Chaos Reigns

Пепел снова пропал. Это было так глупо, потому что тур был откатан, времени — полно, а Мирон грустил в убитой съемной однушке, перечитав все книги, какие нашел в ветхих шкафах, не желая выходить на улицу даже до книжного или барахолки. Он надеялся, что его хоть иногда будут вытаскивать поваляться в нежной траве, но ошибся. Шел месяц, другой, он уже сделал материала на целый альбом! Самому пробиться туда, где тревожно и ласково шумит трава, тоже не получилось. Пепел будто не желал выходить на связь. Последний раз вообще все было странно даже в контексте происходящего. Сначала они долго не могли найтись, шарясь наугад в полуденном лесу. Солнце слепило сквозь ветки и стояла духота. Кое-как пройдя на поляну по шаткому мосту, Мирон увидел небольшой домик, заброшенный и ветхий. Внутри стояла прохлада. Он лег на несвежую разобранную постель, вдыхая пыль, и стал ждать. Прождал, кажется, весь день, а к вечеру его сморило. Проснулся от бережных касаний, давно знакомых ему. Когда все тело сразу, одновременно — плечи, живот, шея, ноги, подмышечные впадины, уши, пальцы на ногах — без остановки трогают аккуратно и грубовато одновременно. Но в тот раз что-то тревожное чувствовалось в этих прикосновениях, то как дрожали тентакли, будто силясь схватить, прижать Мирона к себе сильнее, но не смея. Мирон открыл глаза и перевернулся на бок, гладил холодную кожу и большую, тяжёлую голову. «Мое чудовище, как тебя расколдовать» — думал он, и сердце больно сжималось. Они пролежали так всего ничего, Мирон, оплетенный щупальцами, снова уснул, а когда проснулся — был уже в своей одинокой постели. И вот он тут, среди старой мебели, из компании только куча грязных чашек по всей квартире, да паук плетет паутину в углу. От скуки можно и с ним поболтать. «Когда появится, тентакли ему в глотку запихаю» — зло думал Мирон, чувствуя себя брошенным. «Если появится» — мысленно исправляет он сам себя, спустя несколько месяцев. Он сидит у чьей-то могилы с бутылкой дешевого коньяка. Чёрт тебя побери, куда ни пойдёшь — везде человеческие останки, кладбища, колумбарии. Он чокается с размытым фото на надгробии. «Твое здоровье, приятель! Я пошел строить империю, заебало!». Ставит пустую тару рядом с цветочками и уходит. Так идут дни. Немного отпускает. В один из теплых вечеров, полных веселья и алкоголя, Мирон сидел на чьей-то задымленной кухне. Дружелюбно ругался, уже успел опрокинуть на себя пиво из пластикового стакана, пока доказывал свою правоту. Подоконник был хлипким, но он справедливо рассудил, что его тощий зад он вполне удержит. Он вспрыгнул на него: здесь, чуть повыше, вид был лучше. Тогда и заметил в самом углу высокого и худощавого Ваню, забитого татухами, неуловимо чем-то напоминавшего ему Пепла. То ли своей потусторонней улыбкой, то ли одиноким отрешенным видом. Ваня осторожно поглядывал на него быстро, часто, но тут же отводя глаза, словно опасаясь быть пойманным. Так не смотрят равнодушные. Мирон знал этот голодный взгляд, он часто ощущал похожий на себе, поэтому был уверен, что ему не откажут. Он налетел на Ваню, когда тот уже выходил из ванной, толкнул к бортику. Тот подчинился и осел, больно стукнувшись о фаянсовый край, побледнел, может быть решил, что его будут бить. Мирон посмотрел на него сверху вниз красноречиво, приподнял бровь, дескать: что скажешь, не ошибся адресом? Ваня был ну страшно взволнован. У него ходили ходуном плечи, он, видимо, впервые вообще был с мужчиной, но приободренный ласковыми руками Мирона, осмелел. Умудрился даже как-то затащить его к себе на колени, хотя сам еле держался, и начал целовать так неистово и кусаче, что Мирону пришлось вспомнить, хоть и старался забыть, другие поцелуи-укусы. Ваня был дурной, спешащий и суетливый, как будто всерьез думал, что вот сейчас Мирон передумает, встанет и уйдет. Конечно, никто и не думал уходить, но стоило только Мирону опуститься на колени, взять в рот, как Ваня затрясся и чуть не упал в ванну за спиной. Впрочем, наблюдать за ним, взъерошенным, сконфуженным, извиняющимся, было даже забавно. Они поехали тем же вечером в квартиру Мирона, уже другую, чистую, белую, с кроватью из «Икеи», и там Ваня уже смог реабилитироваться. Они пили чай. Вернее, Мирон пил чай, закинув ноги на табуретку напротив. Ваня же, в одних джинсах с расстегнутой ширинкой, с гнездом растрепанных волос на голове, искал чистую кружку, чтобы сделать и себе чай, или кофе, или просто кипяток — как повезет. — Мне нужен бэк-эмси, скоро опять в тур. Поможешь? — сказал Мирон, задумчиво оглядывая Ванину спину в царапинах. Они трахнулись на кровати, было нормально, хоть и больновато, на второй заход пошли уже тут, на кухне, как ни странно, вышло приятнее, хотя повторять бы Мирон такое не стал. Это все-таки стол. На нем едят. — Я вообще-то уже давно не по этой части, — тихо ответил Ваня, не поворачиваясь, ему в тон жалобно зазвенели кружки в раковине. — У меня есть образ в голове, хочу его воплотить, — не слушая продолжил Мирон, — даже лица твоего не будет видно, не волнуйся. Листва шумела над головой, корни царапали спину, где-то на дереве птица недовольно вскрикнула и взлетела, шурша крыльями. «Да неужели, блять» — только и успел подумать Мирон, когда его потащило по земле. — Зачем тебе этот человеческий мальчишка? На меня похож что ли? — яростно завыло из темноты. — Сцены ревности мне будешь закатывать? Где ты шляешься уже полгода? Отпусти сейчас же, мне больно, спину уже содрал себе! Мирона подкинуло вверх на несколько метров, он приземлился, ударившись головой, Пепел налетел на него сверху, клацая челюстью, схватил за шею самым сильным своим щупальцем, начал душить. Черная дымка, которая всегда была вокруг него, приобрела красноватый оттенок. Он протяжно завыл… и отстранился. Мирон сел, потирая шею, начал кашлять. — Успокоился? Ебаная истеричка. Ты будто из «Дома-2», а не с изнанки мира. Где тебя носило, спрашиваю? — хрипя и сипя, переходя то на шепот, то на крик ругался Мирон. Пепел сидел, привалившись к дереву и молчал, даже не скалился по своему обыкновению, только смотрел в ответ пристально, завороженно. — Я слабее, чем был раньше, — тихо начал он, но снова начал заводиться, — не мог к тебе прорваться. У меня время иначе течет, отвлекся — а у тебя уже год прошел. И ты уже скачешь на чужом хую! Пепел внезапно схватил мелкий кустарник поблизости, выдернул с корнем и запустил в сторону Мирона. Его не задело, но окатило дождем из земли. — А я-то думал, что дитя первозданного хаоса предпочтет слова поизящнее. «Фаллос», например. — Лучше молчи! — тьма начала расти вширь, щупальца трепыхались, — что у тебя с ним? — Ты чего завелся, папочкин монстр, тарелочки вон бить начал. У меня девушки были раньше, ты что-то не появлялся лет 15, я думал таких как ты не трогают «человеческие мальчики». Пепел застонал, но обхватил себя парой щупалец, стараясь унять дрожь, глаза перестали сверкать искрами, он успокаивался. — Ни одной из них ты не позволял такого… как этому… он же обычный! — У нас что, моногамия? С каких пор тут все стало такое скучное и миссионерское? — Зачем ты ему эту маску сделал? — Пепел говорил мягче, медленно снова подкрадываясь к Мирону. — Ой, да этот монстр умственно отсталый! Догадайся, блять! Ничего не напоминает? — Ты со мной не такой обходительный, как с этим, — невпопад ответил Пепел. Мирон подполз к нему, потерянно замершему на полпути, обнял, его тут же стиснули в ответ всеми щупальцами. — Брось эту драму, к чему она нам, давай примирительно трахнемся и ты пообещаешь мне, что опять не пропадешь. — Не могу обещать такого… потом расскажу. — Что значит потом, эй! Пепел опрокинул Мирона на спину, тот не сопротивляясь развел колени. Трахаться с восьмируким существом — удовольствие сильно выше среднего, да что там, выше доступного человеку. Мирон уже и успел забыть как это, когда тебя вертят, ласкают с такой интенсивностью. Ваня с ним как-то бережнее всегда. Ваня. — О чем ты думаешь? Знаю твой запах, когда отвлекаешься. Мирон не стал отвечать, поймал одно из щупалец, он помнил какое нужно, мокро провел языком по нему. Пепел вздрогнул, метнулся, стащил с него спортивные штаны, футболку не успел, Мирон схватил за голову и потянул на себя. То, чем они занимались сложно было назвать поцелуем, со стороны можно было подумать, что Мирона натурально жрут. Длинный скользкий язык, нечеловечески большие зубы, то как совсем не нежно перекидывали его с места на место. — Ты этому разрешал… — глухо шептал Пепел, трогая его меж ягодиц. — Ты был с ним нежным… — выдыхал Мирону в ухо, стараясь погрузиться щупальцем глубже, чем они обычно это практиковали. Мирон не мог понять больно это или приятно, поэтому только стонал и подставлял шею под укусы. Кожа у Пепла была холодная, от этого казалось, что он сам горит. После он лежал сверху, не реагируя ни на что, утомленный, пресыщенный, тело ныло, болела каждая мышца, и будет болеть, когда его выкинет в другую реальность, Мирон уже проверял. Пепел потянулся щупальцем к начинающему синеть огромному синяку на шее.  — Извини, потерял контроль совсем, не было раньше такого… как человек становлюсь.  — Забей.  — Но этого Ванечку ты куда-нибудь спровадишь! Иначе я за себя не ручаюсь! — по контрасту с недовольным голосом касания казались деликатными и полными заботы. — Нет, он работает на меня, куда я его дену… Да и бэк-эмси из него хороший, даже не ожидал. Я ему ничего не обещал, конечно, но мы как семья стали последнее время. — Я твоя семья! Я твой любовник! Я твой папочка и я твой страх! — Так, ну началось, — сказал Мирон, видя как тревожно затрепетала трава, — давай без этого, сам знаешь. Не буду с ним спать, если ты будешь приходить как раньше. Заебал! Пепел застонал, оскалился, сжал крепче. — Не могу больше тебя удерживать тут, силы кончаются. Завтра все расскажу. Заодно почву прощупаю.