***
Час спустя Куку-жа и Чичи-жи, отмывшиеся от пены и сдавшие Лауду жениху, бетю Муаму, ерзали жупами в одной из палат лазарета на неудобных, не предназначенных для долгого сидения стульях возле кровати, на которой возлежал Рууна. По другую сторону кровати с муруком сидел, нога на ногу, Алёх с левой верхней ла… рукой на перевязи. Все четверо негромко обсуждали ложную пожарную тревогу и то, что ей предшествовало. — Теперь Бжуджа и его дружков точно выпнут из академии, — говорил терранец, баюкая раненую конечность. — Давно пора. Рууна подушечками пальцев ласково поглаживал пару по ладони второй, здоровой ла… руки. — Выпнут, конечно, — мурлыкал пушистик. — И поедут придурки с позором по домам, а мы заживем спокойно, любимый… Чичи-жи очень нравилось, как Рууна с тарахтящим придыханием произносит слово «любимый». И вообще, галах — потрясающе красивый и музыкальный язык, когда на нем говорят терранцы, тортецы и муруки. Это у таратаков сплошные скрежет и скрип получаются. Короче, жизнь — боль… Задумавшийся о несовершенстве таратакского голосового апарата, юноша пошевелил жвалами и вздохнул. «Куку-жа очень умен и смел, — он слегка привалился боком к боку уша. — Ситуацию с Лаудой разрулил вмиг без драки. Интересно, а чем бы кончилась для омиха история, не попадись тортецам по дороге мы»? Чем-чем. Если бы кто-нибудь не вмешался, групповой йобу. Затащили бы в чью-нибудь комнату и пустили по кругу, как пить дать, и рыжий бы не сопротивлялся, наоборот, радостно подмахивал любому, кто на данный момент кроет. Гон у тортецов — вещь страшная и неуправляемая, Куку-жа уже успел просветить, в душе, пока мылись. А отгремит — разбирайся потом, от какого конкретно аляфа какое конкретно яйцо в кладке, ведь противозачаточные препараты омих перед йобу не принял. Или тортецы живородящие, Великая Праматерь? Ну и путаница с расами… — Ку, — Чичи-жи похлопал Куку-жа по брюху. — Тортецы живородящие или яйца откладывают? Судя по тому, как Алёх, Рууна и Куку-жа непонимающе уставились, вопросец получился ни в люль, ни в отхожее место*, и таратак смутился. — Живородящие, — настороженно дернул ушками Рууна. — В помете обычно от одного до трех детей. Такие вещи надо знать, упись. Мурук смотрел в упор без особого страха, значит, успел навестить гипнолога, или на него повлияло сотрясение мозга? Спросить напрямую Чичи-жи постеснялся, развел глазные стебельки, демонстрируя нежелание развивать тему. — Рууна, — юноша немного придвинулся к лежащему, — ты же познакомился с Алёхом до академии, верно? Пушистик встопорщил усики и кивнул. — Верно, — протянул он удивленно. — А ты догадлив. Мы давным-давно уже с Алёхом знакомы, с раннего детства… Теперь настала очередь удивиться Чичи-жи. Таратак подергал усиками и, забыв об осторожности, придвинулся еще ближе. Рууна не испугался, лишь опасливо прижмурил зеленые глазищи. — Алёх — сын дипломата, — с охотой пояснил он. — Наши дома рядом стояли на улице, забор к забору. Справа дом Алёха, слева — Лауды, дальше — Куку-жа. Выросли — поступили учиться в одно и то же место, чтобы не разлучаться… Сюрприз. Лауда, Куку-жа и Алёх — с Мурука. Получается, они, как и Рууна, до остановки сердца боятся уписей? Тогда почему обзывается только Рууна? — Боимся, — подтвердил за всех друзей Алёх — Чичи-жи от шока открытия умудрился озвучить свою мысль вслух. — Но мы — второкурсники, а Рууна новичок. Стерпливается, слюбливается. Подожди, и ты со временем перестанешь от мухомов шарахаться. Чичи-жи обиженно стрекотнул. Он вовсе не шарахался от мухомов, спасибо гипнозу! — Не смей называть меня уписем! — юный таратак наставил на мурука дрожащий от возмущения палец. — Ты, ушастое! Рууна фыркнул и вдруг примирительно протянул лапку, блядь, шиа-ши, руку — жать. — Заметано, — мурлыкнул. — Не буду. Ты с сегодняшнего дня — тараканище. Принят в компанию, кажется? Чичи-жи аккуратно взял небольшую, покрытую по тыльной стороне короткой шелковой шерсткой узкую, изящную кисть инорасника в ковшик ладоней, покачал и отпустил. Вот и сбылась его мечта потрогать мурука. Ничего так, тепло и приятно на ощупь. Повторить бы… Дверь палаты с шорохом поехала в сторону, и на пороге появился одетый в голубой комбинезон медицинского работника угольно-черный мухом. На груди у жути красовался бейджик «Звжузжа Узувж, старшая медсестра». Мухомская ука. Мамуля, обратно в яйцо, срочно! — У вас совесть есть? — грозно прожужжало страшилище, трепеща выпущенными сквозь специальные прорези сзади на форме перламутровыми прозрачными крыльями. — Больному необходим покой! Визит закончен, прощаемся, господа уважаемые студенты! Перечить клацающей жвалами старшей медсестре никто не осмелился. Звжузжа Узувж велела на выход. Не обсуждается. Чичи-жи вслед за Куку-жа и Алёхом пожелал Рууне не скучать, и двинулись в столовку — ибо настало священное для любого студента время приема пищи, сирена завыла, созывая на обед.***
В комнате Куку-жа и Чичи-жи, в стоящем посреди стола горшочке с землей, с тихим-тихим, неуловимым для не вооруженного специальными приборами уха треском лопнула набухшая от воды оболочка одного из семян растения опук, и почти сразу за ней — второго, знаменуя начало двух неразумных жизней. Поверие планеты Таратак гласило — если пара посаженных вместе семян опука прорастет одновременно — где-то зарождается чья-то взаимная, очень сильная любовь, оборвать которую способна лишь смерть. Глупые сказки и пережиток темного таратакского прошлого? «Кажется, я знаю, кому подарю первый распустившийся цветок, — думал уводимый Куку-жа в столовую Чичи-жи, почесывая на ходу под жвалами. — Есть достойный претендент. Да, Ку не ука, гэр, и? Неправильный пол не делает его хуже, глупее и трусливее. Не о том я думаю, шиа-ши, не о том, Великая Праматерь. Мне, по идее, об учебе думать надо, а не о цветках опука». Увы и ах, юноше думалось сейчас именно о цветках. Учеба никуда не денется, уже поступил, правил академии нарушать не собирается и мозгами не обделен, справится. Красавец Куку-жа — куда волнительнее любой учебы.Конец