***
Дорогая Интегра! От Турнира больше хлопот, чем толка. Организаторы подписали договор о неразглашении, однако там, где не работает магия, прекрасно действуют обычные средства. Пузыречек сыворотки правды производства нашего химического отдела, затем таблетка для амнезии на пару часов — и вуаля, я узнаю, что Турнир вызывает зевоту, скуку и головную боль. Разумеется, не для тех, кто участвует, а для тех, кто ищет сувениры для одного весьма высокомерного вампира. Кстати, он все еще злится? Не понимаю причин, но мне уже вторую ночь снятся черные собаки с красными глазами. Я свалила на любовь крестного ко мне, внезапно проснувшуюся под действиями зелий ответственность и его звериную форму, однако глаза у собаки на животе и хвосте. Она пристально, с обвинением смотрит. Что я опять не так сделала? Группа вернулась без потерь, никто не ранен, включая меня. Неужели до сих пор за гробик злится? Какие мы нежные, милый Граф! Да-да, я знаю, что вы читаете это письмо, если не через плечо моей драгоценной сестры, то после, по ночам, открывая ящик с помощью отмычек. Итак, теперь, когда я отомщена твоими криками в адрес Алукарда за дурацкие собачьи сны, спешу сообщить несколько новостей. По традиции, неизвестно откуда взявшейся, они плохие и хорошие. С какой начать? Ну, разумеется, выбираю я. Итак, новость плохая: кто-то хочет меня убить, причем весьма изощренно, я бы сказала, с выдумкой. Бросил мое имя в Кубок, чтобы я стала Четвертым участником Турнира Трех волшебников. Когда очевидное математическое несоответствие останавливало волшебников? Итак, я теперь участник, от контракта никуда не деться — прямо как от Уолтера в детстве. Помнишь, он еще ловил меня все время нитями, пока я пробовала летать, прыгая со второго этажа? Уже скучаю по тем летним временам, когда мне без выдумки и интриги просто пытались перегрызть глотку. Однако спешу обрадовать, есть и хорошие новости. К примеру, по правилам, после окончания Турнира я становлюсь совершеннолетней по магическим меркам. Этакая волшебная эмансипация. В контракте сказано, что участвуют лишь волшебники, достигшие совершеннолетия, в скобочках — семнадцати лет. Но так то в скобочках, первое слово… Как думаешь, что я сделаю в первую очередь, когда закончится этот Турнир, а я буду признана совершеннолетней? Правильно, сбегу из Хогвартса обратно под твое уютное крылышко. Гонять упырей, ссориться с другими группами, мстить за их подколки в адрес моих очков и мелкого роста, объедать кухню. Кстати, повар все еще меня помнит? А то подозрительно быстро сматывается в отпуск именно тогда, когда я возвращаюсь из школы. Не говори ему, что это его последний спокойный год, не стоит расстраивать человека раньше времени. Основное расстройство вызывает одна настырная журналистка. Как помнишь, я не особо люблю акул пера из-за их весьма нетривиального способа зарабатывать деньги, копаясь в чужом грязном белье. Эта дамочка дала бы фору всем известным писакам обычного мира, она не просто копается — она вгрызается в плоть, в теплое еще мясо, пока не пойдет кровь, чем больше, тем лучше. От немедленного умерщвления или проклятия меня удерживает только осознание, что моей милой сестре данный способ устранения проблем не понравился бы, не в отношении обычного человека. Хотя… может, ты сильно изменишься за лето и позволишь мне прострелить пару коленных чашечек? Нет сил терпеть ее инсинуации. Она еще жива, потому что деликатно огибает темы приемного семейства Героини — то бишь меня. Если бы она хоть словом затронула тебя, не остановило бы даже твое вящее недовольство, а милый Граф узнал бы, что я не только стрельбе у него научилась. Впрочем, можешь считать ситуацию с настырной журналисткой всего лишь испытанием моей стойкости духа, терпения и что там еще воспитывал во мне Алукард. Он много чего воспитывал, в том числе, нездоровое чувство юмора и любовь к мясу с кровью. Но не будем о печальном, домовики на кухне и так расстраиваются, что я не позволяю им как следует прожарить мне стейк. Ну, вот, снова захотела есть. Когда-нибудь мой растущий организм убьет меня вернее любого дракона. Побежала, дорогая сестра, грабить кухню и с тоской вспоминать те замечательные булочки с какой-то фантастической несладкой начинкой, что так дивно приготовил Уолтер к моему возвращению. С любовью, Твоя Г.П.***
Дорогая Интегра! Не знаю, как сообщить печальные известия… В такие моменты слезы должны градом течь из глаз на надушенную бумагу с ровными строчками, написанными под свет ароматических свечей. Кажется, по жанру полагается именно так. О чем это я? Ах, да, твоя сестра — девушка. Понимаю, это ужасающе неожиданное известие, кто бы мог подумать, что Маргарет — женское имя? Особенно если обладатель его таскает пистолеты за поясом, занимается экзорцизмом и ловко бьет по почкам. Все началось нетривиально и одновременно банально. Рита Скитер — та самая раздражающая журналистка, которую мы обсуждали в прошлом письме, вдруг начала писать удивительно милые статьи, воспевающие мою красоту, стройность, все существующие и несуществующие добродетели. По ее словам выходило, будто я ночей не сплю, все вышиваю в кресле у окошка, ожидая принца на белом коне. Конечно, мне хотелось бы верить в людское благородство, в изменения, которые происходят в человеческих душах, но заморенный вид Скитер, круги под красными глазами с полопавшимися сосудами заставляют искать другую причину столь странного поведения. И пока я задумывалась о бренности бытия, предаваясь философским размышлениям, собака в моих снах стала смотреть без обвинения, просто пристально, спать на ногах, грызть пальцы, а одноклассники вдруг поняли, что под личиной Четвертого чемпиона скрывается девушка. Может, дело в растущей луне, или профессор Снейп что-то добавил в еду, хотя скорей всего их внезапное озарение связано со Святочным балом, на котором Чемпионы должны открывать вечер со своими парами. В чем главный недостаток того, чтобы быть женщиной? Уверена, ты уже поняла: не можешь сама никого пригласить, не по правилам, а без пары прийти нельзя, не по этикету. Стоит только задуматься, как перед глазами возникает трехтомник, посвященный правильному воспитанию аристократической молодежи, в руках Уолтера, а макушка вдруг начинает пульсировать фантомной болью. Одно из незабываемых воспоминаний детства, заставляющее пересмотреть взгляды на воспитание собственных детей, если таковые появятся (мне становится страшно от одной мысли, что они могут унаследовать с такой мамочкой, как я). Поначалу я хотела пригласить отца Александра в качестве своего партнера на бал, но после поняла, что столь быстрого его возвращения нежная психика местных детей попросту не переживет. Как не переживет она возникновения Максвелла с прерыванием вашего дивного телефонного романса. Мне кажется, или «сучка» в прошлый раз звучало как-то… ну… слишком… Прости, слова подобрать нелегко, особенно мне, с нулевым опытом. И я не подслушивала, честное слово! Просто ваши отношения, где один хочет прибить другого с максимальной жестокостью — это нечто. Но вернемся к нашим баранам. Да, письмо идет без доли цензуры, свойственной обычно моим посланиям. Итак, в самый разгар приглашений, когда меня стали донимать даже первокурсники, собака во сне заговорила. Мягким, весьма любезным голосом, соответствующим дружелюбному оскалу, она предупредила, что если пойду с кем-то другим, мне свернут шею. Мило, не правда ли? Инстинкт самосохранения у меня отсутствует, но Граф умеет убеждать. Пришлось соглашаться. Однако твоя сестра не была бы собой, если бы не вспомнила в ночь перед балом об одной вещи, которая напрочь вылетела из головы. Бальное платье. Можешь смеяться, дорогая сестра, но я попросту забыла о такой несущественной мелочи. С другой стороны, я в водолазке и штанах, без бронежилета и с кобурой, он в красном плаще, без шляпы и с двумя пистолетами… Мы произвели фурор. Согласись, маги не каждый день видят такое откровенное приглашение к кровожадному танцу? Директору стало плохо немедленно, он еще прошептал что-то про Ангела Смерти. Где уже успел пересечься с уважаемым Уолтером? Даже слегка ревную. В любом случае, спешу поздравить, дорогая сестра — у вас девочка. Искренне, Твоя, Г.П.***
Дорогая Интегра! Мне до конца не верится, что все наконец-то завершено. Так просто закончилась многолетняя интрига, подразумевающая сотни жертв. Прости, но именно поэтому я ненавижу высокую политику и никогда не стану одной из них, оперативная работа. Простые приказы мне ближе, особенно, с таким начальством, как ты. Не буду упоминать про русалок, кракенов, водяных и прочие морепродукты, к которым я должна была заглянуть, чтобы спасти «пленника» — им оказался Рон Уизли, и я до сих пор не вижу логики в подобном выборе. Наверное, поэтому никуда не полезла. У директора был весьма затравленный вид, хотелось бы сказать, что теперь я не рада просматривать вновь и вновь этот отрывок воспоминаний, но я никогда не лгала себе, ни тем более — тебе. То, что должно было начаться, как очередная магическая война, закончилось прямо там, на кладбище Литтл-Хэнглтона, куда перенес меня переделанный под порт-ключ Кубок. Ритуал возрождения, самый грязный, самый ужасный из всех возможных. Когда я читала о нем, то содрогалась в ужасе, ведь он предназначался не для воплощения, а для призыва души умершего в созданное тело. А что если душа уже нашла свое пристанище? Это все равно, что вырвать плод из утробы матери, еще горячий, пульсирующий… Наверное, поэтому я ни капли не сомневалась, пуская пулю в лоб Питеру Питтегрю. Он все-таки сбежал из Аврората — какое счастье, что для Сириуса от его присутствия в следственных органах ничего уже не зависело! Я не жалею о том, что провела обряд очищения, обряд упокоения, ведь в этом заключен долг организации — спасать людей. Однако прости, я никогда не расскажу подробностей того омерзения, что ощутила, прикоснувшись к тому, кто так сильно исковеркал собственную душу. То, что должно было пылать, как огонек, сиять во мраке, лишь едва тускло зрело, редко-редко посылая коротенькие, вялые лучи. Всем сердцем я желаю тебе избежать навсегда встречи с подобным, чтобы твоя достойная душа никогда не познала такого подлинного насилия над природой. Вместе с ним освободились другие осколки, где бы они ни были, а милый Граф вытаскивал меня, смачно матерясь сквозь зубы, из самого пекла, созданного моей выплеснувшейся силой. Теперь я понимаю, почему ты доверяешь «чудовищу из подвала» — в тот момент, беспомощная как дитя, обессилевшая, не способная пошевелить пальцем, я все равно чувствовала себя защищенно. Директор рассказал мне правду о смерти родителей, о том, как должна была умереть я. Он выглядел настолько потрясенным окончательным уничтожением Темного лорда, что рассказывал без утайки. Дорогая сестра, что мне делать? Мне не хватает сил на ненависть, мне остается только пожалеть этого старого, бедного духовно человека, который за всю жизнь никогда не познал уз семейной привязанности, любви. Он радовался, избавившись от сестры, бросив ее на младшего брата, потому что девочка являлась сумасшедшей, а после всю жизнь винил себя за ее смерть. Он и сейчас продолжает винить себя. Ты… ты не бросила меня, не бросала никогда. Сойди я с ума, ты бы убила, чтобы я не причинила никому вреда, за что я тебе благодарна. Лучше умереть, чем жить чудовищем. Но если бы я была безобидна, уверена, ты сохранила бы мне жизнь, оберегала, заботилась. И это взаимно, дорогая сестра. Мне жаль директора, обрекающего на смерть людей, не думавшего о том, с какими сердцами он оставляет их близких. Только тогда, в кабинете, когда я лежала на коленях Алукарда, в боевой форме со знаками Хеллсинга, с пистолетами на бедрах, он наконец-то понял, что я никогда не принадлежала магическому миру и принадлежать уже не буду. Маргарет Поттер не существует, есть только Гарри Поттер. Он увидел то, что я знала всегда: моя жизнь принадлежит тебе, Уолтеру, Хеллсингу. Может быть, совсем немного, милому Графу, если он не будет так сильно раздражать меня, мешая писать эти строки. В самом деле, сколько можно тыкать пальцем в ребра?! В любом случае, прошлое следует оставить в прошлом, ну, а я продолжу жить в настоящем, смотреть в будущее. И хочу предупредить тебя, моя дорогая Интегра: Я возвращаюсь! Люблю тебя, Твоя Г.П.***
Вместо эпилога. В стекло постучала карликовая сова с пестрым оперением. Леди Интегра Хеллсинг отложила сигарету в специальную подставку, машинально тронула крест, прикрепленный к шейному платку. Не раз он спас жизнь ей, помог выдержать битву за Лондон. Из ящика нижнего стола она достала красивую коробку-шкатулку, не заполненную письмами даже наполовину. Другая такая же лежала в сейфе, и она была забита битком. Что ж, пора начинать новую, для нового почерка, нового обращения, новых новостей. Дорогая тетя Интегра! Наконец-то я в Хогвартсе. Ты совершенно зря не хотела меня отпускать, ссылаясь на то, что за год безделья среди волшебников я растрачу все приобретенные навыки (уж мы-то с тобой прекрасно знаем, что на самом деле скрывалось за твоими «суровыми», «логичными» причинами не разрешать мне ехать в школу волшебства, но промолчим из жалости к наверняка хохочущему над нашей перепиской папе). Так вот, тебе абсолютно не стоит волноваться о моих навыках, ибо практики здесь предостаточно, хотя мама могла бы оставить мне хоть одно малюсенькое привидение. Но начну, пожалуй, с самого замка. Он великолепен! Великолепен именно так, как только возможно для жилища, принадлежавшего когда-то одному из древнейших Лордов вампиров. Высокие каменные стены, башни с угрожающими шпилями, лабиринт переходов и подвалов, древних, дышащих силой и могуществом, арки, квадратный внутренний дворик и огромное озеро, возле которого так приятно отдыхать. Теперь это великолепие приняло под свои своды наполовину вампира, охотника на вампиров. Салазар Слизерин, наверное, в гробу как пропеллер! А если учесть, что я поступил на факультет его заклятого друга-соперника-любовника, то Годрик Гриффиндор вертится не менее активно. Все-таки взаимоотношения этих двоих до сих порождают немало слухов. К сожалению, ни один из основателей школы не оставил личных записей. А, может, к счастью — психика потомков целее… Женщина не выдержала, закашлялась. Она слишком хорошо помнила, как начиналось первое письмо ее сестры, все-таки не уставала перечитывать. Леди Интегра Хеллсинг засмеялась хрипловатым, прокуренным голосом, покачала головой. Эти сестры… Эти дети… Эти вампиры…