По страницам книги

Сказок. Не. Бывает. Это был холодный декабрь. Начало двадцать первого века Америка встретила мятной жвачкой, газетными листовками с лозунгами «Голосуйте за Республиканскую партию» и новыми веяниями в сфере развития технологий. Бруклин жил. С самого раннего детства, как только, разумеется, смогла думать более осмысленно, Лахес отождествляла Бруклин, Нью-Йорк, да и всю Америку в целом с живыми сущностями. Маленькие парки, новые высотки, крыши миниатюрных зажиточных домов — всё это было частью единой системы. Её города. Маленького мирка, в котором всё было чудесно и до ужаса правильно. У девочки была правильная семья с правильным домом, школой, немного странным младшим братом (но всё же правильным) и с правильными друзьями. Вся жизнь Лахес была правильной, словно кукольной. В её жизни не было места чудесам и прочей ерунде. В свои тринадцать лет девочка была до ужаса материальна, а вместо очередной глупой повести, которую просил прочитать её глупый младший брат Эрик, и чая с кексами она предпочитала заварить крепкий кофе и пролистать отцовскую газету. Мачеха девочки, новая жена отца Лахес и мать Эрика, Ханна, только качала головой, печально улыбаясь. Между ней и падчерицей хоть и сложились доверительные отношения, но помочь ребенку открыться и вернуться в детство женщина так и не смогла. Среда, о которой и пойдет речь, была самым обычным днем из жизни обычных людей, обещала быть холодной, ветреной и недружелюбной. С самого утра жизнь в самом обыкновенном семействе Мур текла своим чередом. Филипп Мур, будучи пунктуальным и в меру занятым мужчиной, уже собрался на работу и теперь угрюмо дожидался жену с детьми, через раз поглядывая на часы. Рыжеволосая Ханна в это же время с улыбкой заплетала льняные волосы дочери в две косы, со смехом и нежностью в глазах глядя на прыгающего рядом сына. Сегодня Эрику исполнилось восемь. — Лахес-Лахес, ну почитай, — канючил он, держа в руках пестрый томик. Лахес кисло улыбнулась своим мыслям. В прошлый раз это были «Хроники Нарнии», которые девочка еще могла потерпеть, но «Гарри Поттера», совершенно новую, однако ставшую быстро популярной книгу, она терпеть не могла. — Тебе уже восемь лет, а эту книгу я читала уже трижды. И перечитывать еще раз не собираюсь, — прошипела она, стараясь не смотреть на брата и держать спину прямо. Упоминалось ли, что больше всего на свете Лахес ненавидела сказки? Она могла прочитать своему брату приключенческую историю, посидеть рядом с Ханной, слушая пересказ очередного романа, но сказки девочка не признавала. Потому что родная и давно умершая мать Лахес была сказочницей, уча свою дочь верить в волшебство. Тогда Лахес было четыре года. Она каждый день бегала в церковь, прося Бога вылечить Эмиль, а вечерами ходила по парку, зовя нимф природы. Ни Бог, ни маленькие защитницы не помогли, а воспоминания свежи до сих пор. Женщина умерла от рака, так и не дописав свою последнюю историю, прямо у малютки на руках, но даже тогда повторяла, что лишь уходит в волшебную страну, где они еще встретятся. С того времени Лахес не верит в Бога. И в чудеса она тоже не верит. «Гарри Поттер, мальчик-который-выжил-уже-дважды, — флегматично мелькает мысль в её голове, — в жизни так не везет». А тем временем семейство, закончив последние сборы, всем составом отправилось в новый парк аттракционов, работающий круглый год, за исключением особо холодных и снежных дней. Филипп поспешил покинуть их так быстро, как только смог — сегодня у него было много дел в личном строительном магазине. День обещал быть просто волшебным. Лахес, одетая в новое синее пальто и серый берет, с отсутствующим выражением лица плелась за младшим братом и мачехой, стараясь обходить ничего не замечающих людей, которые бурным потоком пытались распихать друг друга в разные стороны. На небе собирались тучи, обещал пойти мокрый снег. Девочка недовольно фыркнула, косясь на счастливого Эрика — у неё были свои планы на сегодня, но вдруг ставший семейным праздник не особо способствовал продуктивной трате времени. Погода и день как таковой не располагали девочку к себе, а глупый младший брат еще сильнее портил настроение. Лахес подумалось, что если сказка и существует, то она в ней — Вернон Дурсль. Полностью скрытая от реальности в своих мыслях, девочка и не заметила, как они уже стояли в очереди на закрученные по спирали горки, напоминавшие множество змей. Замечательный день становился еще более прекрасным, но портить настроение и себе (хотя куда уж хуже?), и близким не хотелось. Уже позже, держась за металлический поручень и смотря в черное небо, Лахес начала понимать, что от чего-то не хочет ехать. Карусель трогается, но девочка, глупая взрослая девочка, даже и не подозревает, что она отправляется экспрессом в тот самый, последний путь. Ветер треплет её волосы, а веселый смех людей сменяется криком ужаса — один из самых крутых змеиных виражей, защитный ремешок на её поясе подозрительно щелкает и расстегивается, а высота принимает девочку в свои объятия, давая последние секунды вечности перед падением на холодную землю. Небо в эту среду подозрительно темное, крики людей — громкие и безрадостные, а снежинки прекрасно хрупки. Лахес летит на землю очередной снежинкой, крепко зажмурив глаза и думая о сказочной стране своей любимой матушки. В Великобритании начинался 1930 год, отправляющий людей в еще более жестокий экономический кризис и приветливо скалящий свои зубы в поисках новых скупых душ. На пороге старой католической церквушки лежал младенец, полностью укутанный в дорогое синее пальто из мягких тканей и смотрящий в черное звездное небо с сияющей круглой луной. Ночь тринадцатого декабря 1929 года была холодной и снежной, принесшей с собой нового человечка с новыми приключениями. Или всё же бывают?