Помощь из твиттера

      Серый корпус разрезает небесную бушующую гладь. За круглым окном иллюминатора небеса гневно громыхают: когда-то лазурно-яркие просторы теперь поплыли под слезными небесными потоками, смывая напускную радость и открывая миру реальные, грязно синие ободранные холсты. Парень наполовину ассоциирует себя с ними – маска спала, вот только он больше не бушует, а безразлично наблюдает за разыгравшейся стихией.       Серые кляксы и белые царапины-молнии на небесном полотне напоминают Яни свою душу. Она такая же израненная и грязная ото лжи и боли. Тучи обвисшими клочками свисают с небесной ткани, наверное, это куски его сердца, разбросанные по грудной клетке и держащиеся лишь на практически прожженных болью ребрах. Каждый так и норовит оставить свой отпечаток на самом сокровенном холсте, том холсте, который заполнять должен только ты. Но разве кому-то это интересно? Разве люди спрашивают, прежде чем оставить на твоей ткани гнилые разводы собственных истлелых пальцев?       Он знает, что, возможно, делает очередную ошибку и сейчас выглядит наивным глупым мальчиком, вот только он уже решил, что это в последний раз. Парень достаточно распахивал подолы внутренностей, много раз подставлял свои чувства под чужие ноги, срываясь. ДА, он тоже не подарок, вот только он видит в себе эти недостатки, а большая часть даже обусловлена защитной реакцией на боль от окружающих. Он видит, но не собирается это терпеть.       Он помнит, как собственные пальцы перебирали шелк её волос, как невесомо она целовала его перед концертами, как она была его всем. Вот только теперь всё иначе. Почему так нестерпимо хочется разбить в душе всё баночки с воспоминаниями, чтобы навсегда, чтобы просто стереть всё. Хотя, кому ты врешь, Яни? Ты же ведь ещё дорожишь ею, договариваешься о встрече. Ты же сам сейчас сидишь и не можешь выбросить мысли о ней из головы.       Он не раз спрашивал сам себя: “А не ошибка ли это?”. Ответ пока под занавесом, хоть и время спектакля близится к концу. Он летит в этом чертовом самолете, сокращая его длительность, стирая рамки и уничтожая последний шанс на антракт. Не будет больше отговорок и времени, они поговорят, как только получится.       За мыслями Бадуров и не заметил, как сильно сжал подлокотник, не услышал окликающего голоса стюардессы. На наигранно заботливую и приветливую улыбку он тянет губы не менее слащаво, хотя на самом деле хочется просто отвернуться. “Всё в порядке” теперь как жизненное кредо, вот только какой от него толк, если даже ты знаешь, что всё вокруг - лишь фальш?

Для него это стало привычкой - врать, произнося три слова Для него проще в такие моменты за маской натянутой улыбки Для него так больнее, но она больше не та, кто смотрит сквозь ткань в глубь души Для неё в сердце места всё меньше

      Он не знает, да и, откровенно говоря, не хочет - всё равно. Пока посетители в салоне спят, трусливо спрятавшись в своих снах от стихии за окном, коньячные глаза смотрят прямо в эпицентр. Янис не всегда так делает, но сейчас именно тот случай, когда либо ты доводишь всё до конца, не боясь итога, либо обрекаешь себя на терзания и медленные пытки оставшихся ошметков истерзанной души.       Он выбирает первое,даже когда в салоне гасят свет, даже когда потом узнает о её встречах с каким-то парнем, беспричинно срываясь на Вике. Она не хотела лезть, а он... он просто устал постоянно смотреть в глаз бури, находясь неподалеку. Штиль в душе манит, но ураган стихает долго.

***

      Культурная столица не изменяет своим традициям, заботливо укрывая город по-осеннему хмурым покрывалом. Серые нити спускаются по улицам, кашлатятся и оплетают дома. Казалось ещё вчера можно было выскочить на улицу в одной олимпийке, вдохнуть теплый воздух и побежать по своим делам. Люди не были бы собой, если не ворчали себе под нос что-то про слишком жаркую осень, перепутанные времена года. Им всё не так, даже последняя теплая щедрость.       Небо словно обиделось,плотно укутываясь в темный ворох туч. Синоптики, которым верили лишь пожилые владелицы нескольких кошек, с досадой говорили о затяжной депрессии полотна над городом. Где-то в соседней квартире как раз бубнел старый пузатый телевизор, плохо освещая выцветшие бордовые обои. Противно-звонкий голос ведущей советовал не выпускать из рук зонтик, чтобы ненароком не стать свидетелем в конец расклеевшегося неба, попадая под его слезы.       Марк верил, даже в какой-то степени понимал все погодные опасения, с точностью говоря, что дождь и правда пойдет. Сквозь плотные шторы свет не пробивался, да и, по сути, нечему было пробиваться: за окном едва ли не темнее, чем в квартире... чем в его душе.       В отличие от Яни который в противовес небесам держался стойко и ясно, Марк предпочел бы повторить судьбу питерского холста. Как никогда не хотелось выпутываться из чуть жестковатой ткани постельного белья, вновь возвращаясь в реальный мир. Бездумные гляделки с потолком не придавали оживления, не помогали сбежать от собственных мыслей, но отгораживали от возможных неприятностей.       Звучит как-то параноидально, да, Марк? От проблем не сбежать, и ты сам это знаешь, их можно лишь отсрочить. Так Он и сделал. Блондин морщится и утыкается носом в подушку: каждое утро мысли об одном, каждое утро начинается с неопределенности. Это то чувство, когда ты одновременно и хочешь поговорить, но до чертиков боишься... да ты сам не знаешь чего именно. Последствий? Реакции? Охватывает трусость произнести всё в слух? А может ты даже себе признаться не можешь, бегая по коридорам разума от неизбежно наступающих тебе на пятки выводов?       Да, проблемы накрывают нас всех, у вас она одна, на двоих, и вы мастерски это игнорируете, забиваясь как крысы в свои норы. Ещё скажи, что не так, Марк. Страх захлестывает тебя с головой, заставляя захлебываться темными водами твоей же души, найдешь ли ты в себе силы плыть против течения? Твои чувства тебя топят или в состоянии выдернуть наружу? Ведь если первое - гори они синим пламенем, до черных, как Его глаза, углей. Ты сам это знаешь, но, оказываясь в таких ситуациях, не каждый последует за разумом, не каждый решиться для начала позволить себе опуститься на самое дно, чтобы найти ответы и разобраться в себе, даже если потом мутная вода станет прозрачной.       Телефон не перестает разрезать тусклое освещение, безмолвно крича о новых уведомления. Жизнь кипит, Марк, так соберись и растормоши себя ещё на день, пропусти реальность в квартиру. На самом деле так сложно и глупо, что парень может лишь монотонно смотреть на потухающий и светящийся вновь экран на прикроватной тумбе. Ещё немного и он упадет, они упадут.       Телефон - с потрепанного годами, но неизменно самого сокровенного блокнота. Там покоятся его личные строки, там гниют его невысказанные чувства. Кладбище душевных осколков, за это время ещё один человек похоронил там несколько.       Стены здесь и правда “картонные”, но менять ничего не хочется. У той самой старушки щелкает телевизор, погружая две комнаты одновременно в тишину. Он впервые с ней согласен - сейчас как никогда не хочется слушать об ураганах где-то в Азии и землетрясении. Зачем, если тебя самого трясет изнутри довольно часто? Зачем, если ты тоже пережил ураган и переживаешь его последствия?       Наверняка старые и местами порванные тапки медленно шоркают по соседской комнате. Тебе бы тоже хоть немного залить в себя жидкости, может даже поесть, а , Марк? Скрываться вечно не получается, а вариться в своих мыслях не вариант. Парень кое-как откидывает запутавшуюся ткань и опускает ступни на ковер, холод практически не чувствуется. А может ты просто тоже окоченел изнутри?       Он не думает пока об этом, сейчас нужно встать и продолжить жить. Ему сегодня в офис, а значит Мирон не полениться наведаться, в случае его “прогула”. Он старается быть рядом и помочь, вот только Федоров не тот, кто в силе. Тот самый решил ненадолго побегать от проблем, а может он как раз таки их и решает? Может Назар специально уехал, чтобы разобраться и признаться во всем себе, раз больше поговорить не с кем?       От последней мысли блондин жмуриться и сглатывает. Он кажется себе слабым, он всё ещё чувствует одеяло на своих плечах: невидимые нити одиночества и слабости сплелись, защищая плечи парня. Не от холода - от тепла и самого себя. Надолго ли?       Маркул не знает, поэтому дает себе ещё несколько минут, набирай в чайник воду и отсрочивая встречу с новостями. Телефон всё никак не уймется, теперь уже скуля о внимании на кухонной тумбе, пока сам его обладатель достает из вазочки со сладостями непонятного срока вафли. Интересно, они долго могут лежать в таком состоянии?       Эти мысли прерываются клацаньем чайника. Марк монотонно перемешивает в прозрачной кружке жидкость, смотря на тонущие чаинки. День ассоциаций или квартира и правда отражает чувства хозяина? Последние секунды... карие глаза смотрят на телефон, забытый на тумбочке. Давай же, хватит медлить! Один, два, три, встать, взять его в руки и ввести код блокировки. Жизнь понеслась.       Уведомление за уведомлением: смс Мирону, выбор времени о встрече с Димой, предложения, концерты,идеи, оценка битов... чьи-то новые публикации в инсте и куча лайков, уведомление о новой сториз Назара. Марк словно со стороны представлял свой стеклянный взгляд, как он сглатывает тяжело и подносит дрожащий палец к экрану.       “Пользователь obladaet впервые за долгое время опубликовал историю. Нажмите, чтобы посмотреть”       Толчок вперед, палец как на курке. Так по сути и есть, и блондин сам его спускает.       На коротком видео видно лишь смуглую руку парня, бросающую ракетку на корт и машущую ему на прощание, как бы невзначай демонстрируя свои любимые цацки-кольца. Он едет домой...       Назар действительно скоро приедет, но не забыл ли он о том, что им нужно поговорить? Марк не знает, хочет ли этого, либо наоборот, надеется на обратное. Парень уже ничего не знает, кроме того, что если сейчас прыгнет в этот колодезь мыслей - не выберется оттуда. Темная вода с головой затянет на дно, скользкие стены не оставят попыток выбраться. А захочешь ли ты этого потом на самом деле?       Всё как в дешёвых фильмах с мелодраматичной музыкой и сопливыми чувствами героев. Он так и ждет, что со сторон выпрыгнут люди с камерами, сценарием, а он просто разобьет эти декорации и навсегда уйдет с площадки бездарного режиссера, снимающего жалкую пародию на жизнь. Раз, два, три... задумайся над сюжетом, ведь это не фильм, нельзя вырезать и отмотать назад. Чтобы отыграть роль в своей жизни на каждую секунду лишь одна попытка, не трать её зря.       Бледные руки трут уставшее даже с утра лицо, решительно распахивают плотные занавески, пропуская жизнь в квартиру, и плевать, что за стеклом всё такое же серое. Кто захочет - выгрызет у жизни белые краски, ну либо хотя бы попытается ухватиться за серые пятна, не позволяя черноте поглотить остатки.       Серость проникает в квартиру, Марк надевает белую толстовку.

***

      Не переживайте, нам не предстоит переносится куда-то далеко, ведь сам Марк уже достаточно набегался за эти два дня. Железная дверь хлопает, пока сам парень раздраженно потирает ушибленное плечо. Злость вновь берет верх, но он хотя бы больше не хочет растаять каплями дождя под одеялом.       Назар в городе, но не звонит, не ищет связей. Блондин знает, что тот свободен, знает, что у него куча времени и возможностей поговорить, он злится. Злится на Назара, на Диму, который решает что-то о совместных съемках с Облой и даже не посвятил его в это; злится на Мирона, который, правда, ненавязчиво, но показывает свою поддержку и готовность помочь, выслушать, но ничего не понимает. Никто не понимает. Ему нужны не они - только один брюнет с септумом, только с ним он разговаривал и только ему мог нараспашку принести на блюде душу, только он поможет и поддержит, только от него зависит палитра реальности Марка.       Маркулу не нужна ни поддержка, ни чья-то жалость, это всё раздражает, злит. Он не маленький мальчик, поранивший коленку или получивший плохую отметку, разговоры не с теми людьми и объятия не помогут. Тут либо переживание проблемы, самостоятельно сдирая с внутренних стен всю боль и грязь, ломая ногти и прокусывая губы, хороня практически все осколки в том самом чертовом блокноте, который сейчас летит в стену. Либо не менее бурный ураган, в последствии которого всё может быть ещё хуже, ведь куски краски могут после и не слезть.       Он не знает, что делать, боится признаться себе, ведь до этого он говорил всё ему, выговариваясь и с каждым словом постепенно принимая маскируемые ощущения. А что теперь? Ему остается лишь кричать собственному отражению в ванной, со злостью мерить шагами квартиру и бросать в стену так не к случаю упавшую чайную ложечку. Марк пытается умыться, но в итоге разбивает о плитку на стене баночку с любимым гелем - не к стати попалась по руку - разбрызгивая его по комнате вместе с водой.       Ему плевать. (не ври)       Парень опять кричит, выбегает из ванной, не в состоянии смотреть на свое слабое лицо. Трус, даже себе не можешь признаться, а ведь было столько времени. Как ты собираешься с Ним говорить, если ты перед собой не чист?       Курточка трещит на рукаве и отлетает в сторону гостиной, он опять возвращается к своему невыносимому отражению. Опять кричит, спрашивает у себя в разных формулировках: “Он важен для тебя? Ты им дорожишь? Ты любишь его, даже не смотря на то, что он парень?”. А после начинает задыхаться и падает коленями на скользкий пол, замахиваясь на ту же белую плитку и так же замирая.       Тихое “да” приговором падает на плечи, сменяя то паскудное одеяло одиночества и слабости. Вот только теперь не легче, вот только теперь бы вернуть то потраченное зря время, чтобы прийти в себя и всё обдумать. Вот только не слышать бы писклявого звонка в дверь, когда ты истекаешь кровью от содранного с мясом одеяла лжи, когда ты беззащитен и не разобрался в себе, лишь на пол шага ступив в эту бездонную темноту.       Не звонят уже минут десять, но в голове всё равно пронизывающим напряжением отдаются отголоски, или же это так ощущается взгляд Назара на себе? И неизвестно, где теперь та самая злость, куда подевалась вся ярость. Марк перед ним теперь стоит, внезапно так ощущая всё те же липкие щупальца вины за, казалось бы, далекую драку. Собственная квартира не защищает и не придает уверенности, родные стены кажутся местом приговора, замыкающим пути к отступлению. Бегать больше бессмысленно, от себя и от него.       На коленках ткань джинс пропитывается липким гелем для душа, а из себя он выдавливает лишь предложение “чаю?”. Глупый, словно чай тут поможет. Или он пытается так оттянуть момент, скрыть глаза? Маркул сам не знает. Отчаянно душа на корню возвращающиеся отголоски злости он решается поднять взгляд, пытается его не опустить и поднимает подбородок. Когда за него это делает Назар.       Всё это, конечно, же, не к чему. Ни гордость, ни соревнование, ни тишина. — Мне страшно, - и он действительно не врет.       Блондин не запутался, предыдущий срыв тому доказательство, ему просто страшно. Страшно говорить Назару всё, что с трудом признал для себя, страшно рушить и так хлипкое общение, страшно сидеть на табурете, пока брюнет упрямо мотает головой и продолжает стоять напротив. — Прости, что не приехал раньше, мне … я не знаю... было страшно, - усмешка на последних словах заставляет блондина сжать челюсти, ведь не смешно.       Он понимает, что тяжело не только одному ему, позволяя молчанию вновь расползтись по комнате. Марк мимолетно, с опаской и отрывками, смотрит на Вотякова, подмечая, что всё уже практически сошло, последствия зажили. Не наставить бы теперь новых, отпуская поводок, да, Марк? — Спасибо, что уехал.       Что? Господи, соберись ты уже. Блондин не может, опять прячет взгляд в ладонях, через несколько секунд отрывая их от лица и не давая брюнету сказать что-либо, продолжает: — Мне нужно было время, вот только зря я его потратил, и за секунды до твоего прихода понял, что уже не вернуть, - первые откровения всегда самые сложные. … — Не молчи, ты же пришел поговорить, - поводок отпущен.       Марк опять срывается, опять бьет, как в тот раз. Сильно, наотмашь, прямо в скулу. Назар чувствует знакомое гудение в голове и тот же подбирающийся страх. Бьет в ответ, успевая прижать брыкающегося блондина к холодильнику. — Отпусти, убери блять от меня руки. ТЫ это начал, ты забрался ко мне в голову, ты первый это сделал, - он кричит, под конец фразы уже сиплым шепотом повторяя одно и то же. Больше не вырывается, но и головы не поднимает, - Ты мне дорог, ты...       Марк решается поднять голову и смотрит теперь прямо в темные глаза. Куда пропал весь страх и делась злость? Он не думает об этом, лишь неуверено подносит дрожащую руку к чужой, содранной сейчас кольцом, скуле, и воровато быстро зарывается пальцами в чуть отросшие волосы на загривке.       Парень тонет в этих глазах, словно ожидая своего приговора. За стеной казалось даже старушка подсознательно решила ничего не включать, а может её просто даже нет дома. Ему плевать, и на эту старушку, и на собственные дрожащие ноги, которые вот-вот подкосятся, и на ноющие костяшки с носом. Глаза напротив прикрываются и теперь уж точно появляется желание схватиться за что-нибудь, либо окончательно рухнуть во второй раз за вечер на пол, в этот раз пачкаясь уже в собственной боли и слабости.       Смуглые дрожащие пальцы словно возвращают в реальность, переплетаясь с не менее подрагивающими бледными. Секунды спустя Марк думает, что падать теперь не так уж страшно, ведь теперь поддержат пусть и пока неуверенные, но взаимоубирающие дрожь объятия. Он чувствует, как трясет самого Назара, тихонько баюкая его голову на плече. Марк вдыхает родной аромат и жмурится, после такого он готов падать хоть вечность.       Мурашки разбегаются по коже, когда шею опаляет шепот “я тоже люблю тебя, мне тоже страшно”. И как будто собственные чувства кажутся такими негрузными, да, Марк? Ему тоже страшно, теперь только вам двоим нести оставшуюся часть груза, ведь признание сбросило львиную долю.       Блондин прижимает к себе всё ещё подрагивающее тело, носом утыкаясь в край свитшота Облы. Он так же тихо шепчет что больше не отпустит и теперь только вдвоем будут разбираться в чувствах, он больше не хоронит свои осколки в том потрепанном бумажном кладбище.