Огненный цвет упорства (рабочее)

Ноябрьские дни становились короче, а ночи длиннее. Экономно топимая печь едва прогревала дом, на подоконниках возле тонких стекол копился лед, в самых дальних комнатах бывал иней. Молли, уже закончившая все приготовления, какие могла, почти всё время, кроме недолгого светового дня, проводила в спальне, перечитывая подшивки старых журналов. Считая детей уже достаточно взрослыми, чтобы разогреть еду, она готовила сразу на день-два большой котел с рагу или супом. Артур Уизли пропадал на работе, стремясь хотя бы за счет выработки часов получить прибавку к Рождеству. Рон выходил из комнаты только на дежурства, во время которых или ел, или играл в шахматы. Доска с недоигранной партией уже привычно стояла на кухонном столе. Дом погрузился в спячку. В очередное свое дежурство Джинни сидела и смотрела в окно, на светящийся при луне снег, испещренный темными ямками гномьих норок, на выглядывающий из под снега забор и покосившуюся калитку. Смотрела — и впервые видела. Раньше в зимние дни даже казалось теплее от присутствия Фреда и Джорджа, с их безумными шуточками и привычкой расшевеливать всё, что замерло хотя бы на пару минут.Но теперь они были в Хогвартсе, даже на Рождество. Таким образом папа пытался сэкономить некоторое количество денег, так как стоимость проживания в замке была одинаковой для тех, кто уезжал на праздники, и тех, кто оставался. Исключением были летние каникулы, но до них еще та-а-ак далеко. Джинни поняла, что она не просто скучает по близнецам. Ей хотелось поделиться с ними тем, что у неё есть новая книга, что она нашла себе занятие и вообще... Они часто поддерживали её, особенно во всём, что касалось раздела "займи себя сам". Им было правда интересно, в отличие от родителей, которых волновала только степень безопасности задуманного, да то, сколько их не будут беспокоить. И в отличие от Рона, который несмотря на дичайшую скуку, отказался учится вязать с Джинни вместе и даже обсуждать получающиеся у неё "эскизы", как она их называла — разнокалиберные образцы разных вариантов вязания, которые она распускала практически сразу же, чтобы не тратить и не резать нитки. Сказать по правде, причина для грустного смотрения в окно была более весомой, нежели просто плохое настроение. С постепенным уменьшением светового дня увеличивалось время ночного дежурства, так как никому, кроме отца, и в голову не приходило пользоваться будильником. А Артуру по утрам, особенно когда их хочется назвать глубокой ночью, было абсолютно все равно, чем именно занят тот из его детей, который поставит на огонь чайник и разогреет еду. Молли поначалу пыталась с этим бороться, но после четвертого ребенка она решила принять позицию мужа. Так оставались силы и нервы на то, на что их действительно стоило тратить, как она считала — на Орден Феникса в лице Дамблдора. Впрочем, вернемся к Джинни. Не подумавшая ограничить или как-то отслеживать время работы, она сильно перетрудила руки, а на пальцах образовались болезненные и некрасивые мозоли. Вязать руками стало практически невозможно, а подробного разбора новых схем хватило только на две ночи дежурства. К магическому способу вязания было не ясно даже с какой стороны подступать. ... Ночи летели незаметно. Вскорости Джинни уже перестала прятаться от матери, так как не видела в этом никакого смысла. В конце концов, все же скоро увидят её работу — так зачем скрывать? Это же самая обычная одежда. Самая обычная, и очень-очень важная. С помощью тех книг, которые у неё теперь были, Джинни научилась делать довольно неплохие платья с небольшими узорами, красивые свитера, которые были ровно по размеру, а не как те, что делала Молли, небольшие уютные жилеточки… А уж всякую мелочь вроде носков Джин могла связать с закрытыми глазами! Единственное, чего она не могла — это понять, почему мама за столько лет не научилась вязать хотя бы красивые свитера. Буквы — это, конечно, здорово, но не совсем. Точнее, совсем не здорово, если всё повторяется из года в год и ничего не меняется. Джинни не знала, да и вряд ли смогла бы понять, что Молли воспитывали совсем иначе. И учили — тоже другому. Хотя, о чем речь — Джинни-то вообще не учили особо! Вот только Джин могла сбежать, подсмотреть за братьями, вообще спокойно делать почти всё, что взбредет в голову. А её мать — нет. Она же была Прюэтт! Гидеон и Фабиан вообще жили большую часть времени в другом доме, а с самой Молли следили в десять глаз гувернеры и родители. Её учили танцам, которые бы она не смогла сейчас повторить, приему гостей и многим другим вещам, которые ей не пригодились и уже никогда не пригодятся. И при этом, даже вполне практичное вышивание теперь не имело особого смысла. Что украшать-то? Расползающуюся одежду? Отнюдь не новые шторы? Не было смысла, да и не задумывалась Молли об этом. Она уже не хотела практически ничего — ни денег, ни славы, только покоя. И ещё — выдать дочь за Героя всей Магической Британии. Она считала, что так будет лучше и что это не составит особого труда. В конце концов, так всегда говорил ей Дамблдор. А Джинни не хотела ждать того далёкого времени, когда она станет богатой просто так. Да и не нужно ей было это богатство, она не могла его понять. Разве что как «хватает денег на всё, что хочу», но и границы этого умозрительного «хочу» были весьма недалеки от того, чего хватит, чтобы уютно жить. Ну и ещё Джинни хотела впечатлений. Живых впечатлений. Походить, побывать, потрогать, попробовать. Жизнь в четырех стенах её не устраивала совсем. Именно поэтому она решила действовать сейчас. Пускай она и не делала ничего особенного, всего лишь свивала нитку в череду петелек, цепляющихся друг за друга, но это было начало её Дороги. Она чувствовала, что перед ней начал разматываться самый важный клубок в её жизни. Правда, она не знала, что это за клубок, но уже чувствовала, словно невидимые огромные руки поддерживают её, помогают ей, оберегают. Нечто похожее она чувствовала раньше на холмах, но холода не выпускали ещё Англию из своих суровых объятий и приходилось ждать весны. Ждать деятельно, вдумчиво, терпеливо.