In mir Leere

«Мне холодно» — эту фразу он постоянно слышал от хрипящего от боли младшего брата и спешил как-то согреть его. Прижимал к себе, кутал в тёплые одеяла, которые находились во дворце, но Локи не переставал дрожать, беспомощно повисая в сильных руках громовержца. Было ясно, что холод был причиной боли, которая не хотела оставлять свою жертву. Кожа его и впрямь была холодной, — Тор бы даже сказал, что она была ледяной — принимала ещё более бледный оттенок, а зелёные глаза трикстера теряли свой привычный блеск; во взгляде не было эмоций — лишь та страшная пустота, которую Тор прежде никогда не видел.       Они перепробовали все: водили к лекарям, колдунам, спрашивали помощи у ведьм, а бог грома пытался найти в Мидгарде то, что смогло бы излечить от неведаной болезни теперь столь беззащитного брата, скрепя сердце оставляя его рядом с матерью. И каждый раз, отлучаясь на несколько дней, он боялся, что не успеет вернуться до того, как Локи оставит этот свет.       С новым днём ему становилось все хуже. Сначала никто не заметил перемен в его состоянии: принц Асгарда часто вел себя как-то странно, поэтому на него особо не обращали внимания, помня его предпочтения в одиночестве. Локи надевал тёплые вещи в жаркую погоду, все чаще отказывался от еды, редко выходил из своей комнаты и не контактировал даже с Фригг. Он заметно похудел, под глазами появились синяки, а кончики пальцев покрывались тонким слоем инея, который изначально трикстер объяснил себе своим происхождением. Но чем дальше продолжалось это, тем сильнее бог чувствовал неимоверный холод, замораживающий изнутри его сердце, разум, тело. Магия перестала поддаваться уже на второй день, а йотун не мог принять своего настоящего обличия, считая, что эта сущность рвётся наружу. Иного объяснения аномалиям, происходящим с ним, он не мог дать.        Контрольной точкой стало падение в тронном зале: Локи медленно шёл вдоль стены, едва шевеля окоченевшими ногами, на его длинных тёмных ресницах появились снежинки, словно тот пробыл в Йотунхейме знатное количество времени. Когда Локи из-за холода, окутавшего его всего, перестал чувствовать свои конечности, он упал на виду у всех: гостей, родителей, Тора — но никак не мог найти сил в себе встать. Его тело дрожало, руки не слушались, как и ноги, и трикстер отчаянно пробовал согреть синеватые пальцы.       Тогда он понял, что дело не в йотуне.       С того самого дня состояние трикстера не улучшилось. Он перестал вставать с постели, отказывался принимать лекарства, что приносил Тор, и отказывался от помощи, сильнее кутаясь в тёплые одеяла, словно надеясь спрятаться от всего мира и скорее умереть. Единственная, кому он как всегда был несказанно рад, была Фригг. Её прикосновения были теплыми, он чувствовал это, когда женщина касалась его щеки ладонью, когда гладила своего сына по чёрным, покрытым лёгкими инеем волосам и мягко целовала холодные пальцы. От неё шло тепло, забота — может, мнимая, — но Локи становилось легче. Фригг редко отходила от него, потому что сама переживала за состояние своего маленького бога, боялась, что он оставит её в скором времени. Сердце сжималось, когда она видела его пустой взгляд, который, казалось, был обращён в никуда.        Оставаясь наедине со своими мыслями, Локи не пытался уснуть. Во сне он видел Старка, который метался по кровати в бреду и, казалось, его кожа горела. К непростому смертному просыпалось сочувствие: хотелось избавить его от страданий, коснуться горячей кожи своими ледяными руками. Ему верилось, что это поможет избавиться от боли и, наконец, прекратить эту пытку огнём для Старка и льдом для него. Видя во сне лицо измученного гения, Локи чувствовал, как щемит сердце — то, что ещё не заморозил лёд, — и во что бы то ни стало желал прекратить его муки. В такие моменты трикстер был готов пожертвовать собой, чтобы стать для него лечением. Сам для себя он не мог объяснить то, что чувствовал по отношению к подобным снам. Все было настолько правдоподобно, жар так сильно исходил от Тони, что Локи верил во все происходящее и в собственное исцеление. Может это сны, которые подскажут ему путь к излечению от неизвестной болезни? Несмотря на это, Лофт боялся засыпать. Боялся снова увидеть смертного, не выдерживающего губительного жара несправедливо снизошедшего на него. Боялся, что когда-нибудь он перестанет справляться боли и сдастся. «Жалость есть слабость. Я не настолько слаб. Я мечтаю только о своём спасении и только о собственной выгоде. Вдруг он сможет мне помочь».