Фантастические недоразумения

Некогда белый кафельный пол скользил перед его взглядом, и он не думал ни о чем, кроме заветной баррикады письменного стола и о том, чтобы не сбиться с ритма. Раз-два, раз-два, левой-правой — он полз по полу на локтях, как новобранец на учениях, а над его головой размеренно раздавались выстрелы. Стреляла Тина как по учебнику: стояла прямо, широко расставив тонкие ноги. Она — дерево, которое хочет врасти в этот кафельный пол. Руки сцеплены в смертоносный замок, одна поддерживает другую. Лицо сосредоточенное, словно она стреляет не по живым некогда существам, а по картонным мишеням в тире. Только мишени не истекают зеленой слизью, не пачкают все вокруг и не грозят превратить тебя в себе подобного. Выстрелы смолкли, и Грейвс тяжело перевалился через опрокинутый стол. Тина тут же опустилась рядом с ним, и оба затихли, прижимаясь спинами к древесной стружке, пластику или из чего там еще сейчас делают самые дешевые в мире столешницы. Как показала практика, ножки, которые стол воинственно выставил в сторону противника, словно противотанковые ежи, тоже были крайне слабой защитой. Тина оттопырила палец, показывая, что у нее остался один патрон. Грейвс кивнул, думая, что дело дрянь. Его собственный пистолет остался на территории врага, в недосягаемых трех метрах. Еще несколько секунд ничего не происходило, только звенело в ушах от недавних выстрелов в замкнутом пространстве. — Кажется, все, — едва слышно выдохнула Тина, но Грейвс прижал палец к губам, все еще напряженно прислушиваясь. Прикрывая его, Тина сделала три выстрела. Но он знал то, чего не знала она: за углом скрывалась еще одна тварь, которая могла последовать за своими сородичами в надежде на завтрак, а могла спокойно задремать, сморенная наступившим утром. Грейвс протянул руку, и Тина без малейших колебаний подала ему пистолет. Они не дошли бы сюда, если бы не научились понимать друг друга без слов и лишних вопросов. Грейвс осторожно развернулся и выглянул из-за столешницы. Полосы серого света, проникающие через жалюзи, расчерчивали пол на ровные куски зелено-белого и зелено-черного. Наперерез полосам, прямо в их сторону, ползло существо. Оно передвигалось на четырех конечностях, опираясь на сгибы некогда человеческих локтей и колен, и мотало лысой головой с остатками черт лица. Одежду оно потеряло давно. Медленно-медленно Грейвс положил ствол пистолета на кромку столешницы, чтобы точнее прицелиться. Но пока не стрелял, медлил. Наверняка этот парень был старым по их меркам — один из первых заболевших, судя по тому, до какой степени он потерял человеческий облик. К тому же, утро вступало в свои права и ослабило его, и предстояло решить, что лучше: потерять полчаса и дождаться, пока он уснет сам, или потратить драгоценный патрон на то, чтобы от него избавиться прямо сейчас. Оно решило само. Резво, по-собачьи вскинув круглую, голую голову, оно кинулось вперед, развив удивительную скорость для существа, которое когда-то было прямоходячим. Грейвс выдохнул и нажал на курок. Сложно поверить, что всего месяц назад они просто ловили уличных воров, убийц и насильников, подбирали пьяниц на скамейках парков и выезжали на семейные разборки… Нет, конечно, все началось задолго до этого: эпидемия, нелепые слухи, журналистские расследования с желтоватым оттенком. Мир начинает распадаться с мелочей, незаметно. А уж если вы это увидели — значит, стало поздно… Для них стало поздно в тот день, когда 135-й патруль перестал отзываться по рации. И одновременно с этим начал разрываться телефон. Он звонил не переставая, стоило нажать кнопку сброса, как электронная трель снова била в барабанные перепонки, и взволнованные голоса молили о помощи: «С моим мужем что-то не так…», «Помогите, моя мама — она, кажется, заболела…», «Я запер ее в кладовке, но она выбила дверь, а ведь ей всего восемь лет…», «Нет! Не-ет!!»… В участке стало громко из-за телефона и постоянно включенного телевизора, в котором репортеры с перекошенными лицами докладывали то с одного, то с другого конца города о заболевании, которое распространяется невероятными темпами. О зеленой слизи и мутных глазах, о неадекватном поведении… Кажется, они даже успели создать памятку и инструкцию для зрителей, прежде чем прекратить вещание. Телевизор замолчал к исходу второго дня. Как и телефон. Жители Нью-Йорка настолько привыкли к толпам людей, что стали воспринимать их как часть окружающей среды, как мебель. В метро, в больницах, в офисах, в библиотеках достаточно появиться одному зараженному, чтобы болезнь начала распространяться, как круги на воде… Они забаррикадировались в участке, оставшиеся пятнадцать человек, и держали оборону неделю. Но запасы стремительно таяли, и вскоре Грейвс начал организовывать эвакуацию. Они передвигались очень медленно, наметив путь на запад, прочь из города, через череду полицейских участков и оружейных магазинов. Шли днем, потому что солнечный свет оказался главным оружием против этих тварей. Солнечный свет и выстрел в голову, конечно. Кто-то строил версии насчет осиновых колов, но чтобы это проверить, нужно было подойти на расстояние удара, и никто так и не решился. Они подобрали пистолет Грейвса, обшарили склад, свалив боеприпасы в большую спортивную сумку, и вернулись на второй этаж. Нужно было еще немного подождать, пока солнце выглянет из-за домов. Когда Грейвс в последний раз смотрел на свой телефон, виджет погоды на рабочем столе доложил ему, что восход солнца в Нью-Йорке ожидается в 5.55. В то время спутники еще имели значение. Впоследствии он просто отнимал от этого времени по две минуты каждый день. Весна была на их стороне. — У тебя кровь, — просто и буднично сказал Грейвс. Тина покосилась на свой мокрый рукав. — Это осколок стекла, меня не зацепили, — уверенно сказала она. Но без лишних напоминаний сняла рубашку, оставшись в одной майке, и позволила ему осмотреть сначала рану, а потом белки своих глаз. Они никогда не говорили «укусить», говорили «зацепить». И не говорили «зомби» или «мутанты», говорили «оно», «существо», «тварь», «штука»… — Моя сестра жила в паре улиц отсюда, — сказала Тина, глядя в окно. Она подняла жалюзи, и в свете светлеющего неба ее лицо с давно и прочно поселившимися на нем синяками под глазами и заострившимися скулами казалось серо-голубоватым. — Ты хочешь зайти туда? — Нет, это было бы опасно и глупо. Три недели прошло. Они никогда не говорили о том, что было и о том, что будет дальше. Просто дробили день на множество маленьких, но исполнимых задач: перейти улицу, найти еды, найти патронов, дожить до утра… иначе они очень быстро сошли бы с ума. Методом проб и ошибок они узнавали все новые и новые подробности о своих противниках. Что солнечный свет делает их слабее, но не является гарантией безопасности. Что звук автомобильного двигателя собирает тварей со всей окрестности, словно сигнал тревоги. Что пройти за день пару километров — это большая удача. Пятерых они потеряли в первой же схватке на открытой местности. Еще восемь человек погибли в течение недели. Третью неделю они продержались вдвоем, и это был неплохой показатель: Грейвс начал думать, что они с Тиной — отлично сработанная команда. Они шли днем и урывали у ночи несколько часов сна, по очереди неся дежурство при свете ручных фонариков. Электричество и водопровод не работали, но к их услугам был полный ассортимент всех городских магазинов: от дорогих модных бутиков до круглосуточных подвалов на углу, в которых когда-то покупали себе пиво бомжи. Однажды в подсобке универмага они устроили настоящий ужин при свечах — с полуфабрикатным стейком, который пожарили на огне, вином и сыром. А потом занимались любовью на чьем-то старом матрасе. И — о чудо — в ту ночь все было спокойно. Устав запрещал отношения между начальниками и подчиненными, но устав сгорел вместе с ящиком письменного стола, в котором он лежал, и самим столом, и всем 95-м участком, в окно которого Сэм во время отступления кинул гранату. Они жевали холодную тушенку из банок, сидя на столах. Разбросанные по полу тела давно перестали их смущать. — Интересно… — задумчиво сказала Тина, и это было очень плохое слово. Если тебе вдруг становится что-то интересно, значит, ты заглядываешь слишком далеко. — Раньше я думала, что хочу умереть в старческом маразме. Уйти незаметно для себя. Знаешь, раствориться… Грейвс молчал, ковыряя вилкой в своей банке. — Я думала, что будет страшно. Но когда я стреляла в Абернети, я вообще ничего не почувствовала. Потому что там, в глазах, не было Абернети. Абернети они потеряли последним, неделю назад. Выброс адреналина после недавней перестрелки сходил на нет, превращаясь в упадок сил. Но позволить себе отдых они не могли. Серый свет наконец-то сменился желтым: в окна участка заглядывало солнце. Тина откинула с лица спутанные волосы и потерла глаза тыльной стороной ладони, в которой все еще держала вилку. А потом спросила так же спокойно: — Обещаешь пристрелить меня, пока я еще буду собой? Грейвс зачем-то поискал глазами вокруг стола, забыв, что мусорные ведра потеряли свой смысл. Вздохнул и бросил банку прямо на пол. — Обещаю. Тина улыбнулась так, будто это было признание в любви. Через полчаса они шли по залитой солнцем улице, обходя брошенные, разбитые, пустые машины. Наплечная кобура обнимала приятной, успокоительной тяжестью, и в распахнувшейся над городом тишине хотелось верить в жизнь и удачу. У них впереди был долгий путь.