***
Наш лайнер причалил в порту Генуи ближе к обеду. Спускаясь по трапу в последний раз, мы все испытывали странные чувства. В первую очередь, разумеется, грусть. Грусть от того, что наш круиз закончился, что не будет больше жарких закатов и прекрасных рассветов, на которые мы любовались с нашей, ставшей уже любимой, палубы. Ну то есть понятно, что и закаты, и рассветы, и даже палуба — никуда не денутся, просто они останутся там, где нас больше нет, и уже поэтому там очень хорошо. И от этого было грустно. Конечно, эта грусть не была тяжеловесной тоской, напротив, она была расцвечена отблесками счастливых мгновений, которых в нашем путешествии было множество, уж у нас-то с Эвеном точно. Но ко всему этому примешивался страх неизвестности нашего будущего. Что нас ждёт в Осло? Как будет складываться дальше наша жизнь? А друзья? Ведь мы с Эвеном волей-неволей изменили не только свою судьбу. Что теперь будет с Соней? А Эскиль? Неужели и впрямь отправится в Лондон к неизвестному красавчику? Да и все остальные… То, что произошло за эти десять дней, не может не повлиять и на их жизнь, не так сильно, но всё же… Самолёт до Осло был уже через пару часов. От друзей поступило предложение поменять билеты и остаться до вечера или даже до завтра, ведь в Генуе тоже есть на что взглянуть, а получается, что этот прекрасный город был для нас каким-то перевалочным пунктом. Но мы с Эвеном, переглянувшись, отрицательно помотали головами. Ни у него, ни у меня не осталось больше сил оттягивать «час расплаты». Мы и так долго пытались ни о чём не думать. Теперь же казалось очень верным выражение: «Ожидание смерти хуже самой смерти». Правда, потом, подумав ещё немного, мы решили не пороть горячку и сперва поехать ко мне, хотя Эвен и порывался направиться прямиком в больницу к отцу, но я его заверил, что там теперь кругом полиция, охрана, так что можно не беспокоиться. Надо было позвонить моему отцу, узнать, что к чему, дождаться звонка Сони, а потом уже решать, что дальше. Если ещё, конечно, в аэропорту Эвена не поджидают какие-нибудь специальные люди, призванные скрутить его и немедля доставить пред маменькины очи. Впрочем, не станут же они и в самом деле делать это насильно?.. Хотя… С этой семейкой можно ожидать чего угодно. У здания аэропорта Осло, когда мы вышли к парковке, действительно стоял здоровенный внедорожник, а рядом с ним какие-то недоброго вида люди. Соня, кинув на Эвена быстрый взгляд, но ничего не сказав, расцеловала всех на прощание и шустро затоптала прямиком к джипу. Я помалкивал, не зная пока, что нам нужно делать дальше. Эвен притормозил на секунду, потом крепче сжал мою руку в своей ладони и, продолжая болтать с Юнасом о какой-то неведомой фигне, потянул меня вместе со всеми к стоянке такси, которых здесь всегда ошивалось великое множество. К счастью, никто не стал этому препятствовать. Но едва мы собрались усадить свои задницы в такси, неподалёку истошно засигналил автомобиль. Я обернулся и увидел машину отца и его самого, чуть ли не по пояс высунувшегося из водительского окошка. — Ну привет, — хохотнул отец, похлопав меня по спине, и протянул руку Эвену. — Ну, скажу я вам, заставили вы меня побегать, — усмехнулся он, выпуская струю табачного дыма в усы. — А ты, значит, Эвен?.. — Эм… Да… Здравствуйте, Терье*, — Эвен мучительно покраснел и несмело улыбнулся. Отец, прищурившись, с задумчивой улыбкой несколько секунд разглядывал его лицо, потом кинул ехидный взгляд на меня, качнул головой и, отправив в полёт окурок, кивнул на машину: — Запрыгивайте. Нас не надо было упрашивать, обоим хотелось поскорее убраться отсюда, так что мы шустро забрались на заднее сиденье, и автомобиль стартовал. — Ну что я вам скажу, — вздохнул отец, выруливая на магистраль, — кашу вы заварили ту ещё… Впрочем, не только вы. В семейных делах БэкНэсхайм-Ларссен** сам чёрт ногу сломит. Ну да не это сейчас главное, — он взглянул на нас через зеркало заднего вида, — главное — обезопасить вас. — Нас? — удивился Эвен. — Да-да, именно вас, — кивнул отец, усмехнувшись. — Ты же теперь владелец семейного наследия! — он подмигнул Эвену в зеркало. — Правда, хорошо наследство… Заложенный особняк и прогоревший бизнес. — Но есть ещё земля, — возразил Эвен, — мой папа очень держался за неё, а значит, она того стоит. — И что ты собираешься с ней делать? Отдать этому головорезу? Как там его?.. Иварсен. Я ещё в свою бытность полицейским спал и видел, как бы закатать его в тюрягу, да на подольше. Не вышло. Хитрый сукин сын. Папочка был в своём репертуаре: никогда не упускал возможности похвастать своим боевым прошлым. Я решил, что стоит вмешаться. Эвену и так тошно после вчерашнего общения с маман. — Пап, ну что ты нападаешь прям сходу? — я слегка стукнул по водительскому сиденью. — Эвен и сам ещё ни в чём не разобрался, и вообще… — Я не нападаю, — перебил отец, — я напоминаю, что разбираться нужно быстро. Как только выяснится, что младший Нэсхайм заключил брак, Иварсен поймёт, что матушка его теперь не у дел и возьмётся за вас. И как это твой предок умудрился так вляпаться? — отец обернулся к Эвену. — Неужто других кредиторов не нашлось? — Пап, давай не сейчас… — снова попытался я вставить слово, но на сей раз меня перебил Эвен. — Да нет, твой папа прав, — вздохнул он, — нельзя терять время. Мне нужно вступить в права, а потом разобраться с этой землёй. Если там и впрямь сокровища викингов спрятаны, то… — он восхищённо замолк, видимо, не находя достаточно сильных слов. — Может, надо собрать поисковую экспедицию? — Шутишь? — отец даже притормозил от удивления. — Ты представляешь, что такое «собрать экспедицию»? На это нужны просто колоссальные деньги. А ты нынче в таком положении, что… О беззаботной жизни надо забыть. Придётся привыкать… — Пап! — резко оборвал я, потому что уже начал заводиться. — Прекрати стращать! Мы не младенцы неразумные, понимаем. И сейчас твои слова ну совершенно не к месту! Без тебя муторно… Он ничего не ответил, только как-то обречённо выдохнул в усы и крепче сжал руль. Вообще-то, злость на отца была моим привычным состоянием. После того, как он бросил мать в самое тяжёлое для неё время, у меня не осталось насчёт него иллюзий, в тот момент я думал, что вообще никогда с ним не заговорю. Правда, он всё время звонил, приходил ко мне в школу с заверениями, что если вдруг мне понадобится помощь… Он и денег мне на круиз наверняка из чувства вины выделил. Но помощь… вот она и понадобилась. И сейчас я понимал — ссориться с отцом не в моих интересах, нам необходимо его влияние и знакомства в юридической среде. Такой расчётливый подход к делу, конечно, не делал мне чести, но, как говорится, как могу — так и умею. Поэтому я замолчал, а потом примирительным тоном добавил: — Можно не собирать экспедицию, можно просто найти одного специалиста. Или двух. И отправиться туда самим. — Ага, — с сарказмом кивнул отец. — И что ты собираешься делать? Бегать по бесконечным акрам земли с лопатой наперевес? Да уж… — он тихо рассмеялся. Потом немного помолчал, словно собираясь с мыслями, и неожиданно выдал: — А скажи-ка мне, Эвен, у тебя есть веские причины доверять врачам, которые лечат, а точнее, на мой взгляд, калечат твоего отца? — Я… — Эвен растерялся. — Я не знаю… Этим занималась мама… — Хорошо, тогда следующий вопрос: у тебя есть веские причины безоговорочно доверять своей матери? И я прошу, Исак, помолчи, пожалуйста. — Отец, видя, что я уже открыл рот в попытке возразить, выразительно взглянул на меня через зеркало. — Ну… — замялся Эвен. — Раньше я думал, что есть, а теперь… — Да или нет? — Нет, — тяжело выдохнул Эвен. — Воот… — вдумчиво склонил голову отец. — Хорошо, что ты это понимаешь. И на основании всего сказанного я предлагаю поискать других специалистов, пока Николаса Нэсхайма не загнали в могилу. Правда, тут я вам не помощник, у меня таких связей нет. Но вы — подумайте. — Можно позвонить Сане… — подумал я вслух. — У неё папа врач, и не какой-то там — светило науки, так сказать. — Ну вот и займитесь, — улыбнулся отец, останавливаясь около моего дома. — Прибыли. Выгружайтесь. — На прощание он серьёзно посмотрел на Эвена и, похлопав его по плечу, добавил: — А вот соваться домой я тебе не советую. Там чёрт знает что происходит. И в больницу — тоже. — Но как же… — забормотал Эвен. — Это просто мой добрый совет, — улыбнулся папахен и, прыгнув в машину, испарился. Так что через пару минут я распахнул перед своим супругом (боже, до чего странно звучит-то…) дверь своей комнаты. И тихо, смутившись вдруг скудности обстановки и обилия бардака, сказал: — Ну вот… Моё, так сказать, убежище… Эвен окинул быстрым взглядом комнату и остановился на мне. — Мне нравится, — серьёзно сказал он и улыбнулся. Улыбка вышла печальная, но искренняя. И это было очень важно. Ведь он едва ли оценил это место, лишь скользнул по нему глазами, а его «нравится» относилось не к комнате, оно означало, что неважно, где и как мы будем, главное — вместе, рядом. И в данный момент ему нравилась эта захламлённая комната с голыми белёными стенами — моя комната. Я обнял его, прикрыв глаза, потёрся щекой о его щёку. Чёрт, щетина, как наждачка. У обоих. Эвен усмехнулся, тоже почувствовав это. — Хочешь в ванную? — предложил я. — Насколько я понимаю, все на работе, в квартире мы одни, так что можно не стесняться. — Не хочу, — вздохнул он в ответ. — Я был в душе утром, не думаю, что за два часа перелёта я сильно испачкался, — он неуверенно хохотнул, — разве что руки помыть. — Хорошо, идём мыть руки, а потом, наверное, надо перекусить? Но Эвен отрицательно помотал головой. Я всё-таки сделал несколько бутербродов. Из запасов Эскиля, разумеется. Но Эвен откусил лишь раз, вяло пожевал и отложил бутер в сторону. Потом он лёг на кровать и, обняв подушку, уставился в одну точку, которая находилась явно не в этом измерении. Как же мне не нравилось его состояние… Ещё хуже, чем в первые дни нашего знакомства. И ведь при всём желании я ничем не могу помочь. Разлад с матерью, как бы там ни было, это всегда нехорошо, а уж тут… Скорее всего, этот разлад — навсегда. Я не чувствовал себя виноватым, может, только перед Эвеном. Хотя нет, это не было чувством вины, я просто ощущал его боль, почти физически, разделял её с ним. И мне это не нравилось. Не нравилось потому, что свои переживания, в отличие от него, я всегда мог затолкать куда-нибудь в дальний угол души или мозга и просто жить дальше. Заставить себя радоваться. Искусственно создавать своё настроение и состояние. Обычно люди не могут выкинуть из головы свои терзания. Не могут заставить себя поверить, будто бы ничего и не было. Конечно, иногда они делают вид, что ничего не случилось, но это немного не то. Нужно действительно наплевать и забыть… просто не вспоминать, не думать. Не позволять мозгу думать, давать ему команду думать о другом. Даже перед сном, оставаясь наедине с собой, не расслабляться. Если всё делать правильно, то совсем скоро удастся обмануть разум и почувствовать уже не фальшивую — подлинную радость, но… Но посоветовать это Эвену я не могу. Такой способ приводить себя в порядок, возможно, вообще подходит только мне одному. Что касается Эвена… Просто должно пройти время. Боль притупится. Злость отступит. Иными словами — станет похуй. И тогда можно будет жить дальше. Я присел на кровать рядом с ним и осторожно погладил по плечу, думая про себя: «Как бы я хотел забрать твою боль. Забрать и выкинуть к чёрту! Чтобы в твоей душе освободилось больше места для радости. Для любви. Для счастья. Ну и для меня, конечно». Я улыбнулся. Эвен вопросительно вскинул брови, но я покачал головой и только тихо сказал: — Я тебя люблю. — Полежи со мной, — попросил он, подвигаясь. Я прилёг на край кровати, и мы долго лежали так, молча, просто глядя друг на друга. Я гладил его по волосам, поправляя постоянно рассыпающиеся пряди. Эвен тянулся к моей ладони щекой, и длинная чёлка опять падала на глаза. Я улыбался и поправлял снова. В какой-то момент Эвен просто приблизил лицо ко мне и коснулся губами моих губ. Это не было поцелуем в полном смысле этого слова, но это было чем-то гораздо большим, он словно всем своим существом изнутри, из глубин души и сознания, потянулся и приник ко мне. Что я почувствовал в этот миг, невозможно описать словами, я только прикрыл глаза, пытаясь скрыть выступившие вдруг слёзы, и поцеловал его в ответ, но уже глубоко и нежно. — Люби меня… — выдохнул он, укладываясь на меня сверху и позволяя стянуть с себя футболку. — Исак… Люби… Мы ещё ни разу не занимались любовью вот так, словно без участия собственных тел. Хотя чуть раньше мне казалось, что мы уже достигли максимального единения душ. Но нет… То, что происходило сейчас, было ещё на порядок выше… ближе к чему-то неведомо прекрасному, настолько возвышенному, словно не из этого мира…***
Впрочем, ничто возвышенное не помешало Эвену стонать в голос, развратнейше шлёпать своими булками по моим бёдрам, позволяя моему члену проникать так глубоко, как никогда ранее, умоляя вылюбить, выебать… Думаю, что это был его способ прийти в себя. Вытравить всё дерьмо из души бешеным неистовым сексом. Я тоже не пытался сдерживаться, с рычанием и соответствующими комментариями засаживая ему снова и снова. Я ведь помнил, что в квартире мы одни… Но… Эскиль не смог бы больше называться Эскилем, если бы именно в этот момент не заявился домой. ____________________________________ * Может показаться, что это не вежливо — обращаться по имени к человеку при первой встрече, но в Норвегии всё обстоит именно так, «по-простецки». А обращения «фру» и «гер» в современном обществе считаются пережитком прошлого и употребляются в основном в шутливом смысле. ** Нигде не нашла фамилию Сони, поэтому — Ларсен. Если кто-то знает, напишите, я исправлю.)