***
Эйс, кажется, совершенно не умеет готовить — его мясо не прожарено, слишком жёсткое, слишком красное в середине, но Сабо впервые за долгое время не тошнит. Они сидят на поваленном дереве, держат еду руками, смеются, и никто, никто не говорит им, что так нельзя. Маленький костерок в яме, обложенной по краям камнями, чтобы разогреть пару кусков мяса, термос с чаем — крепким, без молока и никакого сахара! — и самая лучшая в мире компания. Наверное, мир прогнил ещё не до конца, и эта мысль даёт силы выслушать всё, что родители говорят ему по возвращении. И вытерпеть все оплеухи. На следующий день Сабо возвращается. Теперь он знает, какова свобода на вкус — это пахнущее дымом, почти не солёное, не прожаренное мясо. Это шум реки, солнце сквозь кроны деревьев, холодный ветер с гор, кислые, незрелые ягоды прямо с куста. Свобода — это выбор, а не следование правилам. Свобода — это то, чего у него нет, хотя вроде бы есть всё, что только можно купить за деньги. Зато она есть у тех, кто не может позволить себе вторую пару ботинок. В этом смысл или простое совпадение? Что такое свобода и что нужно сделать, кому продать душу, чтобы её получить? Он думает зайти в магазин, купить чего-нибудь вкусненького, ведь у него есть деньги, и это единственное, чем он может поделиться, но вспоминает, как его выворачивает по утрам от сладкого какао, и покупает мясо. Покупает помидоры, сладкий перец и зелёный лук. Покупает металлические кружки в отделе туристических товаров. Три кружки. У Эйса — младший брат, он не то что в школу не ходит, даже читать пока не умеет. Он ревёт из-за любой ерунды, и он же улыбается так, будто мир прекрасен. Будто видеть небо — уже повод для счастья. Он способен занимать сам себя хоть целый день напролёт: совать руки в реку, валяться на траве и наблюдать, как по ней ползают муравьи, гоняться по лесу за примерещившимся зайцем, споткнуться о корень и реветь над разбитой коленкой. Эйс ворчит, что приходится возиться «с этой мелочью», но Сабо видит, насколько внимательно он всегда следит за Луффи. Как бережно дует на пострадавшую коленку, как сажает брата себе на закорки и тащит домой. У Сабо никогда не было братьев, но теперь ужасно хочется. Именно этих братьев, здесь, в лесу, что дальше, чем Нижний город. Среди сверкающих небоскрёбов братьев у него быть не может, даже если родители организуют ещё одного. Это будет совсем не то. Это будет не его брат.***
Сабо слышит, но не слушает, что ему говорят. Он делает всё по-своему снова и снова: спускается вниз, приживается в проулках Нижнего города, наизусть выучивает номера складских корпусов в порту. Он учится ловить рыбу в реке, разводить костры и придумывать любому мусору десяток применений. В Сером Терминале полно мусора — его выбрасывают из города, чтобы далеко не возить, не платить за переработку. И у них с Эйсом и Луффи теперь самый чудесный в мире дом на дереве. Там наверняка можно жить, как в настоящем! Именно об этом доме Сабо думает, когда отец даёт взятку, чтобы в полиции его не поставили на учёт. Когда собирает все свои учебники и тетради, кое-какую одежду, деньги из тайника. В десять лет Сабо сбегает из дома. Он думал, что это он не прав, что он поступает нехорошо, пренебрегая репетиторами, правилами, нормами, расстраивая родителей. Уродился таким, бракованный вариант, не повезло просто. Теперь он думает иначе. Всего лишь драка, они не сделали ничего плохого, наоборот — те парни поступали неправильно, их нужно было проучить. И если за драку надо «встать на учёт», что бы это ни значило, то пусть бы! Но отец кладёт на стол толстую пачку крупных купюр, тяжело опускает руку Сабо на плечо и говорит: «Это ведь поможет уладить наше маленькое недопонимание? Мой сын лишь случайно оказался рядом, его заставили». У Сабо ободрана ладонь — он схватил из кучи хлама обрезок трубы и расцарапал руки о слезшую хлопьями краску, пока размахивал ей. Он сломал кому-то ногу, зато этот парень в следующий раз подумает, прежде чем требовать деньги у «мелочи». Пока они едут домой и отец читает мораль о том, что Сабо связался с дурной компанией, попал под влияние и позорит семью своим поведением, Сабо гадает, а не решает ли отец все проблемы таким способом. Просто дать денег, это же так легко, когда они есть. И можно творить, что угодно? Всё-всё, пока можешь откупиться от закона? И чем ты тогда лучше других? Лучше преступников? Лучше тех, кого показывают в новостях и все так яро осуждают? Ночью Сабо перебирает вещи, решая, что ему нужнее всего, набивает спортивную сумку так, что едва может поднять, и тащит её к домику на дереве. Даже если он не прав, остальные не правы ещё сильней. Луффи как раз собирается в школу, самую обычную школу в Нижнем городе, Эйс тоже в неё ходит, точнее прогуливает, но это Эйс, а Сабо думает, что коли родители уже оплатили этот учебный год, можно попытаться прийти на занятия. Домик на дереве кажется достаточно надёжным, но Эйс и Луффи тащат его к себе, потому что «деда всё равно опять нет», так ради чего страдать? У них большой дом там, где Нижний город переходит в пригород, явно рассчитанный на большую семью, но Эйс вытаскивает из шкафа футоны, и они втроём ложатся на полу в гостиной. Никогда прежде Сабо не спал так крепко. Просыпаются они от воплей: огромная женщина с копной рыжих кудрей ругается и кричит, вытаскивает Сабо из переплетения рук и ног, вертит, как тряпичную куклу, осматривая, жив ли он, цел ли. Удостоверившись, что ничего серьёзнее выпавшего молочного зуба да пластыря на носу с ним не приключилось, она произносит странную вещь: — Он ведь человек! Луффи смотрит на неё с непониманием, одновременно зевает и дуется, что не дали выспаться и подняли шум, а Эйс складывает руки на груди, хмурится, чуть наклоняет голову, будто собирается пробить лбом стену. — Сабо не еда. Он произносит это спокойно и ровно, но у рыжей женщины перехватывает дыхание, она молча открывает рот, хватает воздух и явно не представляет, что отвечать. Луффи засовывает палец в нос и капризным тоном, каким обычно требует ещё пожрать, заявляет, что обиделся. Эйс согласно кивает. Рыжая женщина всплескивает руками и больше ничего не говорит. Идёт на кухню, зажигает газовую плиту, грохает о решётку чайник, гремит кастрюлями, включает радио. Какая-то певица жизнерадостно выводит о том, что смерти нет. Сабо не слишком уверен, что надо делать, и совершенно не уверен, что о происшедшем думать, поэтому просто помогает Эйсу убрать футоны. С кухни слышно, как Луффи, перекрикивает радио: — Дадан, каша у тебя вкусная, но мы-то всё равно обижены, ты так и знай! — Обижены, но завтракать будете, — резковато замечает Дадан. — Знаю я вас! Закончив с уборкой, Сабо тоже идёт на кухню, встаёт рядом с Луффи и смотрит. — Тебя хоть как звать-то, парень? — едва оборачиваясь, спрашивает Дадан. — Сабо, — коротко отвечает он. — А фамилия? — Нафиг её, — ответить вроде бы удаётся равнодушно, но Дадан косится на него с подозрением. Ну хоть больше ничего об этом не говорит, только уточняет, всё ли ему можно есть, а то вдруг аллергия? Каша на молоке и с кусочками засушенных фруктов действительно вкусная. Какао в этом доме не пьют, пьют чай, предлагают сахар, но Сабо отказывается. Сладкого в его жизни всегда было слишком много, ведь дети должны любить сладкое, это мотивирует: пирожное за каждую хорошую оценку, оставить без десерта за плохое поведение. Он хочет чего-то другого, для сравнения. Хочет выбирать сам. — Гарп-сан вернётся вечером, — чуть поджав губы, говорит Дадан, прежде чем уйти. — Постарайтесь не разнести дом и придумать достойное объяснение. Гарп-сан это, оказывается, их дед. Генерал-лейтенант полиции Монки Ди Гарп, Сабо, кажется, даже что-то слышал о нём. И про людей, в именах которых есть инициал «Ди» — страшные сказки из раннего детства. В сознательном возрасте он помнит только одно высказывание матери на эту тему; случайно услышал совсем недавно, когда взрослые обсуждали очередную газетную статью: «Хороших девочек не насилуют. Порядочных людей не едят». Он не понял до конца, что оно должно значить, но почувствовал неправильность формулировки будто инстинктивно. В холодильнике на дверце, куда он убирает молоко, зажат между пачкой сока и бутылкой кетчупа пластиковый пакет. В фильмах про больницы в таких обычно хранят кровь для переливаний. Наверное, следует про него спросить, но совершенно не хочется. Ну, стоит у них в холодильнике кровь, значит, так надо. Не осточертевшее давно «положено», а именно «надо» — необходимо, чтобы было так. Полдня они смотрят записанные на старые кассеты — не диски даже, а кассеты, такие пластиковые прямоугольники, Сабо их в кино видел только — серии ещё более старого сериала. Телевизор здесь гораздо меньше, картинка чуть рябит, зато Луффи смеётся заливисто и Эйс пихает локтём в бок, приговаривая: «Ты только посмотри, как он это учудил!». Потом они, прихватив еду, отправляются гулять, жарят мясо на костре, но снова недожаривают. Сабо привык, ему так даже вкуснее, он отвечает на расспросы Луффи про школу и сам спрашивает, всё ли у него есть. Учебники Луффи получил, рюкзак купил, тетради и ручки тоже. Дед обещал, что будет свободный день — сходят за новыми ботинками. Старые кроссовки уже совсем разваливаются. У них ведь, вдруг понимает Сабо, в отличие от многих в этом районе, деньги есть. Им просто не нужно ничего сверх необходимого. Эйс носит одни и те же шорты, потому что ему удобно. Когда они стали ему малы, новые были точно такие же, только на пару размеров больше. И Луффи свою футболку с якорем обожает, даже несмотря на не отстирывающееся пятно от сока и то, что рукав пришлось пришивать дважды, он всё время им цеплялся. Сабо помнит свой шкаф: три комплекта школьной формы, пять одинаковых белых рубашек, ещё больше разноцветных, и десяток разных штанов. Часть из них становилась мала до того, как он успевал надеть их хотя бы пару раз, ведь почти всё время ходил в школьной форме. Родители покупали ему кучу всего, но большинство их подарков ставилось на полку. Он не играет в эти игрушки. Он не читает эти книги. Не слушает эту музыку и не смотрит эти фильмы. Он берёт книги в школьной библиотеке, он ловит рыбу в горной реке, он слушает музыку, доносящуюся из распахнутых окон.***
Гарп-сан приходит вечером, даже позже, чем они сами возвращаются из леса, уже после того, как заварен чай с шиповником и вытащена из холодильника кастрюля супа — Дадан приходила днём. Он высокий, крупный — пиджак натягивается на широких плечах и сидит как-то неправильно, — у него седина на висках и затылке и густая борода с проседью. Глаза у него такие же, как у Эйса и Луффи, — чёрные, такие тёмные, что не видно, где заканчивается зрачок и начинается радужка. — Ну что, разбойники, — говорит он, широко улыбаясь. — Чистосердечное признание поможет вам уменьшить срок! — Это Сабо, теперь он будет жить с нами, — Эйс произносит это с той же твёрдостью, что и утром, кажется, даже его веснушки излучают упрямство. Он крепко держит Сабо за руку, а с другой стороны молча — пока молча — стоит Луффи, и они двое, как волнорез, готовы принять на себя удар. Впервые Сабо чувствует столь безоговорочную, несмотря ни на что, готовность принять его сторону. Гарп-сан наклоняется, заглядывает ему в глаза и выпрямляется резко. От широкой улыбки остаётся только тревожная тень. — Да вы ебанулись. — Сабо прежде никогда не думал, что грубые ругательства могут столь обыденно и просто звучать, а вот бывает, оказывается. — Ты так говоришь, будто это новость, — ляпает Луффи. И хотя очевидно, что формулировку он где-то услышал просто, получается у него точно в тон; Гарп-сан смеётся и треплет его по волосам, грубовато, но ласково. Сабо не хочет завидовать, а ещё меньше он хочет, чтобы его приволок домой грозный генерал полиции. Интересно, почему негативное мнение тот высказал именно после того, как внимательно посмотрел на его лицо? Потому что, в отличие от остальных здесь, у Сабо светлые волосы и светлые глаза? Это что, повод относиться к нему как-то иначе? Понятно, он тут чужой и не родной, чужих никто любить не обязан, и родных порой не любят… Но он же ещё ничего не успел сказать или сделать! Гарп-сан глядит на него с сочувствием и ещё каким-то чувством, которого Сабо не понимает, берёт за плечо с такой же грубоватой ласковостью, но вместо ожидаемого: «Пойдём-ка, отведу тебя домой» — говорит другое: — Так, парень. Сабо, да? Пойдём-ка побеседуем. Как взрослые люди. Ты ведь взрослый? Эйс всё ещё хмурится, но он вообще часто хмурится, это иногда совершенно ничего не значит. А Гарп-сан выводит Сабо не из дома, а на кухню, прикрывает за собой дверь, суёт нос в кастрюлю с супом, зажигает газ. — Родители беспокоятся, небось, — коротко бросает он, не оглядываясь. Сабо садится на подоконник — чтоб, если что, спрыгнуть наружу и убежать. Самый лучший домик на дереве всегда будет ему рад, хотя зимой придётся туго. — Не обо мне, а о том, что люди подумают. Гарп-сан ставит на плиту кастрюлю с супом, режет хлеб, заглядывает в холодильник. Всё, как будто ничего не происходит. В его действиях один сплошной домашний уют. Сидеть на кухне Сабо нравится куда больше, чем приходить в столовую к назначенному времени, где хрусталь, фарфор, начищенное серебро. — Бывает, — по-прежнему не оборачиваясь, отвечает Гарп-сан. — Но ведь искать будут, в полицию придут с фотками, истерику мамашка твоя закатит, что мы только зря тратим деньги честных налогоплательщиков. Умеет она истерики-то? Мамашка твоя? — Картинные обмороки она предпочитает. — Хрен редьки не слаще, — отмахивается Гарп-сан. Снова открывает холодильник, мнёт в пальцах пластиковый пакет с кровью, но убирает обратно. Поворачивается к нему, серьёзный и усталый. — Вот чтоб тебе было не найти друзей среди людей! — Его голос звучит почти обречённо. — Что Эйс, что Луффи — оба Ди. Если всплывёт, хрен докажешь, что они маленькие, рано им охотиться: Эйсу ещё года три-четыре рано, Луффи и того больше. Страшные и кошмарные Ди едят людей, ты в курсе? — Слышал что-то, — пожимает плечами Сабо. Нельзя сказать, что ему совсем всё равно, но, выбирая между семьёй, где выскребают мозг ложечкой, и этим домом, где в холодильнике на дверце спокойно и гораздо честнее стоит пакет с кровью… он предпочтёт Ди, которые едят людей. Они это делают, потому что им надо, а не потому, что «люди подумают». — И? — с нажимом уточняет Гарп-сан. Тот факт, что в этот момент он размешивает суп, сводит на нет все его попытки выглядеть грозным. — Эйс сказал, что я не еда, и мне лично этого вполне достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно. Я не хочу домой. Нет, даже не так, я не вернусь домой. Я лучше на улице сдохну… Половник с громким бульканьем утопает в кастрюле, Гарп-сан, чертыхаясь, лезет его вытаскивать. — Ладно, будем думать, что с этим делать… Ещё и учебный год через три дня начнётся… ботинки для Луффи, точно, я же обещал! — Учебники я взял, форму тоже, этот год оплачен. Отсюда до школы далеко, но не настолько, чтобы это стало проблемой. — А у школы тебя будет ждать наряд полиции и мамашка с обмороками. — Я через окно в раздевалке буду уходить, я давно так делаю, — честно говорит Сабо. Возможно, не стоило, возможно, теперь тот самый наряд полиции будет встречать его как раз под окном, но что-то ему подсказывает, что или его возьмут за шкирку и притащат к родителям, или оставят здесь, но тогда уж действительно оставят. — Какой коварный, хитрый план! Ладно, Сабо, зови остальных, будем жрать. Сначала ужин, потом я буду думать. — Спасибо, Гарп-сан, — вежливо отвечает Сабо, спрыгнув с подоконника. И ведь за всё это время никто ему не сказал, что сидеть положено на стульях, а не где-то ещё! — Какой я тебе Гарп-сан?! — бросают ему в спину. — Дедом меня зови, слышишь? Дедом!***
Утром они втроём сидят под окном кухни. Дед Гарп — называть его так легко и сложно одновременно — закрыл дверь, когда пришла Дадан, но окно распахнуто, и всё отлично слышно. Всё то, что взрослые не любят обсуждать при детях, — выяснение отношений и кто кому что должен. Звучит всякое, начиная от «Я покрываю твои делишки, пока ты присматриваешь за моими внуками!» до «А денег ты теперь на троих оставлять будешь? Ты хоть видел, сколько мясо стоит?!». Ночью дед Гарп кому-то звонил, из гостиной было слышно, как он ходит на втором этаже, разговаривает с кем-то, но слов было не разобрать. Потом спускался на кухню, а утром Сабо заметил, что на дверце холодильника больше нет пакета с кровью. Это должно его беспокоить, но почему-то не волнует совсем. Возможно, от того, что сейчас он больше всего боится, что его отправят к родителям, разлучат с Эйсом и Луффи. В начале лета его так засунули в лагерь, и две недели Сабо доводил окружающих до того, чтобы его вернули домой. Пока его не было, Эйс досдавал переводные тесты — слишком много прогулов, — а Луффи успел вляпаться в проблемы. У него теперь есть соломенная шляпа, которая ему слишком велика и сползает на нос, и свежая рана под глазом — уже почти шрам, на Луффи всегда всё очень быстро заживает. Луффи сказал, что сделал это сам, хотел доказать, какой он сильный и храбрый, Эйс тогда молча отвесил ему подзатыльник. Слушать препирательства взрослых быстро становится скучно, а завтрак такими темпами им не светит ещё долго, так что они пошли прогуляться, заодно показывая Сабо район. Вот дом по соседству, там живёт Дадан. А вот кафешка Макино-сан, она хорошая и тоже иногда присматривает за ними. Тут живёт Вуп Слэп, смешной и ворчливый старик, а дальше начинаются ветряные мельницы… Луффи натягивает поглубже свою шляпу и трогает шрам. Эйс косится на него, косится, а потом буркает, как бы нехотя: — Надо будет при случае сказать этому Шанксу спасибо, что не дал тебе, идиоту, сдохнуть. — Шанкс хоть и человек, но круто-о-ой! — радостно говорит Луффи. Он тянет это «Круто-о-о-ой» почти бесконечно долго, но Сабо мысленно цепляется за «хоть и человек». Спотыкается об него и думает, что если он сам «не еда», то и не совсем человек, наверное? И этот Шанкс, кто он? Какой он? Что отличает его от людей? Луффи будто слышит его мысль и продолжает: — Сабо, когда вырастет, таким же будет? Эйс останавливается, ерошит волосы. Они с Луффи похожи очень, но не совсем, у Эйса веснушки, волосы мягче и чуть вьются, а Луффи больше похож на деда Гарпа, только мелкий пока, но волосы тоже жёсткие, торчат во все стороны и никаких веснушек. — Наверное, — Эйс чуть ли не впервые кажется в чём-то неуверенным. — Он же с нами будет, теперь насовсем. Это должно быть связано. Если человек живёт с не людьми, и не люди считают, что он не еда, это делает и его не совсем человеком? Это делает его лучше, чем другие люди? Делает сильнее? Луффи разбивает коленки и локти по три раза на дню, но к вечеру и следов толком не остаётся. Сабо это почти сразу заметил — купил много пластырей, давно-давно, когда только начал сбегать к ним после школы, а выходило, что лепил их только на себя, больше никому не требовалось. Когда он сам навернулся на поросшем мхом камне, перепрыгивая ручей, колено распухло, покраснело и не хотело гнуться как надо несколько дней. С Луффи всегда было не так. Если, чтобы быть с ними, надо стать сильнее, чем могут быть люди, Сабо очень постарается. Только он ещё не знает, как именно это делать. Для начала можно заняться физической формой, нормативы у него и так весьма хороши, но это для человека. А быть человеком ему совсем не хочется. Он вспоминает спортивные секции, мысленно сортирует, составляет список тех, которые будут для него бесплатны — часть дополнительных занятий входит в стоимость учёбы, он видел документы. Выкидывает из списка лишнее… делать это мысленно неудобно, нужен листочек, тетрадка, а лучше сразу что-нибудь вроде ежедневника, но не с датами, а для списков. Они возвращаются почти вовремя: Дадан высунулась из окна кухни, вместе с ней наружу свесились её длинные рыжие волосы и ярко-красные бусы, крупные и блестящие. Вуп Слэп — действительно смешной старик в забавной панамке — ворчит, что они даже позавтракать не могут без приключений. Крики Дадан: «Куда вы подевались, бандиты? Пора есть кашу!» — слышно по всей округе. Каша у неё вкусная, хотя Эйс и Луффи продолжают старательно демонстрировать обиду. Но вкуснее всего эта каша от того, что есть её надо на кухне и можно болтать, можно раскачивать ногами, можно даже локти на стол поставить, но запреты настолько вбиты, настолько вколочены в него, что Сабо физически не может это сделать. Просто радуется тому, что можно. После завтрака дед Гарп жалуется, что он старый и больной старик и никак не справится сам, а в итоге берёт кровать и поднимает её в воздух, будто она весит не больше стула, — они двигают мебель в детской. Угловая комната на втором этаже кажется достаточно большой, пока туда не впихивают третий стол и третью кровать, но расселяться по разным они не хотят категорически. Тогда дед Гарп уносит обратно в гостевую спальню третью кровать, потом уносит ещё одну и говорит, что всё равно они собирались в магазин. У него внедорожник, такой квадратный и с большими колёсами, он здорово смотрится здесь, почти в пригороде, но чем дальше они въезжают вглубь города, тем неуместней должны ощущать себя. Но всем всё равно. Дед Гарп ругается с новостями по радио, и это гораздо забавней, чем комментарии отца к утренней газете. Луффи таращится в окно и радуется любой ерунде, Эйс время от времени протягивает руку и хватает его за футболку, сажая обратно, и бурчит, чтобы не высовывался из окна. Сабо сидит между ними, и ему хорошо, ему настолько нереально хорошо, что он не может подобрать слов. Они едут за покупками. Как будто и в самом деле семья! К счастью, в Верхний город они не въезжают, паркуются у большого торгового центра на границе Нижнего и Верхнего. Первым делом покупают те самые ботинки, за которыми собирались с начала. Луффи ноет, что неудобно, что хочет кроссовки, лучше всего на липучках, а вообще он бы в шлёпках круглый год. Три магазина спустя они находят ботинки, выглядящие достаточно прилично для школы и не вызывающие у Луффи желания разуться немедленно. Но в том магазине — распродажа зимней обуви с прошлогодней коллекции, и они покупают три пары меховых ботинок на прочной рельефной подошве и с хитрой шнуровкой — надо цеплять шнурки за крючки. Одинаковые ботинки, просто разного размера. Более удобной обуви у Сабо не было никогда, да и, сбегая из дома, тёплые вещи он не взял — всё убрано в кладовку, достать незаметно не получилось бы. Они покупают смешную рубашку с пальмами деду Гарпу и новую футболку Луффи, хотя тот уверяет, что его в порядке, и ему нравится якорь, и зачем вообще, и точно ли в школе весело, если там надо «выглядеть прилично»? Синюю пижаму с корабликами для Сабо покупают, не спрашивая, нужна ли ему пижама, только выясняют — берём эту или зелёную с папоротниками? Напоследок они покупают двухъярусную кровать с лестницей на второй уровень и, усталые, идут обедать. Целое ведро острых крылышек испаряется практически моментально, и они повторяют заказ. Даже по правилам этикета птицу разрешено есть руками, но они говорят за едой, облизывают пальцы и смеются. Сабо думал, что есть так можно только у костра на берегу речки, только маленькой компанией и пока никто не видит, не бьёт по рукам и спине. А дед Гарп будто и не взрослый вовсе. Наверное, от того, что не человек?***
У выхода из школы никакого наряда полиции и матери с обмороками нет. Сабо не знает, кому той ночью звонил дед Гарп, о чём и с кем договаривался, но очевидно, что договорился. В одной из тетрадей уже выписан список секций и даже есть стопка брошюр, у него неделя на выбор. У него нет проблем с одноклассниками — они давно привыкли, что он не слишком общительный, а в этом году они учатся тем же составом. У него нет проблем с учителями — он достаточно прилежен в учёбе. Чтобы добраться домой — неужели и вправду домой? Как сильно изменился смысл простого слова всего за несколько дней! — Сабо нужно на одном автобусе доехать до Нижнего города, а на другом — почти до самого пригорода. Привычный маршрут: бегом через рощицу по узкой каменистой тропинке, перепрыгнуть через ручей и выйти к любимому месту. Остальные уже здесь, их школа гораздо ближе. Эйс жарит мясо — хотя «разогревает» сказать было бы точнее, потому что в итоге мясо всё равно будет скорее сырое, чем приготовленное. Луффи сидит на камне, подстелив джемпер, он закатал чёрные джинсы до колен, скрестил ноги и даже не успел ещё испачкать новую белую футболку. Он размахивает руками и улыбается до ушей, и, только видя их обоих, Сабо удаётся улыбнуться тоже. — В школе весело! — говорит Луффи. — Ребята прикольные, я, кажется, прям со всеми подружился, даже с ребятами из других классов! Учительница зануда только, всё требовала, чтобы я сидел спокойно. — Скажи ей, что у тебя в жопе шило, и ты физически на это не способен, — посоветовал Эйс. — Мне помогло. — Тебе не помогло, — отрицательно мотает головой Луффи. — Ты дрался и в школе, и со взрослыми парнями в порту, вот почему на тебя ругались. — Теперь мы с ними дерёмся втроём, и чем это закончилось? — Эйс хмурится, но если сравнивать с тем, какое у него было выражение лица года три назад, когда они только познакомились, это и не хмурость даже. — Хорошо закончилось, — отвечает Сабо, беря у Эйса свой кусок мяса. — Я теперь с вами. Навсегда. Нужно совсем немного времени, чтобы пакет крови на дверце холодильника начал казаться настолько же нормальным, как сок или молоко. Чтобы сквозь крики Дадан увидеть её искреннюю заботу. Чтобы, не глядя, подцеплять ногой табурет из-под стола, запрыгивать на него и доставать жестяную банку с чаем, или зажигать газовую плиту, повозившись со спичками. Их учебники стоят на полках вперемешку, перед сном они играют в «камень-ножницы-бумага», решая, кто где спит на этот раз. На террасе натянуты бельевые верёвки в три ряда, там сушится спортивная форма. В первый день учебного года дед Гарп, пусть поздно, но пришёл, спрашивал, всё ли у них хорошо, поворошил брошюрки, которые как раз изучал Сабо, и сказал, что если его интересует практическая сторона вопроса, то стоит выбрать боевые искусства. Потом долго молча смотрел в глаза, даже не по себе стало, и добавил: «Не карате, где надо бить со всей силы». Сабо выбрал айкидо, потому что точный момент и вывод противника из равновесия. Зато, услышав про «бить со всей силы», в карате вцепился Луффи, даже поспорил с Эйсом, что сможет регулярно ходить на тренировки, а дед Гарп сказал, что для чистоты эксперимента Эйс тоже должен записаться в какую-нибудь секцию. — Тогда буду ходить в тот, типа, спортивный центр, который в подвале, — фыркнул Эйс. — Там никто не станет допекать с медитацией и прочей мутью. — А, та дыра, которую зачем-то держит Михок? — хохотнул дед Гарп. — Ну, попробуй. Неумех и идиотов инструкторами он бы не нанял, слишком перфекционист. Уже целый месяц они честно держат слово, посещая тренировки три раза в неделю. Дед Гарп приходит ночевать пару раз в неделю: у него квартира рядом с управлением, и вообще-то он вроде как живёт там, а тут у него дача, во время отпуска он разводит тыквы и арбузы, хотя правильнее сказать, что это Дадан разводит, просто на огороде деда Гарпа. Где кончается один огород и начинается другой, там вообще непонятно — забора между участками давно нет. Сабо нравятся тренировки, работа с оружием, особенно дзё. Просто палка, а сколько вариантов! И так похоже на привычный для рук обрезок трубы, только чтобы повторить подобное с трубой, лучше всё-таки надеть перчатки. Он тренируется, отжимается по утрам, приседает, всю дорогу до школы и обратно — а это почти целый час в одну сторону — сжимает в пальцах резиновое кольцо эспандера. Он хочет стать сильным, сильнее, чем могут стать люди. Луффи — страшный непоседа, но тренировки даются ему если не легко, то нормально. Пожалуй, хорошенько занять его — единственный способ обеспечить всем мирные и спокойные вечера. Пусть набегается, натренируется, наобщается, отмокнет в ванной и тогда за ужином заснёт с полуобглоданной куриной ножкой в руках. Эйс дрыхнет по полдня, потом ковыряется в учебниках — экзамены-то всё равно сдавать, и идёт в «Спортивный центр» Михока. Полуподвальное помещение, местные зовут его просто «качалка», хотя там есть не только тренажёры, но и парочка залов для занятий по боксу, борьбе и фехтованию. Дракуль Михок — известный спортсмен, он был бы весьма востребованным тренером, если бы не его упорное нежелание брать учеников: они, видите ли, сплошь бездарные идиоты, ни на что не способные, и только опозорят его имя. Инструкторами он нанял, по его мнению, не слишком криворуких, по мнению большинства — отличных, специалистов. Эйс шутит, что накачает себе офигенный пресс, чтобы ни одна девчонка не смогла пройти мимо, и тут же добавляет, что пока это ему ни к чему, но сам факт! Ранним утром, когда Сабо собирается в школу — ему дальше, так что встаёт он первым, — дед Гарп на кухне пьёт кофе и складывает многоэтажный бутерброд. Зерновой хлеб, листок салата, кусок мяса, кружок помидора и шмат сыра — лучше любых гамбургеров. Небо затягивает тучами, и, пока ему собирают такой же бутерброд, Сабо снимает с верёвок на террасе их спортивную форму. — Нормально у тебя всё? — с набитым ртом спрашивает дед Гарп, мотнув головой в сторону формы, мол, о спорте спрашивает. — Пока учат правильно падать, правильно бить и брать захваты, — честно отвечает Сабо. — Пару самых простых техник делаем и отрабатываем ката. Это правда, но он видел тренировки старших, с оружием, видел репетицию экзамена на старшие ученические степени: бросковые техники, когда чуть ли не по пять минут партнёры валяют друг друга по всему залу, ничуть не запыхавшись. Видел тренировки по техникам самообороны, имитирующие драку в подворотне. Инструктор говорит, что Сабо в хорошей форме, у него отлично с реакцией и если он запомнит правильные движения, а не станет лепить отсебятину… Дед Гарп кивает, допивает кофе и замечает не совсем понятно даже к чему: — Пока вы ещё дети, разница не так видна, но чем старше будете, тем больше станет различий. И я не только про… вкусовые пристрастия. — А Шанкс? — спрашивает Сабо, вспоминая Луффи и его шляпу. — Акагами Шанкс тот ещё придурок, — кривится дед Гарп. — Тоже хочешь стать человеком, которого считают Ди? По мне так человеческая жизнь стоит побольше, чем кило говядины. Это не игрушки и не шуточки. — Человек, который ест людей, как если бы он был Ди? — переспрашивает Сабо. В голове такая каша, что он не знает, за какую мысль ухватиться первой. — Если что, я этого не говорил, а ты этого не слышал, — бурчит дед Гарп, выходя с кухни.***
Таких моментов, которых он не слышал, а дед Гарп не говорил, становится всё больше, потому что тот сначала говорит, а потом думает. Сказав, чертыхается и ворчит: «Вечно я забываю, что ты человек!». Сабо это нравится, он хочет быть своим, родным, он хочет взаправду, а не на словах. Они смотрят фильм: там герои пьют алкоголь на брудершафт, чтобы называть друг друга братьями. Луффи подпрыгивает и говорит: «А давайте!», — они улыбаются друг другу, вот только дальше Сабо и Эйс говорят хором: — Возьмём у Дадан саке… — Возьмём в холодильнике кровь… Замолкают неловко, Эйс отводит взгляд и бормочет: «Саке, конечно же саке, чего это я?», — но тут Сабо упирается. Кровь так кровь, честно будет, по-настоящему. То, чего не изменить и не отыграть назад. А заодно снова вспоминается Шанкс, который как бы человек, но при этом — нет, но тоже ест людей, или кровь пьёт, или что-то такое, из-за чего дед Гарп о нём так своеобразно отзывался: вроде и неодобрительно, но не плохо, без неприязни. Шанкс спас Луффи, одного этого уже достаточно, чтобы считать его хорошим. Вечер поздний, Дадан больше не придёт — они уже пообещали никуда ночью не шляться, — а в холодильнике на дверце стоит пакет с кровью. Он там на всякий случай, если вдруг понадобится. Эйсу тринадцать, в принципе для Жажды ещё не время, но она может и рано прийти. Кровь в холодильнике и раньше была, просто не постоянно, теперь она там всегда. В гостиной низкий столик, подушки на полу — они часто сидят и иногда даже засыпают прямо здесь. Разлить кровь в три стакана сложнее, чем казалось, хорошо хоть скатерти нет, а то не отстирали бы. На полированной столешнице крупные капли крови выглядят неестественно, декорацией к плохому кино. Пластик пакета мнётся в руках и плещет из надрезанного края куда угодно, кроме подставленной посуды. Густая и тёмная, эта кровь кажется ненастоящей, не такой, какая проступает, когда порежешься или обдерёшь коленку, и даже совсем не страшно. В голове — гулкая пустота, стакан едва не выскальзывает из потной ладони. Эйс и Луффи пьют кровь крупными глотками, замедляясь с каждым последующим; Сабо пытается так же, но с трудом проглатывает первый, кровь проваливается в желудок вязким комком с металлическим привкусом; глотнуть ещё раз — сложно, но он старается, хотя его глотки всё мельче и мельче. Эйс допивает первым, проводит по лицу рукой, размазывая кровь по губам, из стакана последние капли летят ему на футболку, а глаза совсем шальные, как у пьяных старшеклассников, когда они уже не могут стоять ровно, только смеяться и цепляться друг за друга. Потом допивает Луффи, точнее, почти допивает — стакан из его пальцев катится по столу, выплёскивая остатки. Он хихикает глупо, не жизнерадостно смеётся, как всегда, а именно что глупо хихикает. Сабо ничего такого не чувствует, он просто старательно заталкивает в себя кровь, глоток за глотком. Это не противно, его не тошнит, это не организм сопротивляется, а сознание всё ещё считает себя человеком и не может относиться к происходящему спокойно. На него смотрят чернотой провалов глаз, ему улыбаются испачканными в крови губами. Они — Ди, может ли кровь пьянить их, как людей алкоголь? Или дело в том, что им ещё рано? Дед Гарп говорил, организм перестраивается постепенно — иммунитет практически с рождения другой, Ди не болеют человеческими болезнями, разве что чем-то очень серьёзным, хотя и тогда многое отличается. У Ди другой метаболизм и гормональный фон, они гораздо сильнее, чем люди, подвержены влиянию инстинктов, но и доверять своему чутью могут безошибочно — знают, как к ним относятся на самом деле. Поставив пустой стакан на стол, Сабо улыбается им в ответ, своим братьям, теперь-то уж точно братьям. Они притягивают его в объятья, Сабо кажется, они перемазались в крови с ног до головы, она повсюду, а Эйс с Луффи совсем-совсем пьяные, но это ведь пройдёт к утру, правда? К утру приходит Дадан и визжит так, что звенят стёкла. Кажется, это уже было, когда она впервые увидела его в этой же гостиной три года назад. Но сейчас вокруг кровь, и все они в крови, и Сабо в крови, все лица в крови, потому что они зачем-то целовались. Его снова вытаскивают из кучи-малы, вздёргивают на ноги. Он пытается объяснить, сказать, что всё хорошо и совсем не надо волноваться, но Дадан хватается за сердце и валится в кресло. Наскоро умывшись, Сабо приносит ей воды. На полу Эйс задумчиво соскребает со щеки хлопья засохшей крови, а Луффи делает вид, что наводит порядок и ползает под столом в поисках третьего стакана, хотя Сабо помнит, что он вчера укатился под диван. — Ненормальные, — причитает Дадан. — Вы все совершенно ненормальные! — Мы не ненормальные, — бормочет из-под стола Луффи. — Мы просто такие. Ну, вот такие и есть. — Вы-то, может, и такие, — явственно выделив последнее слово, говорит Дадан. — Но он-то — человек! — А я не хочу, — кажется, в первый раз вслух произносит Сабо, и Дадан снова хватает ртом воздух, как тогда, когда Эйс сказал, что Сабо не еда. А у него как будто груз с плеч свалился, он наконец-то сказал это! Столько времени думать, мусолить эту мысль, она теперь как затёртая плёнка на старой кассете. А теперь выдохнул, и полегчало. — Я не хочу быть человеком. — Но это так не работает. — Голос Дадан звучит неуверенно, но кажется, она немного успокоилась. Это хорошо, расстраивать её всерьёз не хочется. Какой бы она ни была, она искренне о них заботится, можно даже сказать, она им кто-то вроде матери. — Я не уверена, что вообще хоть что-то так работает. Вечером приходит дед Гарп, вздыхает тяжело, смотрит пристально. Ставит в холодильник новый пакет крови. — Мне не жалко, — говорит он, развалившись на диване. — Но всё-таки не стоит. Пока Жажды нет, не стоит, потому что башню сносит, как пьяным, да и пойти может что-то не так. А тебе, — тут он поворачивается к Сабо, — не стоит вовсе. Не потому что я вдруг ударился в бессмысленное морализаторство, а потому что никакого толку. Что человеческую кровь пить, что говяжью печёнку сырой жрать, совсем вот никакой разницы. Крутым и сильным и человеком быть можно. Это то, что зависит от тебя. Но изменять куски ДНК пока никто не научился. Слышать это обидно и больно. Мир несправедлив, это и так понятно было, но теперь прочувствовалось до самого конца. Вот только Эйсу и Луффи плевать на мир и на всё остальное. Они зовут Сабо своим братом, и это значит больше, чем глупая ДНК.***
Из окна раздевалки он уже давно не выходит, нет смысла, ведь у входа никто не ждёт. Школу ему оплачивают, и Сабо пользуется, чтобы деньги не пропали зря. Он учится, тренируется, сдаёт экзамены. В том, что касается школьной жизни, толком ничего не изменилось за целых пять лет, но сейчас на носу выпускные экзамены и надо что-то решать на счёт старшей школы. Он думает об этом, но совершенно не готов, когда из припаркованного у ворот автомобиля выходит отец. Сабо ведь почти забыл, что он у него вообще есть, как живой человек, а не функция. — Сейчас ты сядешь в машину и поедешь домой, — говорит он. — Без истерик, скандалов и глупостей. — А то что? Его голос звучит гораздо спокойнее, чем Сабо надеялся, но ответ заставляет зажмуриться. Ответ — фотография на полароид: Эйс и Луффи в каком-то подвале, наручники к трубе, упрямые взгляды, порванная одежда. Так не может быть, потому что так не бывает, потому что они сильные, потому что… Его толкают в сторону машины, и он идёт. Потому что против этого довода ему играть нечем. Потому что уже не игра. Дома мама старательно радуется. Мнёт в пальцах платок и говорит познакомиться с младшим братиком. Младший братик у Сабо один, это Луффи, а не этот ребёнок, которого родители усыновили, пока его не было. Видимо, жизнь им не мила без возможности кого-то поучать. Стелли — ровесник Луффи, он из семьи «их круга», но родители погибли из-за несчастного случая. Сабо плевать. Он идёт за отцом в его кабинет, складывает на груди руки и прислоняется спиной к двери. Так себя вести нельзя, это неприлично, но ему уже настолько всё равно, что он даже не вслушивается, что ему говорят. Остаться, вести себя как положено, познакомиться с невестой, свадьба сразу после школы, старшую уже выбрали, не позорить семью своим поведением, помнить о манерах, помнить о месте в мире, об обязанностях, которые оно налагает, помнить о долге перед семьёй. Школьного курса учёбы недостаточно, хотя с ним он справляется вполне сносно — это значит, что все предметы на отлично, — нужны ещё репетиторы, уже выбран институт, родители невесты дарят на свадьбу квартиру, а они оплатят ремонт и мебель. Акции, бизнес… Сабо слушает, но не слышит, он смотрит в окно за спиной отца, туда, где далеко внизу Нижний город, где шумный порт и тихий пригород. В груди закипает гнев, не такой, как у Эйса, когда у него сносит башню и он бросается с кулаками на любого, не такой, как у Луффи, когда он перестаёт улыбаться вдруг, будто рубильником выключили свет. Сабо улыбается, вежливо, как его когда-то учили. — Сядь и веди себя как положено! — срывается отец, не дождавшись реакции. Когда он наливает в стакан минералку, пальцы его слегка дрожат. А Сабо, должно быть, на вид совершенно спокоен. Он подходит к столу, садится в кресло для посетителей, держит спину безупречно прямо, стряхивает пылинку с рукава школьного пиджака и благовоспитанно складывает руки на коленях. Он не будет швырять в окно мраморное пресс-папье, не будет хвататься за нож для бумаги. Он даже не будет хватать отца за руку, брать на болевой, заламывать за спину, впечатывать лицом в стол. Дышать на счёт и улыбаться. — Зачем я тебе? — спрашивает он, выдержав паузу. — Ты же нашёл себе другого сына, того, который тебя устраивает. Самое время избавиться от бракованного и бесполезного, разве нет? — Все знают, что у меня есть родной сын, — немного успокоившись, отвечает отец. — Мне и так пришлось говорить, что мы отдали тебя в закрытый пансионат. Мой ребёнок не может просто так взять и испариться! И потом, что тебя не устраивает? Девушка вполне симпатичная… Невеста на фотографии старательно позирует, старательно улыбается, старательно одета и так же старательно накрашена. Может быть, она не виновата, но Сабо видит куклу, пустую оболочку без ничего внутри. Она не человек, она — товар в обмен на акции. Кажется, привыкнув к крови, он отвык от мудаков. — Пусть на ней женится этот… Стелли. — На ней женишься ты. Или твоим дружкам продырявят их бессмысленные головы. Сабо смотрит не на отца, он смотрит в окно за его спиной. В порту опять загружают и разгружают корабли, краны с кажущейся лёгкостью поднимают огромные контейнеры. Он думает, что лучше бы пулю в голову пустили ему. Раз уж он никак не может перестать быть человеком. Живым человеком, у которого есть родители, которые хотят ему только добра. — Я пойду в свою комнату, — произносит он, поднимаясь. — Но ещё мне нужно будет забрать вещи… — Тебе ничего не нужно, — отрезает отец. — Всё, что нужно, я тебе куплю новое. В голове гулкая пустота, во рту — привкус крови. Что бы ни говорил старик Гарп, когда к Эйсу пришла Жажда, он тоже стал её пить, пусть и нечасто. Так он чувствовал себя лучше, чувствовал себя по-настоящему родным. Здесь он уже давно чужой, здесь ему не место. Пусть в комнате ни пылинки, новая кровать — старая была бы коротка — застелена свежим бельём, всё те же книги на полках, всё те же ненужные ему вещи. На город медленно опускается ночь. Наверное, отец думает, деньги решают всё. Старик Гарп в командировке — удачный момент для атаки, так что ли? Неужели он считает, похищение внуков генерал-лейтенанта полиции останется без последствий? Глупо. Привкус крови во рту всё сильнее, последние отблески заката гаснут на стене. Сабо сидит в тёмной комнате и улыбается. Эйс — Ди, уже совсем, без оговорок про возраст. Наручники не удержат его, тем более когда пришла ночь. Скользнуть в тени, на секунды пропадая из материального мира, — и вот любые наручники, кроме кайросеки, глушащего любые сверхспособности, станут бесполезны. Но кому придёт в голову надеть кайросеки на ребёнка? На фотографии обычные полицейские наручники, старик Гарп такие на спор пальцами рвал. Сабо верит в них и знает — всё будет хорошо. Когда тишина становится абсолютной, он встаёт, идёт в прихожую, снимает с крючка ключи от машины. — Ты идиот, — говорит ему в спину Стелли. — Ради чего отказываться от денег и положения? — Женись на моей невесте, — не оборачиваясь, отвечает Сабо. — Считайте, что я умер. — Умрут твои приятели, когда папа узнает, что ты сбежал, — Стелли хихикает так мерзко, что отсутствие привычной трубы в руках вызывает физический дискомфорт. — А ты уверен, что умрут они, а не те, кто решит их убить? — не выдерживает Сабо. Его улыбка, он знает, всё так же вежлива и безупречна, но что при этом творится с его глазами, если Стелли отшатывается и бежит в родительскую спальню с воплями о Сабо, который сбегает? Он успевает спуститься в гараж и завести машину, когда из лифта выбегает отец, запахиваясь в халат и теряя тапочки. Как водить машину ему показывали, Сабо выжимает газ и выезжает из дома, едва не сбив шлагбаум, вылетает на трассу. Уже поздно, дорога практически свободна. Машину нужно бросить, но сначала — запутать следы. Он выруливает на кольцевую, собираясь сделать крюк до другой стороны города, а потом… на метро нельзя, там камеры. А вот в автобусах их пока нет, и есть ночной маршрут. Вместо того, чтобы посмотреть расписание, он выкидывает телефон из окна, слишком большой риск. Проездной — тоже, придётся покупать билет за наличные, но деньги у него с собой. Ночной город, особенно с кольцевой, красив. Миллионы огней, корабли в порту… в Сером Терминале тоже? Странно, там стало слишком мелко, поэтому его и не используют, откуда в Сером Терминале корабль с погашенными огнями? Додумать он не успевает — с развязки вылетает ещё одна машина, мчится прямо по встречной, пьяно вихляясь. Сабо едва успевает вывернуть руль, чтобы избежать столкновения, но машину заносит, и, пробив ограждение, он летит вниз, кубарем катится под откос и всё никак не останавливается, небо и земля меняются местами, в грудь врезается ремень безопасности, лобовое стекло разлетается в крошку. В какой-то момент падение прекращается; Сабо выдыхает, медленно и осторожно, выглядывает из разбитого окна. Машина — кусок искорёженного металла, не более — замерла у края скалистого обрыва. Внизу море, бьющееся об острые камни: они с братьями как-то ходили сюда, ставили сети, но результат был не очень, рыба любит места поспокойнее. Нужно вылезать как можно аккуратнее, чтобы не полететь дальше, но быстро. Среди привычного запаха морской соли и гнилых водорослей отчётливо воняет бензином, а ремень безопасности, как назло, заело. Сгореть или разбиться? Какой сложный выбор, Сабо не хочет его делать: он дёргает за ремень почти в панике, а машина уже горит, и ему лишь остаётся прикрыть лицо руками, дёрнуться на волю и лететь в море.***
Он выныривает из красного марева боли. Голова раскалывается, открыть удаётся только один глаз, второму что-то мешает. С третьей попытки поднимает руку и ощупывает лицо — бинты по всей голове и левой половине лица, руки тоже забинтованы. Всё вокруг раскачивается. — Очнулся, парень? — спрашивают рядом. Слишком внезапно и громко, а может, ему так кажется. — Не уверен, — честно отвечает он. — Где твои родители? Надо связаться с ними, чтобы не волновались… — Плевать, — обрывает его Сабо. Если они до сих пор не в курсе, что он жив, то нельзя упускать такой шанс. Шанс для всех них — Сабо не придётся делать то, чего он не хочет, а родителям не придётся придумывать, куда они дели сына. Несчастный случай, бедный мальчик сам виноват, что взял машину без спроса. Он ещё помнит логику, от которой его тошнит: хороших девочек не насилуют, порядочных людей не едят, а внимательные автомобилисты не попадают в аварии. Ну, разве что по чужой вине. — Мне нельзя домой, — пытается объяснить он. — Пусть лучше думают, что я умер. Всем будет хорошо. Человек рядом с ним не из тех, кому легко затеряться в толпе: у него на лице татуировка, что-то похожее на руны или какую-то забытую письменность кроваво-красным по левой стороне лица. Он наклоняется чуть ближе, и Сабо понимает, что ошибся. Не человек. Ди — у него чёрные глаза, такие же, как у Эйса, Луффи и старика Гарпа. И волосы такие же: густые и чёрные, жёсткие, как у Луффи, только длинные, но более короткие пряди всё равно торчат, хоть и зачёсаны назад. Он должен удивиться? Испугаться? По выражению чужого лица непонятно, чего от него ожидали. Эйс сказал бы: «Морда кирпичом». — Просто вернуть тебя домой было бы проще. Хотя пришлось бы рассказать, как ты сюда попал и чем занимался всё это время… — Время? Я долго был без сознания? — Сабо чувствует такую слабость, что не поверил бы, что долго валялся в постели. Всё вокруг продолжает раскачиваться; за спиной спасшего его Ди — круглое окно, в котором видно только небо. Корабль? — Чуть меньше суток, — отвечают ему. — Ты свалился в море вчера ночью, сейчас только начинает идти к вечеру. Кстати, тебя искали, выловили куртку и ботинки. — Куртку я снял, когда пытался выбраться… — Сабо вспоминает, как пытался отстегнуть ремень безопасности, оттянуть его и вылезти так, когда стало очевидно, что ремень заклинило насмерть. Вроде бы всё-таки выполз, но слишком сильно раскачал машину, вот и полетел дальше. — А ботинки? — Свалились, пока я тебя вытаскивал. Сабо вспоминает участок берега под той скалой, острые камни и сильное течение. Как он вообще уцелел? Машина упала не у берега, а где глубже? И с чего бы вдруг кому-то его вытаскивать, ночью, в опасном месте? Ботинки он не зашнуровывал, чтобы не тратить время, так что тоже вполне логично, что они свалились. Неужели могли подумать в полиции или кто там его искал, что он смог выбраться и уплыл? Тогда должны были весь берег обшарить. — Так что с тобой делать? — снова спрашивает незнакомец-Ди. Сабо хочет домой. В то «домой», которое загородный дом старика Гарпа, с тыквами на огороде, яблонями, криками Дадан и ворчанием Вуп Слэпа. Он хочет к братьям, убедиться, что с ними всё хорошо. Чтобы старик Гарп придумал что-нибудь, о том, что Сабо и впрямь умер, как и обещал, уходя из квартиры родителей. А вместо него появился кто-то другой, кто-то, кому можно и дальше жить в этом доме и называть Эйса с Луффи братьями. — Я вам благодарен, — начинает Сабо, но его спаситель в ответ кривится. Луффи делает так же, когда говорит что-то вроде «да ладно, это ж ерунда». Интересно, все Ди так сильно друг на друга похожи? Не только внешностью, но и мимикой? — Я не об этом спрашивал, — говорит Ди. Хоть не произносит вслух, что жизнь Сабо — ерунда, которая ничего не стоит. Это Сабо сейчас и без лишних напоминаний знает. Если бы не он, у Эйса и Луффи не было бы проблем, их бы не приковали наручниками в каком-то подвале, не угрожали убить. Пусть он уверен, что они оттуда выбрались, всё равно очень мерзко на душе из-за того, что так их подставил. — Мне нельзя возвращаться к родителям, — как можно твёрже говорит он. — Всем будет лучше, если меня посчитают мёртвым. Но мне есть куда идти… — Угу, только ходить тебе пока не стоит. Ладно, пристрою тебя кое-куда, а там сам разбирайся, не маленький уже. Ди звонит своему бате, он прям так и говорит: «Батя», и звучит это удивительно уютно, напоминая требование старика Гарпа звать его дедом. Ди говорит: «Я сейчас подкину тебе одного пацана», — не спрашивает, ставит перед фактом, и это до боли напоминает об Эйсе, когда тот сказал: «Это Сабо, теперь он будет жить с нами». Слишком много ассоциаций, больнее, чем то, что случилось с его телом. Они действительно на корабле: когда Сабо на руках выносят из каюты, он видит море, видит скалы и задыхается, рвётся, едва не падает на палубу. Серого Терминала нет. Вообще нет, есть груда обгоревшего железа, уголь и шлак. И бульдозеры, заравнивающие это всё. Плевать на заначку, которая где-то там была заныкана в одном из неиспользуемых складов, но там ведь жили люди! Много людей, Сабо почти всех знает в лицо и с некоторыми общается, они с братьями часто проводят время в Сером Терминале! А вдруг они были там, когда начался пожар?! — Не рыпайся так, а то уроню, — бурчат ему над ухом. — Пожар! — хрипло выдыхает Сабо, не в состоянии сформулировать нормально хотя бы часть своих мыслей. — Поджог, — мрачно поправляют его. — Сухая погода, сильный ветер, запертые ворота. У леса забор вокруг Серого Терминала давно покосился, пролезть между разошедшихся плит — не проблема. Но не тогда, когда вокруг всё горит, когда паника — теперь-то Сабо знает, как это страшно, когда ты в замкнутом пространстве, а вокруг огонь, и он подбирается всё ближе и ближе. Он не хочет думать о людях, но и не думать не может, представляет себя на их месте, и хочется выть от ужаса. — Всех, кто смог пробиться к морю, мы приняли на борт. Орать и выть хочется уже не так сильно, но всё равно хочется. Потому что «все, кто смог» это не «все», это значит, кто-то остался в огне. Он-то полагал, что научился легче относиться к человеческой жизни, а оказалось, ничего подобного. Пакет крови в холодильнике — это почти то же самое, что купленная у мясника вырезка. А тут люди сгорели просто так, без пользы. Если бы их кто-то съел, воспользовавшись лицензией на Охоту, смысла было бы больше. У смерти должен быть смысл! Иначе зачем тогда жизнь? — Зачем? — шепчет он, потому что кричать сил нет. — Ради чего? — Мусор, который мешал городу выглядеть красиво. Голос у спасшего его Ди — он так и не удосужился представиться — грубый, жёсткий и недовольный. Мусор. Люди не мусор, чтобы их жечь! Сабо жмурится и утыкается лицом в плотную ткань чужого пиджака. Ему помогают улечься на заднем сидении машины, и они едут куда-то, Сабо не видит куда: он хотел бы расплакаться, но не получается, будто его тело не способно сейчас даже на это. Он слышит шорох шин, знает, что сначала была грунтовая дорога, потом гравий. Улица, на которой стоит дом старика Гарпа, тоже засыпана гравием, и всегда слышно, когда кто-то едет. Сабо хочет домой и представляет, что как раз домой они и едут. — А что это меня никто не встречает? Я ж звонил бате! — громко, чтобы в доме услышали, говорит Ди, выходя из машины. Сабо слышит звук открывающегося окна и знакомый голос: — Старика дома нету, у нас тут братишка пропал, вот он и ищет. А нас грозил к кроватям привязать, если опять куда полезем. Хотя смысл привязывать, Луффи и не встанет сейчас сам, так что куда я денусь? — Зашибись, — ещё более мрачно говорит Ди, а потом кричит ещё громче, чем до этого: — Сыночка, ты там совсем охуел? Сабо пытается встать и сваливается с заднего сидения на пол, всё вокруг снова взрывается болью, но сквозь шум в ушах он слышит, как матерится Ди и как Луффи рыдает, что у них украли братика.***
Его зовут Монки Ди Драгон, и он отец Луффи. Сначала Сабо думает, он вытащил его, чтобы не расстраивать сына, но очень быстро оказывается, что Драгон-сан понятия не имел, как его зовут и как он выглядит. Отец Эйса не Монки, и даже не Портгас — это фамилия его матери, — просто старик Гарп пообещал о нём заботиться. Сабо раньше думал, что они двоюродные, но тут явно всё было сложнее. Вдобавок «батя Драгон» звучит ещё сюрреалистичнее, чем «дед Гарп», но логика хоть какая-то есть: — Если вы братья моему сыну, то мне — дети. Что я не так сказал? Они сидят в детской, точнее это Эйс сидит, свесив ноги со второго яруса кровати, и Драгон-сан — верхом на стуле, сложив руки на спинке и упершись в них подбородком. Сабо и Луффи лежат, и последний улыбается, как ненормальный. На всю улицу голосил: «Братик, ты живой!», — даром что у самого три ребра сломано. Они — в бинтах, это так нелепо и неправильно, так не бывает, так не должно быть! Луффи ведь сильный, сильнее, чем люди в его возрасте, пусть пока и не настолько, насколько сильны Ди, но он совершенно точно не в порядке. Эйс, хоть и вполне уже взрослый по меркам Ди — кровь пьёт? Значит взрослый! — тоже весь в пластырях и бинтах. Про Сабо и речи нет, Сабо человек, а люди — хрупкие штуковины, их очень легко поломать. Сабо смотрит на гриву жёстких волос и резкий профиль на фоне окна, вспоминает, как Луффи болтал с отцом по телефону, получал смс и открытки, время от времени дулся, что скоро забудет, как он выглядит. И вдруг его отец вернулся, именно в тот день, в ту минуту, когда Сабо летел в море в горящей машине. Так не бывает. Совпадений не бывает, бывает только судьба. Когда он сказал семье по крови, чтобы его считали мёртвым, — он умер. Другая семья, кроме Эйса и Луффи, кроме старика Гарпа и Дадан, ему не нужна, он и не воспринимал семьёй кого-то ещё. — Если хочешь, чтобы тебя считали мёртвым, нужны другие документы, на другую фамилию… — Драгон-сан говорит невнятно, кажется, бутерброд с котлетой интересует его больше предмета разговора. Вот только заканчивает фразу он совсем не так, как Сабо мог себе представить: — Запишем, что я тебя усыновил, из приюта какого-нибудь.***
На фотографии в паспорте Монки Сабо вежливо улыбается, зачёсанная на левую сторону чёлка почти не скрывает шрама от ожога, хотя разглядеть, какого цвета глаза, нельзя. Он остаётся человеком, но это не мешает ему быть своим.