Царская охота
6 июня 2018 г. в 20:19
С трудом ловчие сдерживали собак, с поводков рвущихся, хрипящих надсадно. Царская охота давно закончилась, а терем ближе не стал. Увлекся государь погоней за оленем крупным, не заметил, что далеко ушли он и его люди с проторенных троп, приблизившись опасно к заповедному лесу, куда не советовали соваться ни днем, ни, тем более, на ночь глядя.
– Государь, может, повернем? – цыган Роман, верный ловчий и охотничий, с тревогой оглядывал набирающие тени леса, кусал мундштук трубки не прикуренной и волновался. – До темноты, коль в обход двинемся, доберемся до охотничьего домика вашего, да там и заночуем. Не след по лесу колдовскому посередь ночи ехать. Духов разбудим, отомстят, злопамятные.
Царь Матвей только ухмыльнулся. Не верил он во власть духов тех. То есть, сами духи, конечно, были, особливо ближе к водоемам, а вот то, что они человека могут победить – вряд ли. Царь в молодости много чего пробовал, и духов тоже. Так что мог с уверенностью сказать – не так все и страшно. Скорее будоражит. Охоч был государь до запретных удовольствий, потому и не боялся ни леса, ни ночи, ни наветов колдовских. Хранил его амулет, подаренный когда-то феей воздуха. К тому же читал Матвей много книг старинных. Знал, как к какому духу подступиться. Не совался лишний раз, не дразнил чертей, но и не опасался зазря. Тропка раздвоилась, широкий тракт потек в глубь леса, а тонкая, поросшая муравой зеленой дорожка уходила куда-то в сторону. Светлая, в легком туманном платке, манила, заигрывала. Верен расчет оказался, не зря время потрачено на охоту простую.
Широка страна у государя Матвея, с соседями не след воевать – своего добра хватает. А только все больше задумывался царь о власти великой, знании запретном. Пятый десяток разменяв, прижив наследника и трех дочерей-красавиц, начал бояться Матвей времени неумолимого, что норовило окрасить каштановые кудри царские на висках серебряной изморозью.
Много читал, много искал. Книги заморские в библиотеке своей, еще дедом да отцом собранной, читал, перелистывал. Искал ответы
– Эта к озеру Янисъярви, – Роман дернул повод, остановив коня поперек. – Туда ночью точно нельзя. Поедем через лес.
– Э нет, – Матвей придержал охотничьего. –Раз уж мы тут оказались, поедем посмотрим. Сколько всего про это озеро слышал, да никогда видеть не приходилось.
– Потому что лес к нему не пускает, – цыган неодобрительно покачал головой. – Легенду, чай, знаешь, государь? Зеркало там хранится, предсказательное. Кто взглянет, тот навсегда в том озере и останется.
– Ты мне еще сказки про живую-мертвую воду расскажи, – рассмеялся Матвей, коня направляя по туманной тропке-дорожке.
За ним двинулись два десятка охотников. Легкие скорые арбалеты, да копья короткие к себе ближе держали, оглядывались с тревогой на лапы еловые да березовые, постепенно небо скрывавшие. Трава-мурава под копытами молчала, шорохом не тревожила. Ухала сова, перекликались горлицы да кукушки, вторя шелесту листвы. Не осмеливались перебивать их люди, лишь иногда словом осторожным перебрасывались.
Лукавил царь, ох лукавил, от верного цыгана и от людей своих скрывая правду. Знал он про озеро, давно еще слышал от бабки своей, любительницы диковинных вещиц. Она и привила маленькому Матвею страсть к духам и тайнам их. Да только лес хранил свое зеркальце, не выводил просто так к нему путников. Рассказывали, что лишь изредка заблудившемуся являлась тропка. Мог ли отказаться от шанса Матвей? Да никогда. Он бы и людей бросил тут, и Романа, один бы двинулся.
Темнело скоро и густо. Туман развил кудри, исчез вместе с легким ветерком. Тишина давила. Матвей хмурился, в ладони талисман перекатывая, но не сворачивал. Через час-другой замерцало впереди, неверно высветилось, как лунная дорожка по воде. Она и была.
Вековые деревья неохотно расступились, подлесок отодвинулся. Лес разомкнул зеленые объятия, показав ровное, почти идеально круглое озеро. Большое, не мелкое, а для лесного, больше напоминающего лужу, и вовсе огромное.
Слюдянисто блестящая, натянутая поверхность едва-едва заметно подрагивала. Серп месяца подмигивал своему отражению. По краям у берега кувшинки крупные, что твои каменья на платье, желтые да белые, разбросаны – сверкали живыми огоньками. Водица чистая, студеная веяла прохладой, тянула ледком озимым. Да только у берега прозрачная, дальше взгляд терялся – ухало дно отвесно, глубиной баловалось.
Роман, видя одержимость государя, окликнул помощников. Велел не подпускать никого близко к воде, не слушать журчания. А если привидятся девки красные, манящие да готовые, не сметь даже думать, чтобы шаг за ними ступить. Мавки озерные, красавицы водные, приголубят-приласкают, да в озеро на веки вечные и утащат.
Со стороны ивовых ветвей послышалось тонкое ржание. Цыган взвел склот тяжелый, со стрелой опасной бронебойной. Матвей только лукаво прищурился. Страх не затмевал разум, азарт бурлил в царской крови. Предвкушал государь диво дивное.
Диво было худым и большеглазым. Длинные сине-зеленое волосы укрывали его до самого копчика. Стройные обнаженные ноги, босые, изящные, сжимали белоснежные конские бока. В пальцах вместо поводьев – грива колечками, бледные губы сжаты. Матвей дал знак успокоиться, опустить оружие и не приближаться. Еще трое келпи вышли из-под гибких зеленых ветвей, остановились, раздувая бархатные темные ноздри. Белые шкуры шли нервной дрожью волнами. Не оценил всадник наставленные на него жала стрел и копий, небрежно перекинул ногу через спину жеребца и упер худой кулачок в подбородок. Глаза мерцали, как кувшинки – огоньком странным, волшебным. Цвета не разберешь – как темные окна-бочаги: вроде и чистые, ключами напитанные, а глубина в них непроглядная. Собранный небрежно, на макушке, пучок малый волос держала заколка – вот она-то светилась, ловя отблески лунные.
– Хозяин озера, – прошептал Роман и перекрестился.
Матвей хмыкнул, узнал по изображениям в книгах, кто перед ним. Возрадовался удаче великой, да только вида не подал.
– Ночи доброй, хозяин озерный, – произнес государь громко голосом густым, низким, поклонился поясно, исподлобья разглядывая юношу водного. – Я царь Матвей, заплутал по темноте, с охоты возвращаясь. Дозволишь ли из озера твоего напиться, людям моим роздыху дать?
Юноша криво хмыкнул.
Плохое настроение привязалось к Янису с самого утра. Не радовала ни погода, ни то, что озеро все-таки не начало мелеть, хотя перекрытое единение с рекой пило силы, вытягивало их по капле. Янисъярви стал слабее за этот год, по краям озера проклюнулись густая осока и камыш, между ними распустила свои косы ряска. Солнце выпаривало часть воды, оставляя тинные следы. Мавки плакались, что несколько ключей студеных сгинули – истончились да погибли. Осталось четверо: Колокольчик, Хрусталь, Ждан и Милый. Последний обижался на Яниса больше всех. Из-за Чаровника. Запретил Ярый после ссоры ходить ручьям в гости к озеру лесному. Мавки, ветреницы, не заметили разницы. Им хватало игр с келпи да огоньками. А Милый печалился о сердечном друге, тосковал по ласкам-утехам. И к Янису не подходил даже при полной луне, когда хозяин озера ложился на гладкую его поверхность, позволяя водным духам касаться себя нескромно, пополняя силы.
К обеду в голову полезли всякие думы-мысли, некстати вернулись воспоминания. Как последний раз ступил на траву рядом с озером Ярый, дух реки свирепой, шумливой да опасной перекатами. И как сначала просил прощения. Пытался что-то объяснить, но споро забыл речь свою. Рассердился на упрямившегося Яниса, раскричался. Слово за слово, пошли упреки ненужные, наветы серые. Помянул и как привечает духов лесных Янис, как отдается при полнолунии жителям озерным. И ведь знал, что по-другому озеро не умеет, и сам речной властитель был близок с ручьями своими, поддерживал их силы и течения. Не стерпел поношений Янисъярви. Выгнал Яра прочь. Обругал. И до сих пор считал себя правым. Не он изменил, не он забыл обещание быть верным и чтить своего возлюбленного.
Вечером жара пошла на спад, занялась прохлада, потянулся туман легкий. Лесные духи расселись по веткам, завели песнопения. Верена и Аглая – мавки первые, шалуньи страшные – выбрались на бережок. Ждан и Хрусталь, обернувшись юношами, разлеглись рядом на травке. Колокольчик выманил загрустившего Яниса к ним, посидеть, послушать песни, истории разные. Развеселили, отвлекли хозяина озера, а потом и вовсе скачки устроили. Келпи, застоявшиеся и нетерпеливые, только рады были поноситься по лесу к опушке и обратно. Нырнув в озеро с плеском и шумом, кони выбрались под ивовый навес. Лесных духов не было, ушли к себе. Янис поправил заколку, удерживая человеческое обличье.
Вдруг ему почудился шум. Топот копыт, дыхание и разговор людской. Запахло потом лошадиным – келпи недовольно захрапели, – собачьим волосом. На поляну перед озером высыпали всадники во главе с рослым мужчиной в тонкой короне. Янис присмотрелся. Красивый. Чем-то на Яра похож – волос короткий, легкой волной. Взгляд сильный, властный. Стать молодецкая, но не юнец зеленый. И говорит вежливо. На ночлег просится.
Янис погладил жеребца меж ушей, подумал. И решился. Сколько можно затворником жить? Вдруг ему улыбнется удача, случился собеседник интересный. Не боится же, хотя за ним люди сгрудились, крестятся мелко, с опаской поглядывают. Надо бы мавкам сказать, чтоб не топили сразу. Неудобно, гости все же.
– Воду пить не советую,– Янис тронул келпи пяткой, заставив подойти ближе к царю, но не спешил спрыгивать на землю – не хватало еще смотреть на человека, задрав голову. – У ключа напьетесь, лошадей там же привяжите. До утра. Это все.
Глаза у Матвея сузились, пищалью взведенной стали – острые, колкие. Не понравился царю ответ. Янис залюбовался – справится или нет с яростью и нелюбезностью? Справился. Брови разошлись, одна изогнулась лукаво. Улыбка легкая на губах появилась. Янис поежился – каким взглядом его царь окинул – жарким, нескромным. Не оценивал-прикидывал, а ласкал.
Аглая вышла из тенечка. Русые волосы в косу перетянула, платье в пол, только пальчики босых ног видны – девчонка девчонкой. Следом Верена и Майя. Охотники зашептались, восхищенно присвистнули. Государь поморщился. Янис зеркально повторил его гримасу, сам того не желая, и рассмеялся.
Царь спешился, бросил повод молчаливому человеку рядом. Подошел вплотную. Келпи всхрапнул, отступил. Матвей протянул руки – даром времени не теряет. Озерный хозяин долго разглядывал крепкие предплечья, запястья широкие, браслетами перехваченные. Пальцы, иссеченные тонкими шрамами-росчерками. Руки воина. Венами перевитые. Мощные. Как у Яра…
Янис фыркнул, отбросил густые пряди волос за спину и соскользнул в объятия человека. Царь уверенно обхватил за талию водного юношу, поставил на землю, чуть дольше, чем надо, выпутывая перстень из кудрей. Не зацепились они, Янис чувствовал, но, тем не менее, Матвей долго перебирал локоны.
Хмурый чернявый неодобрительно покосился. Приблизился:
– Государь… – с намеком начал он, но Матвей прервал небрежным движением ладони.
Янис оттолкнул келпи, хлопнул по крупу. Жеребец заржал тонко, недовольно. Чернявый машинально приласкал белую гриву, шепнул что-то. Лошадь успокоилась. Все трое – келпи, Янис и Матвей – удивленно уставились на человека.
– Роман любит лошадей, – царь хлопнул охотничьего по спине. – И они его. Твои очень красивые.
Келпи на всякий случай попятился, ушел к кромке воды и наклонил голову, ощипывая ряску. Но поглядывал на людей лукаво: а ну, как предложат угощение? Али хозяин приказ даст, прокатить на спине да с размаху в воду и нырнуть.
– Спасибо, – Янис кивнул. – Но своих к ним не подпускай. Покусают.
– Ревнивые? – Матвей снова вскинул густую бровь.
– Очень, – Янис улыбнулся, показав острые зубы. – Поэтому предупреждаю. Отдыхайте до солнца. После вам надо будет уйти.
Цыган отошел, раздавая людям приказы. Охотники спешивались один за другим, поглядывали на мавок улыбающихся. А когда к ним и ключи вышли, внешне от юношей неотличимые, вовсе расслабились. Испросили разрешение костер развести из веток мертвых, сухих, и устраиваться стали, поверив, что не тронут их существа волшебные.
Роман все поглядывал на келпи.
– Разреши ему подойти, – попросил Матвей, интимно к Янису наклонившись. – Он не навредит, зла не сделает. Но очень уж любопытно. Цыган же, те родство с конями имеют, душу их чувствуют.
Янисъярви хмыкнул. Слышал, как же. И про родство, и про любовь великую, и про то, что, зазевавшись, можно и без лошадки остаться. Сложив ладони, хозяин озера свистнул. Мавки встрепенулись. Келпи повели ушами.
– Пусть идет, не тронут. Если сам им вреда не задумает причинить.
– Не причинит, слово даю. И я не причиню…
Янис только фыркнул. От царя веяло уверенностью и силой. Пьянило, навевало ненужные воспоминания. Они наблюдали, как Роман общается с келпи. Скоро вокруг него собрался весь табун – любопытные белые с темными храпами морды лошадок то и дело тыкались в ладони цыгана. Тот улыбался, гладил носы и выгнутые шеи, что-то говорил.
– Надо же, – ревниво заметил Янис, – никогда такого не видел.
– Все живое любит ласку, – царь улыбнулся. – Они у тебя совсем дикие.
Хозяин озера промолчал. Они прошлись по берегу, пока Янис не спохватился.
– Ты тоже с дороги устал, царь. Ложись, отдыхай.
– Успеется, – Матвей отмахнулся. – Какой отдых, когда тут ты… я водных духов еще не видел никогда.
Янис скептически прищурился. Озеро – не водный дух, но человеку позволительно ошибаться.
– А каких видел? – спросил он лукаво, на откровенность Матвея вызывая.
Лес зашелестел от ветра внезапного, вода озера пошла рябью. До них долетел смех Аглаи, ему вторил Колокольчик. Они нашли общий язык с людьми. Янис даже позавидовал немного. Ему царь нравился. Озеро мог подарить человеку ночь незабываемую. Духи лесные привечали людей, не стеснялись. Да и водные не брезговали, в друзья сердечные людей выбирать. Да только никогда раньше не засматривался на них Янисъярви, озеро холодное, запретное. Заказано ему, колдовскому, вступать в связи с людьми. Да только устал Янис от запретов великих, с тех пор как предал его Ярый, не мог ни с кем сойтись из мира своего. Чувства мешали, да и Ярый не отставал. Даром, что заказал течениям своим принимать озерную водицу. Кто смел к озеру приблизиться, за руку взять да при луне позвать прогуляться, не уходил целым. Янис случайно увидел, как Яр, гневом овеянный, выговаривал яростно ручью пенному, что приходил в гости.
– Лесных, – Матвей на лес указал, на своды его зеленые, тяжелые. – Воздушных. Играл с ними в детстве. Да вот и подарок был от... одной.
Погрустнел царь. Складка меж бровей обозначилась глубже, губы поджались.
– Что случилось?
Янис почуял неладное. Лесные духи подарки дарили только друзьям сердечным, словом обрученным. Но царь же человек?! Неужели и впрямь такой хороший, что ему доверились? И что же помешало?
Матвей долго смотрел на воду. Янис подошел поближе, тронул безвольно свесившуюся крепкую руку. Царь был очень горячим. Даже через плотную кожаную рубаху от него исходило тепло. Озеро вздрогнул. Кончики пальцев закололо.
– Ушла, – наконец промолвил Матвей, глаза прикрывая. – К другому. Это бывает…
– Бывает, – эхом откликнулся Янис.
Он отошел и сел на траву. Вода подобралась к ногам. Недалеко кувшинки раздались в стороны, почуяв хозяина. Озеро чуть просело в этом месте, показав ступени вниз, в жемчужный домик. Матвей смотрел на него внимательно. На голые длинные ноги, на тонкую рубашку, едва прикрывавшую бедро до середины. На змеившиеся по траве волосы, на открытую шею, тонкую, бледную, перевитую несколькими цепочками. Полупрозрачная ткань рубашки очерчивала фигуру, манила, будила воображение. И Янис чувствовал, что загорается от этого взгляда. Темного, жаждущего. Такого знакомого... хотя у Яра были другого цвета глаза. Но смотрел он в первую встречу так же. Тяжело и жарко. На шутки только улыбался, а потом и вовсе прижал к себе на глазах у всех.
– Может, вина? – предложил царь неожиданно.
Янис удивленно повернулся, с трудом покидая воспоминания прошлые.
– Вина?
– Тебе можно? – Матвей с заботой спросил, наклонился низко к лицу озера. – Я не знаю, прости…
– Вино я пью, – Янис кивнул. – Ты возишь с собой на охоту вино?
– Царь я или не царь, – хохотнул Матвей, знак людям своим делая.
Подбежал мальчишка юный, безусый, выслушал повеление, поклонился низко. Через пару минут Матвей показал Янису бутылку темную с пробкой тугой, сургучом залитой.
– Бокалов нет… – Матвей смешно приподнял брови домиком.
Сильный мужчина, не стеснявшийся быть забавным. Янис улыбнулся. По душе ему пришелся царь, можно было и в гости зазвать.
– Идем, – Янис встал и тут же почувствовал, как его поддержали под спину.
Озеро вздохнул. Осторожно держала ладонь царская, не спускалась ниже положенного. Но не давала оскользнуться, упасть. Ступеньки разбежались легким свечением, жемчужно-перламутровые, шершавые. По ним удобно было ступать босыми ногами. Царские сапоги, мягкие, ступали бесшумно.
Высокий свод резной, камнями синими разукрашенный, открыл им проход в дом Янисъярви. Светлый, пронизанный сиянием воды и лунного света. Просторная горница веером раскрывалась белыми дверями.
Янис кивнул на кушетку синюю, шелком затянутую. Сам присел у стрельчатого оконца, выходившего на глубину. Мимо проплывали рыбки серебряные, у самого стекла трепетали стайки огоньков. Озеро извлек бокалы хрустальные, перевитые тонкими и прочными ветвями металлическими. Держали они хрупкое стекло, оберегали. Дарили их с любовью…
Янис мотнул головой, отгоняя воспоминания. Слишком много сегодня он вспомнил, слишком многое всколыхнулось внутри. Матвей с восхищением только раз осмотрелся, а после не сводил взгляда жгучего с хозяина дома.
– Здесь очень красиво и ты такой…
Озеро поставил бокалы на столик малый хрустальный.
– Какой? – спросил он, впервые встречаясь с царем взглядами и позволяя в своем увидеть интерес недружеский.
– Красивый, – Матвей взял его за руку, усадил подле себя. – Извини за речи мои нескромные, скорые. Я знаю, что до восхода не так много времени. Да только сердцу не прикажешь ведь. Трепещет… слышишь?
Царя приложил ладошку узкую к груди широкой, напротив сердца часто бьющегося. Янис сжал пальцы, ногти вонзая, продавливая кожу рубахи. Под одеждой гулко стучало, билось.
Озеро руку отдернул, зябко потер запястья.
Матвей отступил, не смущал. Разлил в бокалы вино золотистое.
– Это особый сорт, из мерзлых яблок, – нахваливал он угощение, протягивая бокал Янису. – Попробуй сладость его, оно некрепкое.
Янис отпил глоток малый, покатал на языке. Терпкое, впрямь морозное. Словно плод спелый среди стужи забыли, потом отогрели, и он отдал всю сладость свою.
– Вкусно, – озеро проглотил и пригубил заново.
Матвей едва прикоснулся к бокалу, опять засмотрелся на Яниса. Как тот мелкими глотками смакует вино, опуская ресницы густые, тень на щеки бросая, пряча блеск в глазах колдовских озерных.
– Давай выпьем за красоту? Прости опять слова мои, не могу удержаться, разум мутится.
Янис спрятал улыбку за бокалом, но послушался, позволил его заново наполнить и поднял, слова принимая.
– Я никогда не видел созданий прекраснее духов лесных. Но теперь знаю, что есть те, кто превосходит их ликом волшебным.
– Не стоит, – Янис допил вино, облизнулся. – Не люблю лести.
В голове легонечко зашумело – напиток оказался коварен. За сладостью и легкостью таилась крепость немалая, яблочным хмелем напоенная.
– Я правду говорю, – Матвей сменил тон, согнал улыбку игривую. – Я никогда так не терял голову. Я царь, у меня есть выбор, но сейчас я словно мальчишка робкий… не знаю, как подступить к тебе. Оттого глупости и банальности говорю.
Царь руку протянул, ладонью вверх развернутую. Предлагал открыто и честно, и колебался Янис, не зная, принять или отвергнуть. Истомился он по ласке крепкой, по объятиям твердым, уверенным. А…
Вложил озеро пальцы бледные в протянутую руку, ощутил жар ладони человеческой. Матвей ближе к себе притянул, на колени усадил, погладил по волосам, отводя их в сторону. Потянулся к шее, тронул ее губами – легко, с опаской, вдыхая чистый запах воды и кувшинок от Яниса. Ладони, меж тем, легли на спину, ткани не поднимая, гладя уверенно и нежно. Янис поплыл. Зашумело сильнее в ушах, закружилась голова легонечко. Откинулся он назад послушный, принимая ласки первые. Поцелуй с горчинкой яблочной, с винным морозным привкусом разбудил, зажег страсть любовную. Матвей соскользнул на пол, на себя юношу укладывая, обнимая крепче, обвивая. Целовал плечи белые, потащил одежду прозрачную, обнажил и залюбовался. Янис приподнялся, себя показывая. Заколка белая в волосах держалась крепко, потому видел царь очертания человеческие, без чешуи блескучей, зеркальной, без когтей и острых скул. Но нравилось ему то, что он видел. Гладил по тонкой талии, опускался на полушария ягодиц нежных. Пересчитывал жемчужины выступающих позвонков. Выгибался, стонал Янис под его прикосновениями. Ерзал нетерпеливо, требуя большего.
Уложил его Матвей рядом, изучил губами, поцелуями разлет ключиц хрупких, приласкал ореолы светлые, горошинки сосков сжатые, прикусил. Вздрогнул хозяин озерный, выгнулся луком тугим, тетивой натянутой.
Матвей утаил усмешку довольную, чувствуя отклик на действия свои. Скинув одежду, он снова припал ртом жадным к коже белой, прохладной. Оставил печати-подписи из следов алых. Янис вздрогнул, живот его поджался на вдохе коротком, прерывистом. Пальцы Матвея скользнули ниже, бесстыднее. Огладили впадину паховую, подвели ласку к самому сокровенному. Озеро развел колени шире, закрыл глаза плотнее, наслаждаясь властью над собой и не думая ни о чем. Пусть его прошлое, пусть его настоящее. Сейчас ему было хорошо.
Матвей знал науку любовную, распалял-разжигал без трепета. Не стеснялся пальцы умелые заменять ртом горячим, облизывал языком юрким, держал в ладони крепко, не торопясь, и медленно дразнил, вел за собой.
Когда возлег сверху на готового Яниса, тот обхватил его ногами длинными, привлек для поцелуя глубокого и вскрикнул, принимая. Матвей пытался себя в руках удержать, но потерял голову. Не ожидал царь искушенный, что его так увлечет, закружит удовольствие, отклик искренний, узость и трепет любовника нежданного. Руки бледные, обвившие шею, открытое доверчиво горло, на котором проступали цепочки поцелуев жадных. Тело горело, само двигалось. Не слушало разума, не хотело мириться с контролем. Матвей жестче сжал бедра узкие, придерживал мечущегося Яниса, слушая его стоны сладкие. Томление волной накатывало, затмевало отблески огоньков волшебных. Забился озеро под царем, задержал дыхание, сжал его в себе туго-крепко, расплескал негу молочную, запачкав живот себе и любовнику.
Царь недолго продержался, еще несколько вдохов он двигался, потом уткнулся лбом вспотевшим в плечо бледное и сдавленно застонал сквозь зубы сжатые.
Янис бессильно раскинулся на полу жестком, холодном. Матвей приподнялся на локте, все еще лежа на нем, меж бедер белых, мелко подрагивающих. Юноша приоткрыл глаза мутные. Царь впервые увидел, что они серо-синие, в черточках изумрудных. Оттого и цвет меняли на свету разном, оттого казались бездонными, как озеро его лесное. Приласкал царь скулу нежно, тронул губы мягкие, раскрытые.
Завозился Янис, с легким стоном попытался приподняться. Да только царь не пустил. Встал во весь рост свой немалый, подхватил Яниса на руки. Выпросил, которая из дверей светлых в спальню ведет, и понес туда.
Роман пришел в себя не скоро. Цыган стряхнул странное очарование озера. Плошка луны сияла так ярко, что не будь серебристой светотени, молоком разлитой на лесных стенах и траве белесой, решил бы охотничий, что день светлый продолжается. Камыш качался, завораживая шепотом своим, плавной грацией. Раскрылись кувшинки ночные, прозрачные, светлые. Над ними огоньки живые зажглись – трепещут крылышками, перелетают с цветка на цветок.
Тут под руку ткнулся бархатный храп, очарование разрушил. Келпи требовательно потянул карман куртки охотничьего, требуя угощение. Какие бы лошадки не были водные, ласку любили простую, понятную, сахар клянчили настырно, собирая с ладони сладости. Погладив машинально коня меж ушей аккуратных, Роман вздрогнул, осмотрелся, словно проснувшись. Охотники уставшие расселись, разлеглись вокруг костра малого. Смеются, истории рассказывают. А обитатели озерные, хозяева приветливые, сидят подле них, слушают, головами качают. Мавки не тянут в воду, топить не думают, юноши стройные с глазами, как ключи холодные, прозрачные, подхватывают байки веселые, шутки острые, да и возвращают без скромности, никого не стесняясь.
Цыган вышел из-за ивовых ветвей, за ним жеребчик потянулся. Ищет охотничий глазами царя, только не видать было государя, да и хозяин озера, юноша с длинными волосами, отличный от всех статью и телом изящным, не показывался. Забеспокоился Роман, как бы не приключилось чего. С малых лет они с царем дружны были, если водилась та дружба между вольным цыганом, ко двору приблудившимся, и царевичем наследным. Как теперь упустил государя из виду, позволил опасности неведомой подкрасться? Мог за себя царь постоять, только здесь все непростое, колдовству подвластное.
Цыган обошел веселую компанию, спустился к кромке озера, где раз крайний видел он хозяина озерного и государя уставшего. Над водой клубился парок малый, огоньки танцевали, подсвечивая разошедшуюся воду. Вниз лесенка малая каменная убегала кокетливо. Ступил на нее Роман, внутренне робея. А ну как сомкнется озеро водой колодезной – и всплыть не успеешь. Но вода колыхалась, зачарованная, тонкими стенками расступалась. Рыбки любопытные тыкались носами в границу, смотрели на цыгана да плавниками шевелили слабо.
– Государь? – Роман шагнул через порожек невысокий в светлую горенку.
На полу лежала одежда комком сваленная, на столике диковинном, хрустальном стояла бутылка вина, которую царь с собой на охоту велел положить, чем удивил несказанно, да бокалы пустые, лишь глоток на донышке остался малый.
Роман прислушался. В доме тихо, только странное сдавленное что-то послышалось за дверью белой. Цыган вынул нож поясной, малый, осторожно подкрался, прислушался. Щель тонкая меж дверью и стеной осталась, как раз мельком соглядатаю. На постели широкой, простынею сливочной укрытой государь предавался утехам любовным с юношей водным. Цыган замер, рот открывши. Умудрен был годами да сединами, но застыл от красоты зрелища. Матвей лежал на спине, ухватившись за каменные выступы-цветы изголовья кровати, а на нем, как на жеребце разгоряченном, плавно двигался хозяин озера, голову в удовольствии запрокинувши. Ноги крепко сжимали бедра государя, волосы волной расплескались по белой спине.
Роман выдохнул сдавленно, отступил, попятился. Скулы горели, чисто у мальчишки безусого, первый раз на конюшне девку сенную заставшего. Взбежал по лестнице цыган, отмахнулся от окрика зовущего, углубился в ивовые заросли. Присевши на корточки, сжал голову, зажмурился. Да только видение никак не хотело растворяться – жгло, возбуждало. Долго Роман пытался дыхание унять, сердце угомонить, чресла успокоить. Когда немного прояснилось, услышал плеск воды озерной и плач тихий. Всхлипы горькие. Цыган мигом позабыл про все, обернулся. Плач доносился из гущи ветвей гибких, зеленым занавесом скрывающих тропку малую.
Роман осторожно отодвинул косы ивовые. На большом валуне, боком пологим выступающим над темной водой, свернулся, коленки подобравши, ключ холодный озерный, юношей перекинувшийся. Синяя коса толстая струилась по спине до самого камня и на нем еще петлей-змеей свивалась. Светлая одежда легкая. Босые ножки с поджатыми пальчиками зябко терлись друг о друга. Услышав шелест, ключик встрепенулся, показал лицо пригожее, заплаканное. Глаза огромные, в кристалликах слез и мокрых ресницах.
– Что случилось? – спросил Роман негромко, не в силах победить инстинкт защитника, большого-сильного, когда рядом слабый плачет. – Обидел кто?
Юноша непонимающе моргнул. Повел острым подбородком, потом кивнул и замешкался. Роман рискнул ближе подойти, на пару шагов – да и только.
– Ты человек, – ключ утер нос длинным рукавом и заморгал, сбрасывая замешкавшиеся крупные капли-слезинки. – Что делаешь здесь? Вам нельзя находиться ночью у озера. Если Янисъярви узнает…
– Он нас пригласил переночевать. Заблудились мы.
– Что? – ключик захлопал глазами. – Пригласил? Янис?
Юноша встать попытался, как олененок неуклюжий. Ножки от сидения долгого затекли, заупрямились. Качнулся дух водный, едва не упал в озеро гладкое. Роман поспел подхватить. Подивился легкости-невесомости, поднял на руки, на землю твердую, траву влажную поставил.
– Ишь, скорый какой, – ключ оттолкнулся от груди цыгана, потер ладони, но не спешил убегать прятаться, смахнул косу толстенную с плеча, чтобы не мешалась; она почти до землицы и свесилась. – Янис никого не приглашает, нельзя ему. Людям не место здесь.
– Я с тобой согласен, – Роман осторожно кивнул, улыбнулся слабо. – Да только государю не след отказывать.
– Царю? – юноша снова заморгал. – Интересно как. А что, царь твой каков?
– Справедлив, – цыган присел на камушек, травинку сорвал да в рот сунул, горький привкус по языку разлился. – Не об нем речь. Ты лучше расскажи, поведай, почему так кручинился? Обидели? Может, помощь какая нужна?
Ключик снова погрустнел.
– Ничего. Это… этому не поможешь.
– А все ж таки, – надавил Роман, чуя переживания и робкие метания юноши водного, грусть его застаревшую. – Не делом, так словом подсоблю.
Тяжко вздохнул ключ озерный.
– Ничем тут не поможешь… Янисъярви запретил сюда ходить одному… ручью.
– А-а-а, – протянул цыган понятливо. – А почему?
Очень хотелось узнать, что и кому запрещает хозяин озерный, понять хоть немного, что на него нашло, что подсказало Матвея принять. Да не просто в доме – на ложе свое. Опасался цыган осторожный, что непомерна плата может быть. Государь не промах, ан духи не простой силой наделены.
Замялся ключ, засомневался. И хотелось ему горем поделиться, и кто его знает, человека незнакомого.
– Я Роман, – словно подслушав мысли-метания, цыган назвал имя свое, руку ладонью вверх протягивая.
– А я Милый, – носом хлюпнул ключик, ладошку с пальцами перепончатыми сверху на мозолистую руку кладя. – Милом кличут.
– Так почему Янисъярви другу твоему запретил приходить? Обижал тебя?
– Нет-нет! Не такой Чаровник, он ласковый, – покраснел, засмущался ключик, косу в руках теребя. – Но… это Янис с Ярым поругались, потом со злости великой и нам заказали общаться. А это несправедливо! Почему я должен быть одиноким, если они свои нити ссоры не могут распутать? Роман, а у людей так же? Твой царь такой же? Запрещает, коль сам в ссоре?
Озеро вздохнуло, плюхнула рыба большая у берега высокого. Хвостом хлестнула по воде и ушла на глубину. Ветерок раздул ветви ивовые, закачал камыш пуще прежнего.
– Бывает, – улыбнулся скупо цыган, погладил осторожно плечико острое.
Мил вздохнул, будто и не заметил. Утер вновь слезы выступившие, хлюпнул носом веснушчатым. Келпи неожиданно вынырнул из зелени совсем рядом, фыркнул вопросительно. Мол, где человек прохлаждается вместе с сахаром сладким. Обернулся испуганно ключик, но вздохнул успокоено, к лошадке потянулся.
– Дак а почему поругались?
Роман присел на камень, вытащил последний кусок сахара белого, предложил келпи. Да хитро так, чтоб ни отгрызть, ни целиком взять не мог. Только лизал, всхрапывая тихонько. Милый прислонился лбом к шее сильной, запутался пальчиками в длинной гриве белоснежной.
– Не знаю, – на человека ключик не смотрел. – Только до сих пор ругаются, стоит лишь встретиться. Гордые и…
– И что это тут происходит? – раздался голос незнакомый, звонкий и холодный, как клинок остро заточенный.
Роман руку к ножу поясному опустил, отступая от келпи всхрапнувшего.
Под навес зеленый, ивовый, вступило еще одно создание колдовское. Дух водный, рассудил цыган, глаза темно-синие, переливчатые заметив. Высокий крепкий, Мил до плеча не достанет, цыгану впору будет. Костюм темный влагой поблескивает. Лицом пригож, но напряжен.
– Чаро! – Милый бросился к гостю позднему, вжался, слезами снова исходя.
Роман кивнул приветственно, руку опуская, да только делая шаг назад. Ручей ключика прижал к себе, по спине худой, вздрагивающей погладил.
– Ты человек, – хмуро, невежливо сказал он, на Романа оценивающе поглядывая, да на келпи, не пугающегося присутствия, покосился. – Как здесь оказался? Заказан вам путь сюда.
– Его... его Янис пригласил, вместе с государем, – прошептал Мил негромко, рук не разжимая.
– Янис? – нахмурился ручей пуще прежнего, губу прикусил да обернулся назад. – Ну, коль так, привет тебе, незнакомец. Вижу – лошади тебя не чураются, значит, не темен сердцем-то. Я Чаровник, дух ручья.
– Здравствуй, – цыган кивнул, подходить не спеша.
Неловко ему стало. Не вовремя оказался рядом, да и не о том речь у этих двоих идти должна была.
– А государь твой где? Янис где? Что делают?
Цыган вздернул бровь густую, темную, вспоминая, чем заняты Матвей да хозяин озера. Не нашелся сразу что ответить. Чаровник ждал спокойно, терпеливо. Мил забубнил невнятно, завозился в объятиях крепких.
– Беседуют, – ответил Роман негромко. – Не моего ума дела, о чем и как. Пойду к людям своим, на ночлег укладываться.
Развернувшись поспешно, Роман направил стопы сквозь листву тяжелую, влажную. Не слушая, что за спиной творят да шепотом произносят. Сказал, что к костру пойдет, вот только сел у кромки воды на камень, ноги вытянул. Стал думу думать. Неспроста царь юношу водного соблазнил, неспроста к озеру велел двигаться. Что задумал государь? Как оборонить его в случае каком? Спать Роман не собирался, хотел дождаться утра неверного да государя, когда тот проснется.
Янис лежал на постели, раскинувшись, смотрел в потолок бездумно. Тело остывало после утех любовных, на душе было пусто и спокойно. Умелым и ласковым царь оказался. Брал уверенно, смело, держал крепко, целовал сладко. Усталость томная внутри растекалась, баюкала.
– Какой ты красивый, – шептал Матвей почти неслышно, повторяя ладонью изгибы-перекаты тела изящного. – Моим бы назвался, на руках носить бы стал.
Усмехнулся озеро грустно, недобро.
– Скор ты, царь, прыток. Ложе мое – правда одна, а твоим назваться не могу, уж прости. Не след тебе о таком говорить.
– Прости, – повинился легко Матвей, ближе ложась, обнимая. – Не могу ни о чем думать, другом, лишнем. Это сила твоя такая? Очарование колдовское?
Лукавил царь, не договаривал. Нравился ему озеро, красивый да тонкий, вот только не внезапное очарование было виной тому, что ухаживал за ним Матвей так яростно, склонял к близости. Да и вином опоил не простым яблочным. Добавлено было в бутылку средство особое, на духов действенное. Бабка Матвея старая слыла сведущей во всяких снадобьях. Могла кровь остановить, а могла и выпустить всю, только порошком присыпав. От того и поддавался Янис на слова-уговоры, тянулся к человеку. Царь удивился легонько, что не со всем соглашался. То ли зелье недостаточно сильным в вине стало, то ли сильным был духом юноша хрупкий.
Янис повел бровью темной, улыбнулся опасно, зубы острые показав.
– А какая тебе печаль до этого, человек? – ехидно сверкнула темная искорка в глубине зрачка, разлила свет по радужке многоцветной. – Утром покинешь, забудешь мои владения. И возвращаться тебе не советую, будет отныне дорога заповедна.
Пригорюнился царь, закручинился. Лоб складка глубокая рассекла, глаза опустил. Водит узоры снежные по ноге, по боку белому гладкому. Про себя дивится немного такой нежности. Янис быстро разомлел, потерся игриво о колено полюбовника, приподнялся гибко. Царь взял его на руки, к губам приникая.
Долго ли, скоро ли, когда оба пришли в себя, Матвей принес бутылку из горницы. Разлил по высоким бокалам да тост за красоту и силу поднял. Янисъярви выпил до дна. После чего сомлел. Глаза потускнели, подернулись рябью болотной. Движения замедлились. Зевать начал хозяин озерный, на плече царя пытаться прикорнуть. Матвей на себя его уложил, принялся гладить, убаюкивать.
– А скажи мне, Яни, – вкрадчиво зашептал Матвей в ушко точеное, – правду ли о тебе говорят, что у тебя зеркало хранится колдовское, даром наделенное?
Янис дернулся от имени-прозвища ласкового, поднял на Матвея взор осоловелый. Замутившееся, опьяненное сознание плыло, колебалось, волнами расходилось. Не понимал озеро с кем разговаривает, только тихий голос манил-привораживал.
– А то ты не знаешь, – фыркнул он, о плечо потираясь. – Сам поди комнату для него делал. Сто замков сломал, а один поставил.
– И что, надежна ли защита?
– Только я снять и могу. Пробовали колдуны лесные да болотные. Ничего не вышло. Спасибо тебе, Яр.
– И как же ты ее снимешь? – Матвей дышал осторожно, запустил руку в волосы густые, синие, гладил-ласкал, пропуская через ладонь пряди шелковистые.
Янисъярви на локте кое-как приподнялся, моргнул, томно выгнулся.
– Как научил, – он махнул рукой и лег обратно, а Матвей затаил дыхание, боясь вспугнуть наваждение.
Стена каменная, жемчугами и резьбой украшенная, разошлась, расползлась бумагой жженной, растаяла снегом вешним. А за ней – комнатка малая круглая, манит полумраком. Посреди комнатки той стоял столик кованый, корнями-ножками за мрамор узорчатый держится. На том столе сияло зеркало обычное. Ничем не примечательное, рама простая деревянная. Да только всполохи по тому зеркальцу проходились радужные, и мнилось царю, что форму оно меняет. То овальное, а вот, моргни, уже круглое, потом углы выступили. Два, три, шесть… и снова сгладились, спрятались.
Матвей смотрел завороженно, а Янис, почти в сон ушедший, ворковал ему в шею, руками тонкими обвивая. И вдруг как запустит ногти точеные в плечи царя. Тот вздрогнул, перехватил запястья хрупкие, прислушался, удивление болью потеснилось:
– Зачем ты так со мной, Яр? Что я тебе плохого сделал?
Матвей насторожился. Он-то считал, что озеро заповедное ни с кем не дружит из-за тайны своей. А здесь, выходит, не просто кто-то из духов сильных защиту зеркалу подарил. Слишком уж дрожали слезы в голосе Яниса, слишком великая обида таилась в словах.
– Все хорошо, – зашептал царь, гладя макушку, прикидывая, что, если зубы в ход пойдут, придется утихомирить – все равно от зелья не вспомнит. – Теперь все будет хорошо.
Матвей для верности большей покачал его в руках, над именем да упреками услышанными размышляя. Если Янисъярви жил не один, то мог ли нагрянуть второй хозяин.
– Конечно, – заворчал Янис, теряя последние нити связи с реальностью, в дрему соскальзывая. – Теперь все будет хорошо. Теперь я один… совсем один.
Озеро затих. Щекой мокрой прижался да засопел негромко. Матвей полежал еще, спину узкую гладя, потом аккуратно приподнялся, переложил юношу на простыни смятые, прикрыл покрывалом узорным. Комната сияла, манила. Колдовские огни висели под сводчатым потолком, как в пещерах гротовых, на далеком севере виденных. Помня имя сказанное, не зная, чье оно и как опасен подаривший Янису защиту-иллюзию, царь ступал меленько, осторожно руку протянув вперед. Да только не ощущалось никакой опасности. Дверь-то Янисъярви по собственной воле открыл, не углядело заклятье воли погашенной, зельем одурманенной. Потому и спали защиты все и сразу, не препятствовали, чужака не потревожив.
Ступил Матвей в комнатку, дрогнул легонечко терем светлый. По полу всполохи голубые пошли, по стенам да по потолку, как вода зажурчала. Подернулось зеркало темным, пеленой накрылось, затаилось. Ждет-пождет, кто подходит к нему. Человека учуяло, кровь живую, не волшебную. Забурлила поверхность, пузырями, что молоко кипящее, пошло. Оробел Матвей на время недолгое, стоит смотрит, подойти не решается. Да только стоять вдвойне опасно – кто знает, сколько защита расслабленной продержится, сколько Янис проспит, любовью да вином утомленный. Отчего-то царь не сомневался: уступчивый, тонкий и нежный юноша растерзает его, на мелкие лоскутки порвет.
Решился Матвей, шаг еще один сделал. Встал так, чтобы в зеркале не отражаться. Рассматривает, как стоит да чем держится. Рама простая, не крепится ничем к постаменту каменному, ножкой простой деревянной в него упирается, не дает зеркалу вверх взор направить, огоньки отразить. Царь подумал, в горницу опрометью кинулся. Поднял куртку свою дубленую, из крепкой кожи, полосами прошитую. Вздрогнул терем повторно, защита невидимая плюнула недовольно серебристыми искрами. Набросил на зеркало царь одежду свою, схватил и зажмурился: будто живое существо, зверя малого в руках держит. Ворчит оно внутри куртки, ворочается, да только ни вреда, ни звуков. Стена стала проступать потихонечку. Наметился контур светящийся, от краев камень пополз. Словно льдом сковывает, восстанавливается защита колдовская.
Матвей выскочил в спальню, сверток сжимая, как сквозь толщу воды продрался. А за ним сомкнулось все. Осталась только трещина от пола до потолка. Светится синим, не рассасывается. Махнул царь на то рукой. Крепко зеркало спеленал, быстро облачился, пояс застегнул. Не удержался, присел на корточки у спящего, погладил по буйным кудрям растрепавшимся. Заколка съехала – поблескивает звездой упавшей, луной в воде отраженной. Спит Янис, лицо спокойное, ресницы длинные, губы розовые, поцелуями горящие. Темные брови вразлет, на висках чешуя перламутровая взялась. Царь погладил юношу озерного по скуле, по шее с легким сожалением. Красив хозяин здешний, да только царю та красота без надобности.
Ступени едва слышно вздыхали под сапогами царскими, воздух ночной прохладой приветил, остудил щеки пылающие. За стеной деревьев проклюнулась полоска голубая светлая. Чай с востока заглядывался на лес рассвет далекий. Шел, торопился да зарю с собой за руку вел.
Свистнул царь негромко. Подле него тут же Роман оказался. Хмур лицом был цыган, на Матвея недобро посматривал.
– Буди людей, – приказал царь, сверток заветный прижимая к груди. – Снимаемся. Да поскорее.
– Никто и не спит, государь, – охотничий ответил, кивком на костер указывая. – С водными духами смеются, беседуют.
Огляделся Матвей – и впрямь диво. Люди и духи перемешались, не один царь веселился. За Романом келпи подтянулся, как собачонка на привязи: стоит за спиной, ушами на царя недовольно прядает, носом цыгана в спину толкает. Нахмурился царь, потемнел лицом. Злится, да только что скажешь. Рыкнул на Романа, велел собирать всех поживее. Мавки в воду попрыгали, помахали новым знакомцам. Ключики попрощались, следом в озере скрылись. Роман выстроил охотников царских, Матвей во главе. Коня пришпоривает царь, погоняет, ан сумерки предрассветные в лесу темные, обманывают светом неверным, ухабы да корни коварные скрывают. В галоп не пустишь, только рысью тряской.
Кисея розовая по небу расползлась, облака кружевные тонкие зарумянила. Остался на полянке близ озера заколдованного, темного, лишь келпи белоснежный: недовольно косится на дорогу. Мысль нехорошую думает.
А ну как не весь сахар ему скормил человек?!