***
Марсель… Ну прежде всего, о Марселе, как, впрочем, и обо всём Провансе следует сказать, что это настоящее лавандовое царство. Честное слово, запах лаванды здесь буквально преследует путешественника. Местные-то наверняка привыкли и уже не замечают, но у меня, с моим дурацким практическим мышлением, сразу же возник вопрос: а что делать, если у человека врождённая аллергия на лаванду? Всю жизнь на таблетках, как ВИЧ-инфицированному? К тому же в моём мозгу этот запах всегда ассоциировался со старым шифоньером моей матушки, где она хранит залежи каких-то древних шмоток, заботливо перекладывая их крошечными мешочками-саше с сушёной лавандой. Так что воспеваемый поэтами запах Прованса в моей голове никак не укладывается в понятие «романтика». Впрочем, хрен с ним, с запахом — это ведь только моё личное восприятие. Но дело в том, что здесь умудряются сочетать лаванду абсолютно со всем. Нет, я понимаю — духи. Или там мыло и прочая косметическая чепуха, но пирожные с лавандой?.. Мясо? Напитки? Я, разумеется, попробовал это за компанию со всеми, но меня потом очень долго преследовало ощущение, что я напился шампуня. Но, повторюсь, это лично моё, и в нашей компании я один выискался такой ебанутый. А ещё в Марселе невероятно ветрено, потоки воздуха буквально готовы сбить с ног. Сперва мы решили, что нам просто не повезло с погодой, но, оказывается, для Марселя такой ветродуй — вполне себе норма. И если вам дороги ваши шляпки, кепки, шарфики и прочая фигня, весящая менее нескольких килограммов, то следует привязать или пристегнуть их к себе намертво, не дожидаясь, пока их унесёт парить над просторами моря. Справедливости ради следует сказать, что в целом город прекрасен, ну если, конечно, воспринимать его с точки зрения туристов, которым улыбчивые гиды показывают лишь лицевую сторону, если можно так сказать, и не забредать в бандитские кварталы, каковых здесь тоже предостаточно. Оливия объяснила, что в Марселе, в отличие от мафиозной Сицилии, нет как таковой иерархии преступного мира. Новые банды возникают тут и там, как грибы под дождём, и часто так же быстро исчезают: жестокие разборки между преступными группировками — обычное дело. И если на Сицилии преступная деятельность подчинена хоть какому-то подобию порядка, то здесь таким и не пахнет. Впрочем, это легко объяснимо: в Марселе очень много приезжих, не туристов, нет (хотя и этих тут как грязи), но я сейчас имею в виду различного рода переселенцев. Беженцы, эмигранты, нелегалы всех мастей буквально наводняют город. Арабы, афро-французы и бог знает кто ещё, ведь сюда с незапамятных времён стекаются все обитатели бывших колоний Франции. Конечно же, и по всей стране их хватает, но в Марселе это наиболее заметно. Но мы, разумеется, как и все примерные туристы, не собирались соваться волку в пасть, а потому усваивали элементарную информацию, что Марсель — это просто портовый город на юге Франции, важный транзитный и торговый центр с момента своего основания греками около шестисотого года до нашей эры. Сердце города — Старый порт, на лодочном причале которого продаётся свежая рыба. А из базилики Нотр-Дам-де-ла-Гард в романо-византийском стиле открывается великолепный вид на Марсель. На автобусе мы добрались до места, называемого Каланк де Марсель или Массив Каланки — это такая дикая и изрезанная местность, простирающаяся от девятого округа Марселя на восток до Кассиса, охватывающая двадцать километров в длину и четыре в ширину вдоль побережья. Даже порывались подняться на самую высокую его вершину — Мон Пьюджет на пятьсот шестьдесят пять метров над уровнем моря, но быстро сообразили, что у нас просто нет на это времени. Вообще, это очень красивое романтичное место, но ехать сюда нужно как в поход: удобная обувь, спортивная одежда, запас воды и время желательно на весь день. Но нам это не светило, так что мы ограничились часовой прогулкой и фотографированием в особенно красивых местах. Также посетили большой кафедральный собор. Конечно, свой кафедральный собор можно встретить практически в любом городе Франции, но тот, что в Марселе, заслуживает особого внимания. Он не столько старинный (собор был построен в конце девятнадцатого века), сколько уникальный по своей архитектуре. Первое, что привлекает в нём, это необычная, в буквальном смысле полосатая отделка стен. Дело всё в том, что скульпторы, возводившие кафедральный собор в Марселе, использовали белый и зелёный мрамор и благодаря этому смогли добиться такого дабл-эффекта. Во-вторых, чем ещё поражает храм, так это размерами. Общая длина собора примерно сто сорок метров, а высота каждой башни и купола — внимание! — шестьдесят-семьдесят метров! Для сравнения: это как два вместе взятых девятиэтажных дома. Словом, убранство храма, с мозаикой, многочисленными скульптурами и барельефами, изумляет своей красотой и техникой исполнения. А ещё есть в Марселе забавный музей — цивилизаций Европы и Средиземноморья, или MuCEM. Нет, в самом по себе музее нет ничего забавного, интересен его дизайн, отделкой по верху пущена решётка с неправильной формы многоугольными ячейками, из-за чего он получил своё прозвище — мочалка! Издали здание и впрямь походит на гигантскую губку. MuCEM является национальным музеем, открытым в Марселе в две тысячи тринадцатом году, когда город был культурной столицей Европы. Но мне в этом музее больше всего понравилась просторная терраса с шезлонгами, где можно посидеть в тени, передохнуть, спасаясь от безжалостного солнца. Причём заметьте — совершенно бесплатно! Ещё мы узнали, что Франция относится к числу самых либеральных стран в отношении прав ЛГБТ. В этой стране однополые отношения были декриминализированы ещё в восемнадцатом веке. В тысяча семьсот девяносто первом году во Франции времён Великой революции был принят новый уголовный кодекс, основанный на правах человека и гражданина, отменяющий наказания за преступления против нравственности. Позднее это ещё раз было подтверждено уголовным кодексом Наполеона от тысяча восемьсот десятого года. Хотя в то же время, например, гомосексуальная проституция по-прежнему преследовалась полицией. Впрочем, к ориентации здесь относились терпимее как раз в прошлом, потом же, во времена второй мировой войны, был недолгий всплеск гомофобии. Но сегодня однополые пары во Франции могут свободно вступать в брак и усыновлять детей. А с тысяча девятьсот восемьдесят пятого года запрещена любая дискриминация по признаку сексуальной ориентации. Самое забавное, что возраст согласия на вступление в интимные отношения для гомосексуальных пар долгое время составлял двадцать один год, тогда как гетеро-пары могли трахаться в своё удовольствие с тринадцати (!). Но в конце концов всё пришло к единому знаменателю, и сейчас признанный законом возраст — пятнадцать, для всех, независимо от ориентации. Ещё в рамках наших экскурсий мы осмотрели знаменитый на весь мир замок Иф… который опять-таки разочаровал. В романе Дюма подразумевается, что это массивная крепость, тюрьма для опасных преступников, тех, кому не суждено никогда увидеть свободу. На самом же деле весь замок представляет собой небольшой форт, с двумя изолированными помещениями внутри. Если это и есть знаменитые камеры заключения Эдмона Дантеса и его товарища по несчастью, то выглядят они совсем не зловеще, да и вообще… Осматривать здесь практически нечего. Несмотря на это, километровая очередь туристов, желающих осмотреть форт, не иссякает никогда, при этом самое смешное в том, что почти никто из этой очереди не знает, кто такой Эдмон Дантес и чем знаменит замок Иф. Ещё, по совету Оливии, мы осматривали некий «Лучезарный город». Это не утопическое место, как может показаться из названия, а вполне себе реальная достопримечательность Марселя. За столь блестящим в буквальном смысле слоганом скрывается… обычный жилой дом. Правда, такой многоэтажки вы точно нигде не видели! В здании «Лучезарного города» размещаются магазины, детский сад, библиотека, кафе, а на крыше есть даже терраса с плавательным бассейном. Это футуристическое здание было построено в середине прошлого века по проекту известного французского архитектора Ле Корбюзье. Перед автором (поскольку это были нелёгкие послевоенные годы) была поставлена цель: в короткие сроки возвести вместительный и удобный жилой дом. Надо признать, Ле Корбюзье с ней справился. «Лучезарный город», как назвал своё творение архитектор, подарил крышу над головой почти двум тысячам жителей Марселя. К слову, в две тысячи тринадцатом году этот суперсовременный, как бы его сейчас назвали, «Лучезарный город» отметил свой пятидесятилетний юбилей… «Коренных» жильцов «Лучезарного города» можно встретить и сегодня, приехав сюда на экскурсию. Кстати, туристов на входе не допрашивают дотошные консьержки, а встречают вполне приветливые охранники, которые объясняют, какие части дома можно осмотреть. А походить можно по холлу, магазинам и подняться на крышу дома. Входная плата за осмотр дома не предусмотрена, а приехать сюда можно хоть в любой день.***
Разумеется, самые романтические уголки Прованса нужно искать не в загазованном городе, а за его пределами. Правда, у нас не хватило бы ни времени, ни денег на посещение, скажем, знаменитых виноделен или лавандовых плантаций, но для таких, как мы, местными жителями было предусмотрено своеобразное сафари. Поэтому, погрузившись в открытый автобус, мы отправились туда, где лаванда действительно царствует над всем. В окрестностях национального парка «Люберон» лаванда цветёт с середины июня до начала августа (пик цветения приходится на июль), так что нам повезло застать поля в самом их великолепии. Это уникальное и красивейшее место, особенно в период цветения лаванды. А знаменитые деревушки Люберона и Прованса, такие, как Горд, Ле-Бо-Де-Прованс, Руссильон и другие, достойны внимания туристов круглый год. Конечно, в этом регионе большое количество магазинов, и больших, и маленьких, и специализированных, где можно купить продукцию с использованием лаванды. Аббатство Сенанк, которое мы также посетили в рамках сафари, славится своими цветущими лавандовыми полями. Монахи занимаются выращиванием лаванды и содержат пасеку. В магазине при аббатстве можно приобрести те самые саше сушеной лаванды, лавандовый мед, лавандовое мыло или лавандовые духи для вашего дома, чем с удовольствием и занялись девчонки, лишённые возможности бродить по бутикам Марселя. Уже перед закатом мы отправились на один из городских пляжей. Но ни удовольствия от плавания, ни тихого созерцания заката не получилось. Во-первых, из-за кошмарного ветра отдых на берегу превращается в челночный бег за различными деталями гардероба, по той же причине невозможно просто неспешно плескаться в воде, так как волны, поднимаемые ветром, выплёскивают со дна на поверхность различные водоросли, ветки, а порой и мусор совсем не совместимый с роскошным пляжем, например, презервативы, пластиковую посуду или детские игрушки. Нет, если верить Оливии, есть здесь пляжи и поприветливей, бухточки, куда почти не достают ветра, однако на их созерцание уже не хватало времени, поскольку находились они довольно далеко от порта. В общем же, впечатления от Марселя у меня сложились очень сумбурные и противоречивые: с одной стороны, это один из древнейших и красивейших городов планеты, с другой — оплот беззакония и беспорядка. Великолепная природа пригорода здесь граничит с бесплодными скалами побережья… Но… Наверное, в этом и состоит вся суть южного менталитета: город настолько же яркий, вспыльчивый и разносторонний, как и населяющие его люди.***
А вечером, по возвращении на борт нашего лайнера, нас ждал неприятный сюрприз. Впрочем, сперва, когда Соня в очередной раз постучалась в мою каюту, я не заподозрил ничего такого. Оказалось, Эвена настойчиво требует его матушка, причём не по телефону, а по видеосвязи, а так как он сам категорически не желает отвечать, она решила достать его через Соню. Эвен вздохнул, посмотрел на меня со смесью решимости и отчаяния, встал и направился в свою каюту. Я же понятия не имел, что делать. Конечно, мне очень хотелось послушать, о чём пойдёт речь в этом разговоре, но Эвен не позвал меня с собой, поэтому внутри меня разразилась настоящая борьба. С одной стороны, я должен во всём поддерживать и быть рядом, но с другой — это ведь его мама, они имеют право поговорить наедине. Однако внутренний голос тут же приводил мне сотню контраргументов, ведь мать Эвена — довольно специфическая личность, если верить тому, что о ней говорят, а сам Эвен очень ранимый и боится её. Во что может вылиться их разговор, одному богу известно. Словом, продёргавшись таким образом несколько минут, я не выдержал и потопал вслед за ним. Естественно, заходить в каюту открыто не стоило, и я остановился у окна. Я понимал, что постоянно бегать и подслушивать — полный идиотизм, да и Эвену это вряд ли понравится, но как говорил один литературный герой: «Подслушивая, можно узнать много интересного». Но лучше бы я никогда не слышал того, что донеслось до меня в следующую секунду. — Как ты мог?! — визжал женский голос. — Как?! Так предать меня! Меня! — Мам… — попытался возразить Эвен. Через окно мне было видно, как он, понурив голову, стоит на коленях перед кроватью с ноутбуком. Но его слабый голос утонул в новом взрыве негодования. — Я думала, что с этой мерзостью мы покончили ещё несколько лет назад, — голос срывался, задыхаясь от возмущения. — Но нет! Видимо, эта пакость слишком глубока в тебе, на генетическом уровне! Скажи, ты сам себе ещё не противен? Нравится подставлять свой зад под чужие члены? Боже, мне гадко даже думать об этом! Так унизить себя и свою семью! Даже твой папаша, при всех гомосячьих наклонностях, не решился на публичное унижение. А ты… Ты мне омерзителен! — Мама… Я… — вновь попытался вставить слово Эвен, но опять был грубо прерван. — Не смей… — теперь голос звучал холодно и презрительно. И тихо, словно шипение змеи. — Не смей больше никогда называть меня матерью, — это прозвучало как угроза. — Для меня — ты умер. И вместе с тем перечеркнул всё, что ещё удерживало меня от самого правильного и надёжного шага. Теперь можешь попрощаться со своим папочкой. Больше я не выдержал. Обогнув палубу, влетел в каюту, упал на колени рядом с ним и крепко обхватил за плечи, тут же почувствовав дрожь его тела. Эвена колотило, как в лихорадке. Из глаз лились слёзы, и он больше не мог выговорить ни слова. — А вот и второй! — красивая женщина, до неприятного похожая на Эвена, презрительно изогнула губы с экрана ноута. — Значит, это ты трахаешь моего уродца? Отлично. Теперь я могу плюнуть в лицо вам обоим, — она вдохнула поглубже, и в следующую секунду на экране повис плевок, искажая ещё больше и так перекошенное от гнева лицо. Я молча захлопнул крышку ноута и развернул Эвена к себе, обнимая крепче. Я не знал, что сказать. Да и вообще… Что нужно говорить в такие моменты? Лично я не имею ни малейшего понятия. Поэтому просто продолжал обнимать дрожащее тело, растирал плечи, целовал шею, лицо, ледяные руки, которые висели вдоль тела, не делая ни попытки обнять в ответ. Минут двадцать потребовалось на то, чтобы Эвен пришёл в себя. Хотя, пришёл в себя — сильно сказано, но по крайней мере он почти перестал дрожать и, всхлипнув, уткнулся лицом мне в плечо, которое тут же стало мокрым от его слёз. А спустя ещё несколько минут он отстранился, внезапно успокаиваясь, и, глядя сквозь меня испуганными глазами, прошептал: — Отец. Она убьёт его. Ей всего-то надо поговорить с врачом и подписать какую-то бумажку… — его отчаянный взгляд наконец сфокусировался на мне, ища поддержки. — Не убьёт, — твёрдо сказал я, поднимаясь с ноющих уже колен и помогая встать ему. В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в каюту скользнула Соня. — Эвен, — сразу же заговорила она, — мне так жаль. Я не знала, о чём она хочет говорить с тобой. Мне сейчас только папа сказал, что фру Элен заподозрила что-то неладное и послала кого-то проследить за нами. — Соня виновато заламывала руки. — Папа бы предупредил, но он и сам не знал, понял, когда она уже бушевать начала. Прости… — Боже, — усмехнулся Эвен сквозь слёзы, — ты-то за что прощения просишь? — он зацепил Соню за рукав и притянул к нам. И мы ещё долго стояли так, обнявшись втроём.***
Когда Эвен, вымотанный переживаниями, наконец уснул, я осторожно переложил его голову на подушку и, крадучись, вышел на палубу. Достал телефон и набрал отца. Быстро изложил ему суть проблемы и, вдохнув побольше воздуха, добавил: — Пап, спаси его, пожалуйста. Сделай что угодно, но спаси. Я никогда ни о чём тебя больше не попрошу, но сейчас… Спаси, пожалуйста, Николаса Нэсхайма.