выпьем? Или коньяк? — Елена спешно начала открывать дверь ключом, внимательно наблюдая за ней. Виктор Петрович же, в свою очередь, спокойно стоял за ее спиной, хотя Лиде он понравился еще там, внизу, когда она рассказывала о своей беде. От него исходили такие реплики, что она сразу почувствовала, что рядом мужчина и что теперь она точно в безопасности, что уж говорить о Елене.

***

Когда она вернулась после дачи показаний, где она была, с кем была, что делала и почему ее не было в столь поздний час дома, у нее было желание послать, расплакаться и хлопнуть дверью одновременно. Прямо как во время беременности. Вывели ее из себя эти товарищи в форме не на шутку. Давление на мозги страшное, будто не дача показаний, а целый допрос. Но что поделать. Да и, может, это она из-за вина все так буквально и близко к сердцу принимает, может, там все не так уж и страшно было. Но не важно. Она была на самом деле рада, что Виктор Петрович остался с ней. Во-первых, ей очень нравилось, что он в их женской компании сам лично не позволял быть их бокалам пустыми, а во-вторых, ей очень нравился он, будто после полуночи ее чувства обострились. Да и вообще, он как человек открылся для нее с совершенно другой стороны. Одно дело, когда он разговаривает только с ней, один на один, второе, когда общается, если это можно так назвать, со своими подчиненными, а вот третье — когда это некие посиделки на кухне, когда вино пьется из чашек, а колбаса и сыр берутся из тарелки руками. В этом плане он ее просто покорил. К Лиде нашел подход, что она и думать забыла о том, что у нее теперь дома даже ковров нет, и при этом он даже не пил. Что-то рассказывал, шутил, высказывался, так что для обоих стало новостью, что уже половина второго ночи, а Елену только сейчас зовут давать показания. Когда она вернулась с этого допроса, то почувствовала всю усталость за эту ночь и за эти кошмарные двадцать минут в частности. А еще ощутила, что ей пора спать, а Лиде куда-нибудь домой тоже спать. Но пока что она всего лишь подошла к Виктору, с долей небрежности коснулась его предплечья, наклонилась и что-то тихо проговорила ему на ухо, что Лиде слышать необязательно, да она и особо не интересовалась, потому что как раз была занята рассказом о том… О чем-то там, ее уже, признаться, даже Баринов особо не слушал, потому что так же, как и Елена, всем своим организмом ощущал, сколько уже времени и что пора уже прилечь где-нибудь. — Я в душ схожу, иначе усну прямо сейчас, а вы уговорите ее либо пойти к себе, либо ко мне на диван. — Затем Елена медленно выровнялась, но рук от него не убрала, а еще стала смотреть на него с неким вопросом, но с действительно усталым видом. — Без проблем. — Он по-доброму улыбнулся, и она ощутила некую нежность в свой адрес, как — объяснить сложно, но в ответ она ему лишь улыбнулась, а затем поспешила выйти из кухни. Смешно признать, но прошло уже более четырех лет, а Елена до сих пор уверена, что тогда в мозгу Лиды щелкнуло что-то женское, и она ушла ночевать в свою пустую квартиру, а когда сама Лена вышла из душа, то застала на кухне одного Виктора, который почти все убрал со стола и как раз домывал их чашки. — А где?.. — Тяжело передать, что он тогда почувствовал, когда увидел ее в столь необычном для себя образе. Тяжело передать, точно так же, как и скрыть все то, что он чувствовал. Но он справился. Хотя было страшно желание просто обнять ее, назвать Леной, почувствовать ее руки у себя на спине, а дыхание где-то на шее и молчать. — Домой ушла, на удивление. Я говорю, что, может, останетесь, чтоб не страшно было, а она так беззаботно отмахнулась, что даже больше не вспоминала о своих драгоценных коврах. Елена слабо улыбнулась. — А у Вас я даже спрашивать не буду. Сегодня останетесь со мной, потому что уже слишком поздно куда-то ехать. — Она хоть и с заметной долей сонливости, но была непреклонна. — А если бы Лида осталась, и диван был бы занят, Вы бы так же сказали? — А во это уже было действительно интересно, но все равно он с ледяным спокойствием удава медленно закрыл кран, поставил последнюю чашку на место и стал вытирать мокрые руки. — Нет, в любом случае, осталась бы она или нет, Вы все равно спали бы не на диване, а со мной. — Чтоб никто не украл? — Да, чтоб никто не украл. — Она слабо, но заметно шире улыбнулась. — Идем, я правда очень хочу спать. И спали они тогда действительно вместе. Он, правда, даже не раздевался, лишь расстегнул пуговицы рубашки почти до половины, лежал поверх одеяла, но был для нее лучшим заменителем подушки, еще и теплый, но это было даже к лучшему, потому что не хотелось ее заставлять жалеть о таком решении, да и ему самому этого было как раз достаточно, честно говоря, именно этого он и хотел, когда увидел ее в ночнушке, с распущенными волосами и после душа. Утром, когда Лена проснулась после посиделок с Аней, она почему-то первым делом вспомнила именно то утро следующего дня, когда она, с запутанными волосами, сонно улыбалась его поцелуям в щеку и рукам, которые не переставали ее обнимать. А потом, чуть позже, когда она уже поднялась с постели с приподнятым настроением от таких воспоминаний, она первым делом открыла холодильник и достала пакет, который вчера так тщательно паковала. Пятница уже завтра, а там одни мандарины, и то их там мало, лучше сходить и взять новых и еще чего-нибудь, что обычно носит Дед Мороз. Утро было действительно добрым.