то, что важно

это поле боя, поединок двух. не находится слов, чтобы описать всё, что нужно обязательно испытать. но это — то самое, от чего бы он не отказался сотни, тысячи и миллионы раз. вот только… чимин смотрит; он прекрасен, заставляет одним лишь своим видом захлёбываться от восторга, но взгляд его колок и свиреп. и если же он смотрит, то мучительно долго, неотрывно и бесстыдно изучающе. хосок всегда где-то здесь. всегда ёжится от этих взглядов, чувствуя нарастающую панику и чувство тревоги. хосок всегда спешит укрыться от них, спрятаться за толстой стеной, скрыть все знаки на своём теле и вообще, лучше бы их не было. простой истиной — красивые цветы; ярко-красные, но чернота посередине напоминает грязный уголь. трепетно, живо, ярко, но ты всегда знаешь, что они недолговечны. прекрасные маки. × — ты такой трепетный, яркий, прямо как эти цветы, — однажды вырывается у хосока, когда он, наконец-то, показывает их чимину. для него не составило труда заговорить с ним, куда больше — просто пересилить себя и сделать это, подойти и не отвести глаз, выглядя так уверенно, как, он знает, никогда не был до этого. чимин хмурится, поджимает свои пухлые губы и как будто над чем-то размышляет. длится это недолго — пять или шесть минут (но за это время хосоку просто отчаянно хочется залезть к нему в голову и узнать, что он там обдумывает), за которые чимин успевает трижды внимательно изучить его руки и усесться в кресло — а потом раздаётся следующее: — красиво. и имя моё… очень красивое среди… них. цветы распустились неделю назад, а чиминово имя расцвело среди маков три дня назад. (возможно, первое, о чём подумал чимин было: «а я его знаю! даже видел как-то пару раз», — подумал чон в тот же момент, увидев цветение.) — да, очень. мне довольно неловко это произносить, но… — хосок приостанавливается, чтобы спустить рукава своей рубашки по рукам. — я хотел бы взглянуть на твои… нет, я хочу их увидеть. чимин вскидывает взгляд и растерянно смотрит на него, колеблется, медлит, судорожно обдумывает. — честно говоря, я бы не хотел, они же идентичны твоим, различие лишь в имени, — резонно заявляет он, а потом широко улыбается, чтобы скрыть своё слишком серьёзное отношение к этой ситуации. — бе-бе-бе, хосоки-хён. и игриво высовывает язык, подаваясь чуть вперёд. хосок опадает спиной на спинку мягкого дивана и смотрит на улыбающегося чимина, улыбаясь ему в ответ. чимин лёгкий и с ним легко. он любит общение, прикосновения и прочие смущающие, по началу, штучки, но впоследствии хосок узнает о нём всё, что только возможно: от любимого цвета до пин-кода от банковской карточки. Но самое главное, важное и высоко ценящееся хосоком: «я люблю тебя-тебя, и только лишь». сейчас в его голову приходит мысль немного подыграть младшему, и он уже довольно наклоняется и тянется к чужим рукавам. чимин вмиг становится чуточку серьёзней и убирает руки за спину. — нет, нет, хён, — цокая, произносит младший. А потом наступает тишина. долгая, слишком тихая, но между ними будто бы говорящая о тысяче вещей: как если бы я был готов остаться так до дней своих конца. чимин распрямляется и неуверенно — вот феномен! — двигается в сторону другого юноши. — почему ты такой? — внезапно произносит хосок и закидывает голову на спинку, фиксируя взгляд на потолке. — ну, я имею в виду, что сейчас ты совершенно другой, — поспешно добавляет он. внезапно, рядом ощущается тепло, а потом оно же окутывает его правую сторону, а на своей руке хосок чувствует неловкое прикосновение чужих пальцев. чимин, который прижался к его плечу щекой и настолько близко, что можно услышать, о чём шепчут его мысли. если бы хосок умел их вообще читать. — что это значит? это из-за того, что… — чимин осекается. он смотрит куда-то в одну точку с минуту, за которую никто не смеет прерывать нависшую тишину. — из-за чего? — всё же подталкивает хосок и, с долей осторожности, кладёт свою руку поверх его. — ну, думаю, я пугающий… в том смысле, что меня большинство сторонятся, и… мне от этого так грустно, — со вздохом отвечает юноша и прикрывает глаза, внезапно почувствовав усталость. — пугающий… я сейчас только понял, что это ещё ничего, но вот… это совершенно не укладывается у меня в голове, — почти внятно произносит хосок, всё ещё удерживая свои глаза на потолке. он думает, вроде как, даже связно, но в мозгах всё в кашу. мысли едва ли не плывут размытым пятном перед его внутренним взором, часть тела почти обжигает чужим теплом и всё воспринимается как-то ещё более иначе, чем раньше. хосок может представить себе обычное поведение чимина вне своей досягаемости, где-то на расстоянии, но совершенно не может вообразить то, во что он превращается в непосредственной близости к нему. слишком контрастирует игривое и прилипчивое со сдержанным и почти кажущимся божественно неприкосновенным. — я не думал, что такой ты… возможен, — как-то поражённо выдыхает хосок и выпутывает руку из объятий, перекидывает её на чиминовы плечи и осторожно тянет того на себя. младший удовлетворённо улыбается, позволяя, и отвечает совершенно сладким голосом: — я много какой возможен. × с последнего «я много какой возможен» проходит всего месяц, и хосок убеждается в этом почти каждый день. хосок выявляет для себя самые любимые стороны в чимине: одна, которая самая-самая умилительная, которая обнимает, заботится и верещит на ухо о чём-то интересном; другая же заставляет его сердце биться быстрее, а дыхание сбиваться как при беге, от которой по телу пробивает градом мурашек, и ты предвкушаешь нечто… незабываемое. укуси его, целуй не в губы, затяни хватку на волосах, ну а потом кричи до охрипа и умоляй. именно это, и ничего, кроме.