Терапия

      Раскинув руки в стороны, Грейнджер лежит на краю кровати, свесив вниз голову. Кажется, впервые за всё время её волосы не напоминают лохматый пучок. Каштановые волны ниспадают до пола, и я какое-то время пялюсь то на них, то на её лицо. Глаза закрыты, но она не спит — дыхание хоть и размеренное, но не достаточно глубокое. Скольжу взглядом по изогнутой шее и выше — к груди. Ареолы почти выглядывают из-под ажурного лифа её неглиже. Интересно, какого цвета её соски? Гр-р-р-р, хватит, Драко, возьми себя в руки.       Намеренно громко пересекаю порог комнаты, любуясь, как она беспечно открывает глаза, слегка улыбаясь.       — Что они натворили? — недоумённо вскидываю бровь, и она уточняет: — Скорпиус. Ты обещал, что придёшь вчера, но…       Я пожимаю плечами и лениво тяну ответ, гадая про себя, зачем вообще говорю с ней об этом:       — МакГонагалл говорит, ничего. Она решила, что ей, наконец, есть что предложить нам.       — Не понимаю, — Грейнджер перекатывается на постели, пытаясь сесть по-турецки.       — Мы ведь слизеринцы, — теперь, когда грудь Гермионы снова закрыта, смотреть ей в глаза гораздо проще. — Она годами угрожала, и это не давало результатов. Поэтому сейчас старуха решилась договориться. Пообещала сделать сына старостой школы на седьмом курсе, если шестой они закончат без… шалостей.       — Очень умно с её стороны.       — Возможно. Я думал, тебя порадовало моё отсутствие.       — Я не говорила, что нет, — лукаво улыбается мне.       Впрочем, не стоит видеть в этом большего, чем есть на самом деле. Концентрация серотонина в её крови достигла того уровня, что центр мозга, отвечающий за удовольствие, слегка перегружен. Она в хорошем настроении и чувствует себя замечательно. Собственно поэтому я и предупредил её о сложностях в достижении оргазма. Естественно, я гораздо сильнее стремился смутить Грейнджер, нежели реально предостеречь. Но правда в том, что в её состоянии легко возбудиться, да и сам процесс мастурбации будет приятен, однако достигнуть разрядки — никак не выйдет. Это из-за того, что она и так постоянно пребывает в состоянии чуть ли не оргазма. И… я снова за своё, нужно перестать думать о мастурбирующей Грейнджер. Это как минимум неэтично.       — Может, не станем сегодня… ну, — мысленно благодарю её за то, что отвлекла от ненужного диалога с самим собой.       — Говорить о твоём браке?       — Говорить о моём относительно недавно расторгнутом браке, да.       — Нет, Грейнджер, мы должны. Ты думаешь, я не понял, что это именно та тема, из-за которой ты и затеяла магический контракт?       — Я ничего не затевала.       — Ну конечно. Ты бы не слезла с меня так просто во время предыдущих бесед, если бы тебе было что скрывать. Но сейчас мы подбираемся к самой сути, верно? За что тебе стыдно, м? О чём ты боишься рассказать?       — Если бы я действительно не чувствовала себя лучше, я бы сейчас послала тебя ко всем дракклам.       — Но ты чувствуешь, верно? И твоя светлая головка прекрасно понимает, что надо меня слушаться, — она никак не реагирует, и я продолжаю: — Ну же, Гермиона. Я ведь уже дал понять, что не осуждаю тебя, — никакой реакции. — Ладно, начнём с меня. Что ты хочешь знать о моём браке?       Какое-то время Грейнджер продолжает упрямо смотреть в сторону, но затем сдаётся:       — Ты её любил? Жену.       — Асторию? — воспоминания о супруге уже не причиняют столько же боли как раньше, так что я даже позволяю себе улыбнуться: — Очень. О нашем браке договорились, ещё когда ей исполнилось пять. В семь лет я не очень серьёзно отнёсся к этой новости, а в свои шестнадцать меня вообще мало заботила перспектива женитьбы. Приоритетнее было выжить. Но затем война закончилась. Люциус попал в Азкабан, и никто бы не настаивал на соблюдении договорённости. Было решено устроить званый ужин, чтобы мы познакомились и сами выяснили, чего хотим. Времена изменились, нас с матерью оправдали, и хотя Гринграссы уважали древность рода Малфой, на моём предплечье всё же красовалась Метка. Кстати, я никогда не благодарил тебя за то, что свидетельствовала в нашу пользу на суде.       — Не стоит. Нарцисса спасла Гарри, а ты… никого ведь не убил. Ты пытался поступить правильно, насколько это было в твоих силах. И хотя это не делает тебя меньшим мудаком, ты ведь до сих пор пытаешься поступать так. Поэтому ты здесь.       — Вы, глупые наивные гриффиндорцы, никогда не видели элементарных вещей. Мать поступила так не ради Поттера, а ради меня.       — Я знаю это. Но мотивы не умаляют её поступка. И твоих тоже. Мы, глупые наивные гриффиндорцы, также видим причинно-следственные связи. И вот они действительно меня ужасают. Если бы я не узнала заклинание Забвения, я бы…       — Ну хватит. Мы уже обсуждали это. Я не жду, что ты перестанешь винить себя за былые поступки по щелчку пальцев, но давай рассуждать логически.       — Да-да, я помню. Я в любом случае поступила бы как поступила, и ничего не воротишь. Просто… Я не могу не думать о том, что бы произошло, если…       — Единственное, на что мы можем повлиять, это настоящее. Прошлое можно лишь принять и научиться жить с ним. Несмотря на всё, что произошло. Люди уходят из нашей жизни, Грейнджер. Это больно. Это дико и неправильно. Но всё, что мы можем с этим поделать, — жить дальше, делая всё, что в наших силах.       — И ты влюбился в неё на этом званом ужине?       — Не-а. Я чертовски разозлился на неё. Она делала всё, чтобы меня игнорировать. Всё время перешёптывалась с сестрой, бросая на меня высокомерные взгляды. Иными словами, она решила меня отвергнуть, даже не поговорив толком. И меня это задело.       — Хотела бы я это видеть, — весело пробормотала Грейнджер, но меня слишком увлекли воспоминания, чтобы парировать.       — Поэтому я позвал её на свидание, дав понять старику Гринграссу, что заинтересован его дочерью. Наедине Астория не вела себя как последняя стерва, но всё же отчаянно пыталась меня отвадить. Где-то после пятого ужина она сдалась. Смешно, но лишь после свадьбы она призналась, что со школы была в меня влюблена.       — А она тоже окончила Слизерин?       — Когтевран, а что?       — Просто забавно, как ловко она смогла манипулировать тобой с самого начала, чтобы в итоге обратить на себя внимание.       — О, она не пыталась обратить внимание на себя таким поведением, — чёрт, неужели я собираюсь признаться Грейнджер. — Она и правда пыталась не понравиться мне всеми силами.       — Но почему?       — Родовая магия. Много знаешь о ней?       — Откуда? Ваши семейные архивы, как правило, сокрыты в личных библиотеках. Вроде как, это особый подвид магии, направленный на сохранение рода.       — Как считаешь, это ещё одна привилегия чистокровных?       — Считаю, что неплохо иметь лишний источник сил, направленных на сохранение семьи, разве нет?       — Не семьи, Грейнджер, рода. Видишь ли, подобная магия призвана продолжать род любой ценой, ей не чужды магические контракты и условия. Она работает непредсказуемо.       — О чём ты пытаешься рассказать мне?       — Астория не могла иметь детей, но очень хотела подарить мне наследника, поэтому пожертвовала собой ради рождения Скорпиуса. Ничего не сказав мне при жизни.       — При жизни?       — Я нашёл письмо уже после её смерти. Астория не хотела выходить за меня замуж, потому что со школы была влюблена в меня, но и знала о своём бесплодии. Если бы я не влюбился в неё, она вышла бы замуж за кого-то ещё, абсолютно не заботясь о том, что не сможет иметь детей. За кого-то нелюбимого, с кем сумела бы реализовать себя в чём-то ином, как сделала когда-то тётя Белла. Я же был единственным мужчиной, которому она хотела подарить ребёнка. Она знала, что Люциус, несмотря на его нехилые психические проблемы в то время, всё же добьётся аннулирования брачного контракта, если она не родит наследника. Поэтому мы прожили два идеальных года вместе, а затем она умерла, родив Скорпиуса. Так и не сказав мне. Ирония в том, что отец убил себя, когда Скорпиусу едва исполнилось четыре.       — Чёрт.       — Да, чёрт. Но я не мог просто лечь на кафельный пол и скорбеть, Грейнджер. У меня были новорожденный ребёнок с глазами матери и отец без палочки, страдающий острым психозом. Хотя я, кажется, сильно сорвался на её похоронах. Единственный плюс высшего общества состоит в том, что все делают вид, будто бы ничего не произошло, после того как ты пьяный в стельку орёшь на мать своей покойной жены. Жены, которая фактически убила себя по надуманным причинам. Якобы ради меня. Она никогда даже не спрашивала, хочу ли я детей и насколько мне важен наследник…       — Я не знала.       — Да мало кто знал, неприметный некролог в «Пророке» — вот и все, чего удостоилась общественность. Деньги, пусть это и деньги бывших Пожирателей, всё ещё многое решают в нашем мире.       — Гарри тоже часто помогал мне заткнуть общественность, — мрачно говорит Грейнджер, и я догадываюсь, что она имеет в виду. — Мне правда жаль.       — Я знаю. Так какого хрена ты вышла замуж за Уизли?

***

      Какого хрена ты вышла замуж за Рона, Гермиона? Если бы ты только знала ответ на этот вопрос…       — Всё не так просто.       — Уверен, что так и есть. Начни с начала.       — Рон всегда был рядом. Он надёжный, и я не могу с тобой говорить об этом.       — Почему?       — Потому что это ты. Ты унижал его и меня с первого года обучения в Хогвартсе.       — Но сейчас мы взрослые люди, верно? И я здесь, чтобы помочь тебе. Обещаю не отпускать никаких комментариев о нём. Не смотри с таким неверием, меня это оскорбляет, — Малфой смеётся, и ты думаешь, может, и верно стоит хоть кому-то рассказать обо всём.       — Рон надёжный, но я никогда не любила его. Я вышла замуж за «Уизли», потому что Гарри попросил, — может, не стоило строить это предложение именно так, но открытый рот Малфоя того стоил. — Пока Джинни заканчивала последний курс Хогвартса, я экстерном получала высшее образование на материке. Мне хотелось и на магистратуру пойти в Салеме, но перспектива мотаться из страны в страну не прельщала. Поэтому степень я защищала уже в Лондоне. В день, когда я получила диплом, мальчики позвали нас с Джинни на двойное свидание. Думаю, идея с парным предложением принадлежала Гарри. Я не смогла сказать нет, глядя в зелёные глаза, полные надежды. Вот только обращены эти глаза были не на меня. Я просто не смогла испортить всем вечер.       — Я обещал не комментировать тупость этого предложения, но сказать да — ведь не значит действительно выйти замуж.       — Это всё, что тебя волнует в сказанном мною? Тебя не удивляет…       — На твоём месте я бы тоже влюбился в Поттера, — просто пожимает он плечами. — Как ты допустила всё это?       — Когда мы искали крестражи, Рон ушёл. Он заревновал, ведь у нас с Гарри всегда было куда больше взаимопонимания. Он обвинил меня в предательстве, хотя я никогда не давала повода. Но дело в том, что он был прав. Медальон действительно затуманивал разум Рона, вызывая почти паранойю, но крестраж питался всеми нами, по очереди носившими его. Он впитывал наши секреты и мысли, а затем обращал это в кошмары. Я и верно день ото дня думала о том, что выбрала не того друга. Не знаю, о чём думал Гарри, — он самый сильный из нас и никогда не срывался. Но Рон чувствовал себя третьим лишним, и он ушёл. Просто бросил нас. И за это я никогда его не винила. Я винила за то, что он вернулся. Он вернулся и сказал, что это всё тёмная магия, играющая с нашим разумом, и что всё пройдёт, когда мы уничтожим крестраж.       — Но не прошло?       — Не у меня. Война потрясает. Всё наслоилось: последняя битва, тоска по родителям… все эти смерти, гибель Гарри.       — Воскрешение Гарри.       — Да. Всего этого было слишком много, чтобы разобраться. Я не понимала, что чувствовала кроме боли и пустоты.       — Но вот всё, наконец, закончилось, и ты…       — И я узнаю, что родителей не вернуть, а рядом Рон. Привычный, такой родной. Говорит, что меня любит, что хочет меня.       — Оу. Первая близость обычно накладывает свой отпечаток. Гормоны мешают мыслить относительно здраво.       — Я мыслила вполне трезво. Я утвердилась во мнении, что люблю Гарри. Любила, наверное, лет с четырнадцати, но всё не находила себе другого места в его жизни. Не было более подходящей роли, нежели роль подруги. Когда я, наконец, поняла, что чувствую, я была связана помолвкой с Роном, а Джинни — беременной.       Малфой громко выдыхает, сдувая с глаз непослушную светлую чёлку, а затем спрашивает:       — Понятно, почему ты не стала строить отношений с Поттером. Уизли-то тебе зачем?       И ты решаешься говорить откровенно:       — Мы в ответе за тех, кого приручили, пусть я с Роном и не смотрела в одну сторону. А ещё мне нравился секс с ним.       — Не то чтобы тебе было с чем сравнивать…       — Верно. Но мне нравился его запах, я любила его внешность. Мирилась с характером, не меньше, чем он с моим, кстати.       — Внешность? — Малфой насмешливо вскидывает бровь.       — Ага. Я полюбила имбирный цвет с третьего курса, а Гарри, наверное, ещё раньше. Рон высокий, спортивный и очень милый.       — И он рядом. А ты боялась оставаться одна. И чтобы заполнить пустоту, ты усугубила ситуацию, связав себя не с тем человеком на долгие годы. Гениально!       — Пятнадцать лет… — протягиваешь ты, стараясь осознать сказанное в полной мере.       Малфой прав? Ты просто не хотела быть одной? Старалась не расстраивать Гарри? Не расстраивать тех близких, что ещё остались?       — Почему ты не ушла?       — Рон — спортсмен. Мы не так часто виделись поначалу. Я была ему рада, когда он возвращался из командировок. Их команда часто выигрывала, и он был так счастлив, что мне ничего не оставалось, кроме как делить это с ним. Пойми, он никогда не был мне неприятен. Он мой лучший друг, и я любила его.       — Просто Поттера ты любила больше.       — Сильнее и не как друга. Но я верила, что, реализовав себя в карьере, я перестану задавать себе один и тот же вопрос.       — Какой вопрос?       — Вопрос «А что, если?..».       — Но и с карьерой вышел облом.       — И я решила сделать последнюю попытку, чтобы наладить свою жизнь, — грустно улыбаешься Малфою, понимая, что он уже догадался. — Я «поставила всё на красное» и пошла ва-банк.       — Ты решила завести ребёнка.