A Most Precious Thing

Самое ценное.

-Оолги да глабад-эль, - сказала посол. - Благавад Гривус? Энакин улыбнулся, но был небезосновательно уверен, что вышла скорее гримаса. Не то, чтобы посол могла заметить разницу, подумал он, учитывая, что у неё самой было три рта. - Да, к сожалению, генерал Гривус сбежал. Но мы его поймаем, - сказал он, подавляя раздражение. Было так много мест, где он предпочел бы быть: в постели Падме или в погоне за Гривусом, но был здесь - на банкете в честь освобождения Палпатина. Посол издала серию щёлкающих звуков и двумя щупальцами похлопала Энакина по плечу. - Хагблаб. Облаеблаг гал бла. Энакин неглубоко поклонился: - Доброго дня и богатого урожая вам также, посол. Посол унеслась прочь, и Энакин сосчитал до трех, прежде чем проверить, сколько следов она оставила на нём. Увидев блеск студенистого секрета, покрывавшего плечо джедайской мантии, он сморщил нос в отвращении. Чертовы милбариане. - Я никогда не видел тебя откровенно брезгливым, Энакин. На этот раз улыбка Энакина была настоящей. Он обернулся. - Канцлер Палпатин, - сказал он и снова поклонился. - Это потому, что я не брезглив. Хотя канцлер был, по правде говоря, невысок, Энакин всегда чувствовал себя маленьким рядом с ним. Стоя здесь, безукоризненно причесанный и одетый, с бокалом Коррелианского шампанского в руке, Палпатин снова был самим собой - непобедимым, незаменимым лидером Республики, а не беспомощным пленником, как день назад. -Так ты сделал такое лицо из-за еды? Это простительно: Ибаррианского суфле из артишоков достаточно, чтобы превратить желудок в сарлакка. Или, может быть, тебя беспокоит именно компания? - Компания только что стала намного лучше, - сказал Энакин с заговорщической улыбкой. - И, честно говоря, эта вечеринка - долгожданное избавление от публики. К счастью, толпы поклонников, которые всегда стекались к нему - от школьниц до бабушек и алиенов неопределенного пола и возраста, не были допущены в здание Сената. - Ты заслужил свою минуту славы, Энакин, - сказал Палпатин. - В конце концов, ты спас мне жизнь вчера. Этот праздник - в твою честь. - Я ценю это, поверьте, - сказал Энакин, особо выделяя свои слова: он бы предпочел умереть, чем показаться неблагодарным, - просто...- он замолчал, уставившись на пятно на своем плече. - Так это всё-таки брезгливость, - легко сказал Палпатин. Он протянул свой стакан, и, словно по сигналу, рядом появился дроид и забрал его. - У милбариан неудачная видовая физиология. - Полагаю, если бы не их двигатели для истребителей, их подтекающие задницы давно бы уже выпнули из Республики - ответил Энакин и коснулся пятна рукой. Это было ошибкой: вязкая жидкость склеила его пальцы и покрыла всю ладонь. Он тряхнул рукой, но липкая пакость осталась. - Сын Марклага, - выругался он себе под нос. Слегка усмехнувшись, Палпатин взял руку Энакина и перевернул её ладонью вверх. Из своей мантии он вынул платок из илларианского шёлка, настолько тонкий, что он был похож на серебряную паутинку. Энакин отдёрнул руку, когда канцлер приложил платок к клейкой жидкости на его ладони, но хватка Палпатина оказалась на удивление сильной. - Сэр, не стоит... - Ты всё ещё беспокоишься насчёт генерала Гривуса, - прервал его Палпатин. Его рука была твердой и сухой, шелк платка холодил кожу Энакина. - Так? Тебе бы хотелось сейчас быть далеко отсюда, охотиться за ним. Взгляд Энакина метался между рукой, которой Палпатин держал его, и лицом канцлера. Он чувствовал легкую неловкость. Фамильярность прикосновения не была в новинку для него, но это впервые было на публике. Это было неуместным - что верховный канцлер Республики вытирает его руку. - Да, - сказал Энакин и оглянулся. На них пялились украдкой, но он привык к этому, - хотелось бы. - Не нужно, Энакин. Наслаждайся моментом, - сказал Палпатин с несколько самонадеянной, высочайшей уверенностью, которая заставила Энакина почувствовать тепло от любви. - Гривус не стоит беспокойства. Его убийство незначительно, если вообще необходимо для окончания этой войны. Войны, которая была выиграна, когда ты убил графа Дуку, стоит отметить. - Вы мне льстите, - сказал Энакин, хотя втайне разделял это мнение. Он старался не думать о том, что сделал с графом Дуку. Прикосновение Палпатина и тяжелый, незнакомый запах его духов с легкостью отвлекли его от этих мыслей. Палпатин помолчал с минуту. Он убрал платок обратно в мантию и прикоснулся к руке Энакина, теперь чистой. По сравнению с его мозолистой, покрытой шрамами сражений кожей, рука Палпатина была белой и аристократичной, полной обещания скрытой силы. - Твои руки всегда были хороши, - наконец сказал Палпатин. Он говорил медленно, низким голосом, как будто формулировал личные мысли, которые только что пришли ему в голову. - Я много раз наблюдал, как ты сражаешься - мечом и голыми руками, - и завидую уверенности твоих движений. - Я...не понимаю. Палпатин взглянул на него. Его глаза были блестящими и такими синими в приглушенном свете. Он криво улыбнулся. - Я политик, Энакин. Работаю с компромиссами и словами, в которых нет той силы, что есть в твоих руках. То, что ты делаешь, здорово - он посмотрел на вторую руку Энакина, скрытую черной перчаткой, - и требует великих жертв. Энакин посмотрел на их руки, а затем - снова на Палпатина. Он схватил руку Палпатина своей искусственной рукой: - Я сожалею лишь о том, что у меня всего две руки и одна жизнь, которые я могу отдать за Республику, - сказал он, и слова показались ему странно формальными. Палпатин провёл рукой по его ладони к запястью. Пульс Энакина ускорился от этого призрачного прикосновения. Он задохнулся от контакта, столь интимного даже здесь, на публике, и хотел чтобы он никогда не заканчивался. Почему Палпатин делал всё это, и почему это заставляло его так себя чувствовать - этот могущественнейший человек касался его так, будто он был уникальным творением искусства, самым ценным? Он не понимал этого, но ему было всё равно. Важно было лишь то, что Палпатин не остановился, не отступил. -Республика очень благодарна, - сказал Палпатин и поднял взгляд. Его пальцы скользнули Энакину под рукав. - Я очень благодарен. Сквозь прикосновения, Энакин ощущал присутствие Палпатина в Силе, свет и тьму великой мощи, от которых у него закружилась голова . Когда он наконец обрел дар речи, к горлу подкатывала тошнота. - Мне...мне нужно уйти. Переодеться в чистый плащ, - неожиданно для себя сказал Энакин, хотя уйти он хотел в последнюю очередь. Палпатин посмотрел на него. На его губах играла лёгкая улыбка. - Я сам очень устал от праздненств, - канцлер прервался и поднял голову, глядя на Энакина с довольным блеском в глазах. - Однако, у меня есть бутылка Коррелианского бренди в кабинете, не говоря уже о прекрасных приспособлениях для чистки плаща, - в его глубоком, насыщенном голосе сквозил юмор. - Что-либо из этого могло бы соблазнить тебя продолжить этот разговор в более приватной обстановке? Энакин улыбнулся, выпрямился, взял Палпатиа под руку и сказал: - Этот разговор звучит очень соблазнительно уже сейчас, - сказал он и свободной рукой указал на выход. - Ведите, канцлер. Я, как говорится, к вашим услугам. * * * * * Конец.