***
В активность Маринетт Адриан благоразумно не вмешивался. Маринетт благовоспитанно отвоевала себе часть стола, ближайшую к дающей достаточно света напольной лампе, и тихо-мирно разбирала атлантский факел на мелкие составляющие. О чём-то думала — о чём-то очень для себя важном, и Адриан смотрел на её неожиданную молчаливость и… Волновался. Родителям до её возни не было никакого дела. Буржуа, который мэр, загруженный разрозненными скрытыми намёками по самую макушку и через неумолкающий телефон заклёванный прямыми руководящими обязанностями в их городе, припряг всех окружающих страдать за компанию и структурировать эти намёки во что-то адекватное и профпригодное — для передачи соответствующим структурам. Правительственный штаб развернули в кабинете мадам Чен. Подростков предоставили самим себе: затихшую Маринетт просто боялись трогать, Хлою — банально не втягивали, остерегаясь очередного спектакля, а Адриану, видимо, дали возможность присоединиться, если вдруг у него возникнет такое желание. Желания у Адриана не возникало совершенно, и он довольствовался ролью стороннего наблюдателя, справедливо рассудив, что уж отец-то точно не постесняется припахать его к делу. Но отец не дёргал, а Адриан мог прекрасно слышать их тихие дебаты — и исходя из них решил, что там и без него прекрасно справляются. Даже лучше. Не стоит мешать взрослым знающим людям работать и планировать сложные взрослые дела. Хлоя робостью Адриана не страдала в принципе, поэтому беззастенчиво крутилась у Маринетт под руками, настойчиво висела над душой и всячески напоминала о своём существовании — просто со скуки. И выглядела при этом совершенно невинной. Так, будто не она совсем недавно вынудила всех вокруг успокаивать её тревожность и строить всякие разные планы спасения — и будто бы не она эти планы мешала воплощать прямо сейчас. Но то ли Маринетт воспитала в себе бездонное терпение, то ли у Хлои её приставания получились какими-то мягкими и ненавязчивыми — и Адриан оставался в стороне, даже не думая Хлою как-то нейтрализовывать. — Ты разбираешь факел, который строит порталы, — жеманно растягивая слова, докапывалась Хлоя. — Зачем? Хочешь узнать, как он работает? — Факел, который строит порталы в пространство, находящееся в ином временном пласте, — терпеливо поправила Маринетт. — Он как зачатки машины времени, понимаешь? Если у нас получится сделать топорную машину времени — это развяжет нам руки. Было бы классно обойтись малой кровью, потому что бо́льшие грехи я уже не потяну. Хлоя замолчала. Посмотрела внимательно, как Маринетт аккуратно вытаскивает хрупкое ядро — и пыталась что-то найти в её расслабленном лице. Видимо, нашла. — Ты хочешь назад, — безжалостно припечатала Хлоя, и Маринетт удивлённо вскинула голову. — Куда? — насмешливо уточнила она, но Адриан чутко уловил еле слышный надлом в её интонациях — и этот надлом точно услышала Хлоя. — Туда, откуда ты вернулась. Зачем? Твоё место здесь. Маринетт плавно переплела пальцы, ехидно улыбнулась и всем своим видом показывала, как сильно её забавляет попытка Хлои играть в детектива. Хлоя, уже получив какое-то подтверждение своим домыслам, теперь даже и не думала сворачивать с намеченного пути. Адриан начал медленно подходить — бесшумно, чтобы не сбивать Хлою с мысли, но так, чтобы Маринетт видела это приближение боковым зрением и не испугалась, если ему вдруг захочется ворваться в их разговор. Хлоя уселась на стул и уставилась на Маринетт своим немигающим взглядом, показывая, что она и с места двигаться не собирается, пока Маринетт не объяснит ей маленькую, выбивающуюся из общей картины деталь. Маринетт почти что на неё забила, возвращаясь к своему конструктору. Хлоя ждала. Адриан молчал. Не вмешивался. Наблюдал. — Нет, ты это видишь?! — тихо взвилась Маринетт, понимая, что игнорировать настолько навязчивое чужое внимание у неё не получается, а выдворить Хлою из зоны комфорта молчанием у неё не выходит. — Я о тебе беспокоюсь, — перебивая, пояснила Хлоя, проникновенно заглядывая в глаза. Вкладывая в это своё «беспокоюсь» такое количество скрытых смыслов, что Адриан бы на месте Маринетт уже загнулся в попытке эти смыслы разгадать. Общение с людьми, говорящими исключительно подтекстами, до сих пор казалось ему минным полем — потому что любой его ответ на эти подтексты воспринимался почему-то как издевательство над чьими-то тонкими чувствами. Маринетт хлоин посыл уловила — по крайней мере, прекратила возмущённо скалиться, гиперболизируя своё недовольство, и уставилась на Хлою таким же немигающим взглядом. Адриан, — вообще-то, с самого начала знакомства считавший, что Хлоя и Маринетт очень друг на друга похожи — в свете открытий последних дней искренне задумался над тем, кто у кого и чему научился. — Скажи мне, солнышко, — медленно зашипев, протянула Маринетт, опасно наклоняясь над столом. — Скажи мне, а нахрена ты с Курцбергом целовалась? Предпринимая очередную попытку отпугнуть Хлою с её неприятными разговорами своим жутким видом и неприятными темами. Чтобы наверняка ушла и отстала, намертво избавившись от этой своей дурацкой затеи. И поцелуй с Курцбергом был настолько жирным козырем, что было понятно — простой, заданный вхолостую вопрос был не менее щекотливым, чем притащенный из Петли романтический интерес. Вхолостую ли? Потому что Хлоя запросто могла делать какие-то свои выводы, исходя из своего личного опыта общения с Маринетт. — Потому что он милый, — ровно ответила Хлоя, даже глазом не моргнув. — Потому что он почти дорисовал мой портрет — он красиво ухаживает, ты в курсе? И, кажется, я немножко его люблю. Маринетт медленно кивнула, поощряя эту откровенность — но всё ещё не выглядела достаточно убеждённой. — Потому что этот кошмар длился четыре года, — совсем тихо продолжила Хлоя, явно себя пересиливая. — А четыре года — это восемнадцать процентов от моей жизни. Восемнадцать процентов зарядки можно растянуть на весь день, в курсе? Да, это были довольно паршивые восемнадцать процентов — но и в них было что-то хорошее. Осуждаешь меня за то, что я не хочу от этого хорошего избавляться? Маринетт кивнула, выражая молчаливое понимание того, о чём говорила Хлоя. — Поэтому и хочу вернуться, — просто сказала Маринетт. — Потому что там было не только плохое. Она смотрела на взвинченную Хлою печальными глазами, упрямо не собираясь говорить больше уже сказанного — и Хлоя, чутко реагируя на эту её тщательно скрытую боль, отчего-то ещё больше нервничала. Следующей стадией скандала будет активная жестикуляция — размахивать руками Хлоя любила, просто чтобы показать, насколько сильно она недовольна. А Маринетт всё это время вздрагивала от громких звуков и резких движений — поэтому Адриан пытался говорить мягче и тише, чтобы её не пугать. И всё шло к тому, что пора было вмешиваться — но надо было придумать, как именно. — Да как же тебе помочь, если ты молчишь?! — тем временем воскликнула Хлоя, всё же срываясь в бездну своих переживаний. — Нацепила на себя этот древний жуткий кулон, сделала из него волшебный амулет, а теперь вообще пытаешься построить портал, чтобы прыгнуть на кучу лет в прошлое! Скажи — как не беспокоиться, если ты демонстрируешь самое настоящее деструктивное поведение? — Никак, — тихо откликнулась Маринетт. — Довериться. Могу поклясться, что суицид не входит в мои планы. — Не входит, но венчает! — Но ведь и ты была на костре, — с тихой яростью заметила Маринетт, опасно сжимая кулаки в попытке усмирить свою иррациональную злость. — Я — верю, когда ты говоришь, что всё это была череда случайностей. Почему ты мне не веришь? Хлоя возмущённо задохнулась, уже и не зная, как обличить свои возмущённые переживания в слова. В смысле — в конструктивную речь, потому что возмущённые бессвязные вопли были хрено́вым способом коммуникации. Слова, видимо, не приходили — Хлоя с возмущённым стоном потёрла глаза, пытаясь взбодриться, и оживлённо похлопала себя по щекам. Не помогло. — Мне нужен Нино, — жалобно пробормотала она, растирая виски. — У Нино лучше получается… — Формулировать твои мысли? — огрызнулась Маринетт на остатках запала, и демонстративно скрестила руки на груди. — Назначь Нино зарплату, переводчики-легилименты — редкие востребованные специалисты. Хлоя сердито надулась — но промолчала. Вдохнула-выдохнула, сосредотачиваясь, и заговорила натужно-спокойно, стараясь не вестись на провокации Маринетт. — Одно дело — целоваться с Натом. Потому что Нат, вообще-то, в шаговой доступности, всё-таки немного одноклассник. Самое страшное, что могло произойти — он бы меня послал. Почему, кстати, не послал — это другой вопрос, но не суть. Суть в том, что там риски были минимальными, а у тебя? Ты серьёзно сейчас разбираешь на части продукт какой-то мутной инопланетной технологии? Причём ладно бы просто разбираешь — хочешь собрать во что-то другое! Кустарно собранные машины времени потенциально опасны, и эта опасность измеряется — даже не знаю! — границами фантазии! Между «зажать одноклассника в углу» и «испытать на себе неизвестную технологию, чтобы со скуки метнуться лет на восемьсот назад» есть какая-то просто бездонная разница! Хотя причина вроде бы одна и та же — размытое «не только плохое в четырёхлетнем кошмаре». Скажи — оно точно того стоит? Маринетт медленно выдохнула — пыталась успокоиться. Явно бесилась из-за всплывшей темы — почему? Потому что хлоины опасения, если честно, были Адриану близки и понятны и даже казались вполне обоснованными. А у Маринетт явно были причины рисковать так, как она рисковала, и, если честно, все хлоины сомнения можно было развеять парой фраз… Но не о Банникс Маринетт думала. Не о Банникс. А о чём — сознаваться не хотела. Не была готова?.. И Адриан счёл возможным вмешаться. Он знает, что Часы Банникс точно будут существовать, а причина, по которой Баг их создаст — это уже её личное дело. — Мы уже видели человека, который перемещался во времени и пространстве, — просто сказал он, миролюбиво поднимая руки. — Когда были младше. Это была Аликс из будущего и она показала нам свои часы. А наша Аликс подтвердила, что это они. Потом, правда, попыталась сигануть с крыши, чтобы получить суперкостюм, но Аликс-Банникс быстро дала ей по шее, потому что «это всё так не работает». Встреча с Банникс была одним из самых ярких впечатлений в его жизни. Поэтому он воодушевился, включая внутренний режим клоуна, показал кавычки, подражая возмущённой интонации Аликс-из-будущего — и Хлоя подозрительно нахмурилась, наверное, засомневавшись в его адекватности. — Как будто это доказывает, что Маринетт не пытается изящно самоубиться. — Это доказывает, что даже если она и пытается «изящно самоубиться», то этот способ ей точно не поможет — а значит, и в её творческие процессы вмешиваться не стоит. Слушай, ты не можешь собрать Талисман, я не могу собрать Талисман. А Маринетт — в теории — может. Потому что Баг, которая засела у неё в голове, каким-то образом уже сделала пять таких штук. Предлагаю просто не отвлекать её от медитаций и пойти заняться чем-нибудь полезным. Хлоя смерила его недовольным взглядом. Тем самым взглядом, который раньше сопровождался напоминанием, какой же Адриан глупыш, ничего не понимает в происходящем и как же сложно Великолепной Хло переубеждать его, такого дурачка. Взгляд прекрасно работал где-то до их четырнадцати, пока у Адриана, который трепетно прогибался под её авторитетом, не появилась возможность набрать свою доказательную базу для их споров. Теперь этот взгляд воспринимался лишь индикатором, после которого Хло могла уйти вразнос, и Адриан начал быстро продумывать варианты отступления. — Ребёнок! — громыхнул откуда-то снизу месье Дюпен, и Адриан пообещал принести ритуальную жертву каким-нибудь богам обрывания неприятных разговоров. — Без разницы, какой! Будь полезным и притащи ежедневник! Благословенная вещь забыто валялась на краю журнального столика. Адриан даже на мгновение задумался, зачем там вдруг мог потребоваться рабочий календарь, но решил не зацикливаться — их разговоры тоже обычно принимали непредсказуемые повороты. И, пока Хлоя не одумалась, он быстро всучил ей ежедневник и развернул в сторону двери. — Я прослежу, чтобы ничего не взорвалось за твоё недолгое отсутствие, — сладко протянул он украденной у Лилы интонацией. Безмолвное возмущение сменилось безмолвной насмешкой — Хлоя недоверчиво фыркнула и высокомерно вскинула подбородок. Потому что это она решила уйти из комнаты, и никто в этом мире не может ей указывать, что делать. А Адриан просто дал ей возможность гордо соскочить с устроенного ей же скандала и пойти, например, попинать гимнастические мячи в тренажёрке — чтобы она хоть где-то могла выместить свою бесконечную пассивную злость. — Она не верит в твоё здравомыслие, — хмыкнула Маринетт, когда бодрый топот на лестнице утих, сменяясь какими-то экспрессивными разговорами. — Её проблемы, — беспечно отмахнулся Адриан, возвращаясь к столу. — Я могу быть самым здравомыслящим человеком эвер, если мне не лень просчитывать риски. Маринетт вертела в руках хрупкое ядро факела, пытаясь, наверно, как-то понять, как оно работает или что с ним можно сделать. Может — просто занимала чем-то руки, чтобы оправдать самой себе своё условное бездействие. Адриан как раз прикидывал, как бы её из этого состояния вытащить — так, чтобы Маринетт не восприняла его попытки за лень, безбашие или нападки и не начала нападать в ответ. Потому что, ну, последнее, что ему было нужно — чтобы Маринетт снова замкнулась в себе и под лозунгом «всё в порядке» пошла творить какую-то хрень, совершенно не совместимую со здоровой ментальной стабильностью. И да, Адриан уже начал немного паниковать, ловя себя на мысли, что у Нино ненавязчивость и невозмутимость прокачена до сотого лэвла, и вообще-то его тут очень не хватает… — Я так устала, — вдруг прохрипела Маринетт и осторожно опустила ядро на полотенце. Она хрипло вдохнула, будто бы и правда была готова разрыдаться от бесконечной усталости тихим беззвучным плачем, и безнадёжно потёрла глаза. Шатнувшись, слепо шагнула назад, чуть не запнувшись — и Адриан осторожно придержал её за локоть. И, подумав, потянул на себя, позволяя привычно рухнуть в объятья. Как когда-то почти давно, ещё в лучшие дни геройского напарничества, когда Ледибаг мучилась из-за давления общественных ожиданий, а ему самому на чьи-то ожидания было плевать, но не плевать на мучения напарницы — и он, не совсем понимая причин её загонов, попробовал молча её обнимать. Тогда всё это ощущалось очень неловко и странно — потому что они были почти одного роста, жутко костлявыми нескладными подростками, и он смущённо держал свои руки в одном положении, чтобы не думать о всех-всех частях её тела, которые он может ненарочно задеть… Потом, конечно, он как-то вдруг вытянулся и раздался в плечах, и Ледибаг становилась всё миниатюрнее, обнимать её становилось приятнее и как-то правильнее… Маринетт мелко дрожала — как от озноба, хотя в квартире было довольно тепло. Маринетт сжималась в комочек и почти утопала в его объятьях, и Адриану совсем некстати подумалось, что она совсем маленькая и хрупкая, и ей бы с её хрупкостью сидеть где-нибудь в швейной мастерской и шить платье на выпускной, а не перебирать всевозможное оружие в арсенале, чтобы стать ещё смертоноснее. Он невесомо поглаживал её по спине — потому что так делал Нино, успокаивая Алю после очередного срыва, и это работало, — пальцами перебирал каждый позвонок, и Маринетт отчего-то и впрямь успокаивалась, пригревшись где-то на груди. — Страшно, — сипло, совсем тихо призналась она и будто бы прижалась ещё плотнее. — Очень страшно. И никому нельзя сказать: мама с папой будут на стены лезть, но это никак не поможет, Хлоя начнёт психовать окончательно, про банду суицидников вообще даже вспоминать страшно! Нет, понимаешь — мне, Ледибаг, страшно, а им будто бы даже и по приколу! И её мысли унесло в какую-то совсем несвязную околесицу — каким-то нагромождением друг за другом шли переживания за Хлою, которую каким-то ветром занесло на костёр, когда от неё этого не ждали совершенно; за Алю, которой на костёр была прямая дорога, но оставалась надежда, что ей хватит ума и хитрости выкрутиться из любой задницы, куда бы не занесло. Как-то к этому примешался и парализующий ужас перед Двойником — с которым Маринетт отчего-то находила всё больше общего, и бесконечная ярость из-за бессилия перед Молем, и иррациональная злость на его Талисман, который, конечно же, стоит восстановить и вернуть в рабочее состояние, но эта злость сильнее неё, и Маринетт находит всё больше поводов отложить починку куда-нибудь на попозже. И какая-то обреченная безысходность, отдающая кислым пеплом — смысл как-то бороться, если ничего не закончится в их пользу? Из этой безысходности родилось навязчивое желание создать Талисман времени — и Маринетт, пытаясь собраться, ещё больше напоминала себе курицу, которой уже отрубили голову, но которая всё ещё продолжает бегать. Адриан ласково перебирал её жёсткие волосы, вспоминая, как когда-то, ещё до всего этого, абсолютно тактильная Маринетт довольно жмурилась, поощряя его прикосновения, давая ему, Адриану, привыкнуть к подобным проявлениями привязанности и показывая, что ему нравится её прикосновения и прикосновения к ней. Он слушал её путанный монолог, подозревая, что есть ещё что-то, невысказанное и гнетущее — но покорно не лез туда, куда его не просили. И думал о том, что Маринетт просто заклинило — то ли от усталости, то ли от перенасыщения происходящим. Что всё, с чем они столкнулись за короткие сутки — это как-то слишком для неё, и Маринетт, не разрешая себе в этом признаваться, храбрится и делает вид, что она может с этим справиться. Адриан думал, что это нормально — не справляться со всем навалившимся, что всё это выше человеческих возможностей, а они всё ещё просто люди. Думал, что надо как-то донести до Маринетт мысль, что она — не одна, что всё взваленное на себя бремя она может разделить с окружающими и это не будет проявлением слабости, только здравомыслия. Он осторожно отодвинулся, чтобы заглянуть в её лицо, и мягко придерживал за плечи, и Маринетт испуганно замерла, виновато отводя взгляд куда-то в сторону. Адриан думал, каким же словами донести до неё прописные истины, чтобы она поняла, а не напугалась, и мягким движением ладони вытер застывшие на щеках слёзы. Адриан думал, что её надо на что-то переключить. Он смотрел в её синющие, влажно блестящие глаза, на её красное заплаканное лицо и пухлые, обкусанные в кровь губы — и Маринетт казалась ему какой-то совсем эфемерной. Невероятно красивой, тёплой и сильной — сломанной и заблудившейся, но всё ещё ею. И ему впервые за долгое время было тепло и спокойно — как не было со времён ужасного утра на Башне и воцарения Моля, но как постепенно начало быть с того вечера, когда она сидела на кухне в их тайном логове, в его рубашке и свитере, незатейливо перебирала гитарные струны и будто бы сама ещё не верила в то, что вернулась. И Адриан знал, что теперь она всегда будет рядом, просто потому что ему хотелось быть рядом с ней, так сильно, как ни с кем другим. Хотелось спорить о каких-то неважных вещах, нелепо подтанцовывать хит-параду, делать несусветные глупости, слушать, как она тихо напевает любимые песни, создавая невозможные эскизы, а потом воплощает их в жизнь. Любоваться, какими плавными и женственными могут быть её движения, когда она спокойна и в безопасности — и Адриан мог обеспечить ей это спокойствие. Это всё нельзя было выразить словами — да Адриан и не верил, что сможет сказать это всё так, чтобы Маринетт поняла его правильно. И он, поддавшись какому-то внезапному порыву, какому-то приливу бесконечной и тёплой любви — он наклонился к ней и поцеловал. Нежно и осторожно, с трепетной бережностью, вкладывая в это импульсивное действие всё, что не мог сказать словами. Маринетт вздрогнула и испуганно замерла. Как-то напряглась и окаменела. Не шевелилась — и Адриан, будто очнувшись, быстро отстранился. — Прости, — зачастил он. — Прости, я знаю, я должен был спросить. Маринетт медленно моргнула и удивлённо поднесла ладонь к губам — и Адриан думал над тем, что был бы не против поцеловать её ещё раз, целовать снова и снова… и что он не двигается только потому, что хочет отдать весь контроль Маринетт. Он не хотел её пугать, не собирался ни к чему принуждать, вообще — считал согласие очень важной частью любых взаимодействий и опасался, что своим взбалмошным порывом только что окончательно её отпугнул. — Разве ты лежишь сейчас в нокауте? — удивлённо спросила его Маринетт, робко и неуловимо меняясь в лице. — М? Она осторожно перехватила его руки, мягко сжимая его длинные пальцы в своих маленьких ладонях, и улыбнулась одними краешками губ — словно пыталась сохранить серьёзность, но не могла не забавляться его паникой. — Кажется, — хрипло протянула она, с какой-то смущённой насмешливостью склоняя голову, — когда-то ты уже получал разрешение. Где-то вместе с пояснением, что в таких делах девушка не обязана быть инициатором, а немного спонтанности бывает даже полезным, а ещё об этом всём можно говорить пустые разговоры бесконечно долгие часы, а с плотностью населения нашей квартиры появление лишних глаз в зоне видимости — это только вопрос времени… Она замолчала, обрывая свой несвязный монолог — и каким-то полузабытым, но страшно привычным заботливым жестом провела ладонью по его щеке. Он был готов к тому, что она скажет, что всё поменялось, что она больше не может ему доверять. Что её истерика в тренажёрке должна была показать ему, что всё кончено и не может быть восстановлено, что все привилегии, которые у него были, давно и напрочь канули в Лету… — Я скучала, — вместо множества слов тихо призналась она и первая его поцеловала. Её движения были робкими и немного — неверящими, но теперь — всё было правильно. Застывшая в дверях Хлоя хорошенько прикусила ладонь, чтобы ни единым звуком не выдать своё здесь присутствие, и испуганно оглянулась на месье Тома. — А я говорил, что внизу до ремонта были совершенно безумные обои в цветочек? — протянул он вполголоса, кивнув каким-то своим мыслям, и поспешил отвернуться. — Шутишь, — протянул месье Габриэль, бесшумно отступая к лестнице. — Ради тебя готов вскрыть кусок перекрытия. Эта прелесть точно обеспечит тебе кошмары.***
Адриан медленно покачивался, успокаивая, и Маринетт тревожно ткнулась ему в руку, грея нос. Пахло специями, остатками его любимого парфюма — и чем-то ещё, что, почему-то, ассоциировалось у Маринетт с безопасностью. И Маринетт успокаивалась. В комнате было темно — они не включали верхний свет. И совершенно тихо, потому что отчего-то никто не спешил подниматься наверх. Сумрак мирно обволакивал теплейшим одеялом, и Маринетт впервые за долгое время не хотелось ни о чём беспокоиться. Ей было тихо — оказывается, ей этого не хватало. Тихо и как-то безмятежно. Руки не тянулись к волосам, не обкусывались губы — не было бесконечной тревоги, на которую постоянно реагировала Баг. Маринетт грелась в чужих объятьях, покачиваясь на грани полудрёмы, и ей совсем не хотелось куда-то бежать. Она думала. Думала о том, что продолжает любить Адриана — что стены, которые она вообразила, существуют только у неё в голове и почти ничего не меняют. Что Адриан, видимо, продолжает любить её. Что никто больше не относился к ней так нежно и бережно, не целовал с таким трепетом, осторожно и ласково — что все китайские ухажёры жаждали ею обладать, как статусной вещью. Что даже Яу — казалось бы, самый близкий к критериям нормальности человек — был высокомерным и ожидал от неё подчинения. Его ухаживания напоминали ей мудрое завоевание, в котором смазливая безродная ведьма была ценным призом, интересной загадкой… и всё. Адриан же, прекрасно знавший себе цену, каким-то невероятным образом ухитрялся не принижать ни её, ни себя. Отношения равных — совершенно забытое, но всё ещё прекрасное чудо. Адриан казался немного запутавшимся и сбитым с толку… но ни разу не дал повода его испугаться. Это дорогого стоило. Потому что, если честно, и Маринетт не знала, как бы реагировала на его месте на подобное возвращение из мёртвых. Безопасность… ощущение безопасности за лихие годы были возведены в абсолют. Тему набирающего обороты Апокалипсиса поднимать совершенно не хотелось. — Нино орёт, — тихо сказал Адриан, разрушая это безмятежное не-бытиё, и Маринетт удивлённо сморгнула накатившую сонливость. — Что? — Нино, — повторил Адриан. — Бежит орёт. Пока ещё где-то далеко, но в нашу сторону. — Значит, что-то происходит, — борясь с остатками безмятежности, протянула Маринетт и нехотя выпуталась из его уютных объятий. Отчего-то собраться с силами получалось не в пример проще, чем обычно. Маринетт даже не успела задуматься, почему так — потому что тоже начала слышать приближающийся вопль, а на грани ощущений запульсировали зачарованные стены, предупреждая о надвигающейся опасности. Что бы там не происходило — передышка закончилась, и пора было снова становиться собранной и настороженной. Нино никогда не орал по пустякам. Всё, что не по делу — можно отложить на потом. Маринетт уверенно расправила плечи и неслышно подошла к окну. Слух у Нуара всегда был тоньше, но она выигрывала в зоркости — и уже могла разглядеть мельтешащее вдали движение. — Да чтоб его, — досадливо шикнула она, доставая лук. — Бежит. На своих двоих, гений. С какой-то хтонью на хвосте. Скажи — на что ему пожалована огромная огнедышащая ящерица? — Без понятия, — откликнулся Адриан, отвлекаясь на замах её руки, с которым Маринетт вогнала между половицами несколько стрел. — Пристрелить сможешь? — Куда денусь? — меланхолично пожала плечами Маринетт. — Нино дорог мне, как память о беспечной молодости. Будет грустно, если помрёт… А сама уже прикидывала, как будет стрелять. Хтонь однозначно была хищником, и хищником массивным. Не особо поворотливым — бронебойная чешуя явно не давала подвигаться, но защищала от многих повреждений. Значит, просто дать ей вмазаться в щиты не выйдет: рассвирепеет ещё больше, будет биться и бесноваться, привлечёт лишнее внимание. Гадина. Придётся валить намертво и сразу. Бежал Карапас явно из последних сил, и Адриан решительно распахнул окно, снимая маскировку и давая бро ориентир в пространстве. Дунуло колючим морозным ветром, как-то вдруг беспощадно остужая напряжённые руки до сводящих судорог. Быстро же похолодало за несколько часов… Слишком сильно и слишком внезапно. Плохо, плохо, плохо — неужели и впрямь вымораживает насмерть?.. без крови и битв?.. Вот вам и Йоль… Маринетт дёрнула головой, собираясь с мыслями, и вскинула лук. Тетиву не натягивала, только присматривалась. Экономила силы. У хтони было шесть глаз — что, по-честному, на четыре глаза превышало то количество, которое Маринетт согласна была терпеть. Одно радовало — хищная хтонь имела по-хищному расположенные спереди глаза. Целиться в такие было удобнее, чем в те, что по бокам — особенно учитывая, что всё своё внимание хтонь сосредоточила на жертве и вертеть головой не собиралась. Потрясающе. Правда, что-то подсказывало Маринетт, что Нино положение дел не радовало совершенно. Маринетт нервно хихикнула мыслям и кивнула Адриану, ждавшему её знака. — Прыгай! — рявкнул он так, чтобы ошалевший Карапас точно услышал его с соседней крыши и не стал задумываться о причинах такого приказа. Карапас рявкнул что-то в ответ, что-то совсем невнятное, но Маринетт подозревала, что нецензурное. Просто для того, чтобы придать себе смелости. А потом прыгнул, на какие-то секунды уходя с линии огня. Исчез где-то внизу, но это была забота Адриана, и Маринетт не стала даже задумываться над тем, как Нино попадёт в квартиру. Адриан кинулся к окну, собираясь поймать Карапаса за руку, рухнул на пол и яростно зашипел. Из-за спины метнулся как-то успевший подняться папа, бросаясь помогать — Маринетт не услышала, ни как он поднялся, ни что он говорил, координируя их с Адрианом действия… Её дело было стрелять. И она выпустила подряд четыре стрелы, молниеносно вскидывая их на тетиву одну за другой, пулемётной очередью расстреливая твари глазные яблоки. Два года охоты на чудовищ не подвели ни в логике, ни в меткости. Тварь взревела от боли и ярости, сделала последний рывок, пытаясь сигануть в оконный проём. Цзянь никогда не подводил. — Это клёво, — пролепетал Карапас, распластавшись на полу, — но пиздец жутко. Маринетт кивнула, принимая к сведению, и решительно выпнула отрубленную голову назад на улицу. — Обращайся, — выдохнула она, откидывая упавшую чёлку с глаз, и тщательно закрыла окно. Впущенный в квартиру холод щипал щёки и босые пятки, но чары вроде бы уже начали работать над восстановлением климата… По крайней мере, Маринетт надеялась, что ей становится теплее не от приближающейся смерти, а потому что комната снова начинает прогреваться до комфортной температуры. — Дружище, выглядишь ужасно, — честно сказала она, рассматривая открытые участки кожи и местами разорванный в лохмотья суперкостюм Карапаса. Ей не нравилось, что Нино даже под пьянящим действием магии казался мертвецки бледным. Что дышал он мелко и совсем поверхностно, ни разу не ровно и как-то совершенно нездоро́во. Что продолжал лежать пластом, то ли не желая, то ли не имея возможности пошевелиться. Что поджимал как-то странно руку — будто бы баюкал какую-то совсем свежую травму. — Ты ранен? — строго спросила его Маринетт. — И только попробуй заикнуться про лестницу! Добью. Уже подозревая, что Нино снова будет отнекиваться до последнего, и заранее злясь на него за эти его стрёмные привычки. Да она же его придушит! В гуманных целях и голыми руками, потому что у неё нет при себе мизерикорда, чтобы сделать всё по правилам этих отбитых самоотверженных идиотов! — На велосипеде катался, — пролепетал Карапас, продолжая поверхностно и обрывисто дышать. — Неудачно. И вытащил из-за пазухи дракончика, от переутомления съёжившегося до родных ящериных размеров. А у самого-то глаз дёргается и язык щёлкает — лежит, психует до нервного тика, и абсолютно неправдоподобно делает вид, что помощь ему не нужна. Как будто Маринетт совсем слепая и ничего сама не видит, ага, а его «всё в порядке» определённо должно её успокоить! И она стремительно подорвалась на ноги, тихо и яростно зарычав, подхватила метнувшегося к ней дракончика и направилась к холодильнику размораживать мясо. Если Нино хочет героически страдать — она не будет ему мешать. — Сам с ним разбирайся! — сердито бросила она Адриану, бесспорно доверяя его медицинским навыкам, но не в силах не злиться на мальчишеские глупости. Адриан понятливо хмыкнул и махнул рукой. — Ну и с какой такой лестницы ты так талантливо упал? — весело уточнил он, осторожно избавляя Нино от трансформы, и Нино ему даже что-то ответил… Маринетт не вслушивалась, молча переваривая всплеск своей неуправляемой злости. Да, она видела, что Нино явно нужна помощь. Да, она может ему помочь. Да, она прекрасно знает, почему Нино сейчас отказался. Нино был осторожным парнем с соображающей башкой, и так талантливо убиваться на ровном месте, отказываясь от лечения, было не в его стиле. Да, она знает его кучу лет — и знает, что некоторые детские привычки тяжело перебороть. Особенно, если тебе капитально не повезло с биологическими родителями, и единственное, что можно было сделать в подобной ситуации — это молчать и не попадаться на глаза. Но Маринетт так сильно злилась — потому что Нино, гад, использовал эту дурацкую отговорку про велосипед (а мог бы и про лестницу, а то она не знает самых юморных в её окружении, вот честно!), потому что Нино явно намерился отбалтываться до последнего, не показывая слабости, потому что, видимо, таким корявым способом попытался уберечь её от лишних волнений… Лишних! А не сходить ли ему к чёрту?! Лучшее, что она могла сделать в таком состоянии — уйти в сторону и не мешать Адриану разгребать возникшие проблемы. Мясо из морозилки грелось неохотно, и Маринетт нервно притопывала, держа шмат над стратегически горящей конфоркой. Газовое пламя цепляло взгляд, и Маринетт медитативно смотрела в никуда, пытаясь ни о чём не думать и успокоиться. Баг тревожно заворочалась под рёбрами — то ли взбудоражилась небольшой стычкой и запоздало выражала боевую готовность, то ли предчувствовала грядущую опасность — и Маринетт зябко повела плечами. — Bú yào fán! — рявкнула она, и дракончик недовольно зашипел. Отцепляться от мяса — на которое он накинулся, стоило Маринетт потерять бдительность, и на котором теперь гордо повис, не в силах откусить зажёванный кусок — дракончик не считал необходимым. — Nǐ huì shēngbìng de, — протянула Маринетт. — Кашлять будешь. Опять что-то спалишь. Неслух! Холодное же! Дракончик к логическим заключениям был не склонен и под авторитетами прогибаться не собирался. Он был на редкость капризным существом. Были бы у него силы, и — Маринетт в этом не сомневалась — он бы вообще полез бодаться размерами, отбирая лакомства грубой массой вседозволенности. Создала же химеру на свою голову… Нино за её спиной хрипел и кашлял, влажно и совсем нехорошо. А Маринетт была тем самым человеком в их китайском городке, к которому приходили с любыми проблемами — и неспокойные времена дали ей даже больше медицинской практики, чем она была способна разгрести и не надорваться. Лечить она умела, а разные «боевые» ранения — даже лучше, чем это было бы уместно для милой девочки из благополучной семьи. Так что теперь ей даже не надо было оборачиваться — живое воображение в красках рисовало то, что она могла там увидеть. Это было то, что она умела. Чему научилась, проживая свою китайскую историю. Ещё она умела выслеживать и уничтожать разную нечисть — за головы щедро и молча платили. Она научилась драться в людских бойнях — просто для того, чтобы смочь постоять за себя и за своё в безумное время госпереворота и не быть никому обязанной за навязанное покровительство. И успешно учила основам выживания тех, кого подсознательно определила в свой ближний круг. Да и простейшие защитные артефакты она тоже уже собирала. Чего только стоил хотя бы портативный инь-ян-телепорт, который вытащил Алю из форта Двойника. Китайская история дала ей множество ценных навыков — и в Париже здесь и сейчас, по сути, ничего нового для неё не происходило. Двойник — та же нечисть, и для Маринетт было нормальным — не знать, сможет ли она вернуться с охоты живой. Безумный хаос, который Двойник сеет — та же осада. По сути, она со всем этим уже справлялась — ничего принципиально нового от неё и не требуется. И всё вдруг стало как-то просто и понятно. Весь этот душевный разлад, в котором Маринетт кидало из крайности в крайность, вдруг показался ей смешным и совсем не оправданным. Нет, она не собиралась себя в нём винить — но и не хотела к нему возвращаться. В конце концов, в бойне нет места слабости. — Маринетт, — осторожно позвал Адриан, тщательно контролируя свой голос. — Нужна помощь. И Маринетт глубоко вдохнула. Она может со всем этим справиться. Потому что она это умеет — и у неё это хорошо получается. — Ну же, Нино, — мягко проворковала она, подсаживаясь рядом на пол. Осторожно приподняла ему голову и заглянула в мутные от боли глаза. — Сосредоточься на моём голосе. Сейчас станет легче, хорошо? Первым делом следовало обезболить, но чего-то совсем мощного у них в аптечке, конечно же, не было. Контроль над чужим разумом был самым гуманным выходом из ситуации. Кусок грудной клетки очень живописно выпирал при вдохе и западал при выдохе. Выглядело так, будто проще вырезать сломанные кости и вырастить новые. Маринетт рассчитывала лишь на то, что никакой обломок не проткнул Нино лёгкое — в противном случае ей могло просто не хватить рук. — Не бойся, — шепнула она затухающему сознанию. — Я фартовая. Призванная на помощь Баг циничным холодом морозила позвоночник.***
Способности Баг к исцелению Роу считала проявлением божественной сущности. Почему-то, ко всему прочему, исцеление сопровождалось разными спецэффектами — Маринетт бы никогда этого не заметила, не расскажи ей об этом впечатлительная подруга. На самом деле, ничего божественного там не было. От самого процесса Маринетт становилось невыносимо дурно — накатывала предобморочная слабость и сдавливала голову вырвиглазной мигренью. В плохие дни казалось, что каждый кровеносный сосуд раскаляется добела и с мучительной медленностью вытягивается наружу. Благоговейное очарование, в которое исцеления вводили зрителей, обходило Маринетт стороной. Может, поэтому она и брала за лечение настолько огромные деньги — потому что половина этой суммы могла легко уйти на одно только восстановление. Пока остальные узревали чудеса, Маринетт вкладывала в эти чудеса жизненные ресурсы своего организма — и в голодную осадную зиму всё могло закончиться для неё весьма плачевно. Но, помимо всего прочего, Маринетт была ещё и ужасно упрямой и имела обыкновение зацикливаться на каких-то символичных для неё вещах. Так что Нино был обречён выжить, чтобы выслушать все-все-все возмущения… когда Маринетт немного отпустит. — Что болит? — строго спросила она, когда Нино наконец-то сделал первый полноценный вдох и тут же, душераздирающе стеная, зачем-то попытался усесться. Маринетт — которая, вообще-то, страшно гордилась собой, ювелирно зашитой печенью, вычищенной от токсичной черноты кровью и пока только заново костеневшими, но обещавшими быть очень крепкими рёбрами — сесть не давала. Сурово щурилась, старательно держа лицо при всём спектре ощущаемой дурноты, и одним выразительным взглядом пообещала добить, чтобы не мучился. — Если честно, то всё, — прохрипел Нино, послушно прекращая свои попытки в самостоятельность. — Значит, живой, — постановила Маринетт. Руки трясло от болезненных судорог и, рассеянно комкая подсунутое полотенце, Маринетт старательно пыталась вернуть мышцам былую подвижность. А ещё — вернуться в разум, потому что Нино своей попыткой двинуть кони её качественно напугал, и теперь она боялась от него отойти, пока не убедится, что он может нормально функционировать без всяких там героических попыток умереть. — Сбагри меня Але, — проницательно попросил Нино, косивший на неё глаза. — И поешь. Маринетт умилилась — и задумалась о том, что, вообще-то, чувствует себя намного лучше, чем должна бы при подобных обстоятельствах. Это было даже подозрительно — и она импульсивно проверила серёжки. Серёжек не было. Точнее, они были, лежали в своей шкатулке — но они были не теми, привычными и обкатанными гвоздиками Ледибаг. Эти серьги были чем-то древним, более сложным, открывающим новые возможности… к которым Маринетт была совершенно не готова. Ей хватало того, что приносила ей внутренняя Баг — что-то большее её банально пугало. Хотя, может быть, если она наденет серьги — Баг вообще придёт в равновесие? Прекратятся панические атаки, она сможет контролировать свои действия на пределе возможностей. Начнёт, наконец-то, запоминать, что с ней происходит, когда Баг накрывает приходами и рвётся в бой. Сама станет Баг в полном смысле этого слова — но нужно ли ей это? И всё же — почему ей легче?.. Неужели потому, что йольская ночь была в самом разгаре — и было удивительно, что её влияние действительно ощущалось во всей красе. Получается, весь её магизм — не просто предрассудки? — Чтобы меня подменить, Аля должна сюда явиться, — иронично хмыкнула Маринетт, покачивая головой. — Для начала. Что её задержало на этот раз? С нами снова охота на Ледибаг? В ответ Нино подозрительно молчал — и Маринетт, чутко уловив его замешательство, сразу же встревожилась и напряглась. Она ему всё-таки что-то повредила? Не долечила, не заметив — и теперь Нино собрался помирать от какого-нибудь спонтанного инсульта? Или это Аля снова сорвалась в импульсивные приключения, никому не сказав? Хотя единственное, что от неё сейчас требовалось — это не лезть на рожон, пока ситуация не стабилизируется. — Нино? — Аля разве не тут? — совсем тихо уточнил Нино, и Маринетт загрызло очень нехорошее предчувствие. Они могли сколько угодно шутить про азарт, с которым Сезар гналась за новыми сенсациями, но всё же это было насмешливым преувеличением. Але доставало ума не спорить с логическими доводами — а Маринетт знала, что Лиса была весьма убедительна. Аля должна была впечатлиться — и ничего хорошего в её отсутствии не было. Маринетт переглянулась с Адрианом — и Адриан быстро подорвался на ноги, чтобы запустить голограф и развернуть самые актуальные карты Парижа. Дёрнул Хлою, и Хлоя понятливо попыталась связаться с Руж по коммуникатору. Нино, отчаянно паникуя, через тик и дикую слабость начал пояснять: они с Алей получили сообщение Лисы и выдвинулись в пекарню сразу же, как утих кислотный снег. За пару кварталов им не повезло наткнуться на очередной портал — и, пока Карапас отвлекал свежую стаю уродцев, Руж должна была под прикрытием миражей добраться досюда и ждать его возвращения. Ей надо было пройти от силы метров триста — совсем ерундовую дистанцию для человека в трансформации, и Нино даже подумать не мог, что на этом коротком участке что-то может пойти не так. Тем более — так катастрофично. Хлоя сказала, что у неё не получается соединиться с коммуникатором Руж. Зачем Але сбрасывать трансформацию, было не ясно, но наверняка у неё была достаточно веская причина пойти на этот риск. — Вдохни и выдохни, — строго скомандовала Маринетт, хватая Нино за руки. — Всё будет хорошо. Аля умная и просто ждёт помощи, а мы сейчас взломаем её костюм и выясним координаты. — Тем более мы знаем примерный радиус поиска. Вряд ли она ушла совсем далеко, — задумчиво добавил Адриан, и Маринетт согласно кивнула. Она смотрела, как Нино пытается снова взять под контроль тик, и думала о том, что у них всех сдали нервы. Что за Алей определённо надо будет идти, но лезть туда в одиночку она Нуару точно не позволит. Что Хлое, с едва работающим Талисманом и навыками, не предусматривающими тесного контакта с противником, на улице делать нечего — к тому же, Хлое с избытком хватило обвала в лаборатории и бойни в спортзале, и ещё один подобный эпизод мог запросто её добить. Что доверить Нуара кому-то из призванных магией Маринетт не может — просто исходя из того, что Двойник была ею самой, с теми же навыками и совершенно без тормозов, и ничего не помешало бы Двойнику рассеять призыв. И тогда Нуар останется один на один с очевидной западнёй. Талисман Мотылька пришёлся бы весьма кстати, но сейчас был разломан вдребезги — и его восстановление явно было бы слишком долгим для вылазки, в которой счёт уже пошёл на минуты. Если Аля зачем-то сняла трансформацию — её шансы уцелеть падали с космической скоростью из-за целого списка независимых факторов. А Маринетт чувствует себя подозрительно хорошо. В том смысле, что при тех же условиях в Китае она бы уже лежала овощем или была бы к этому близка, а тут она мало того, что может связно думать — так ещё и как будто бы действительно ощущает прилив сил. Было ли восстановление действительно быстрым, или же беспокойство ударило в голову, заставляя шалеть от прилива мнимой энергии — Маринетт не знала, но собиралась пользоваться сполна. — Засёк, — сказал Адриан, звонко хлопая в ладоши, и Маринетт кивнула, всё для себя решив. — И почему я не удивлён, что её опять унесло куда-то в сторону, м? — Видишь координаты? — Недалеко от Эйфелевой Башни, — мрачно отозвался Адриан, и Маринетт тихо застонала. — Но плюс-минус в жилых кварталах. Спасибо, что не в поле. Эйфелева Башня была паршивой новостью, просто потому что её страшно любили туристы и акумы. Они не знали, почему — но что-то точно притягивало туда молью нечисть как маяк. Эйфелева Башня — гарантированная резня, и там Двойник легко могла повернуть любую ситуацию в свою пользу, дурацкое преимущество местности. Но если им удастся сдвинуть бой к набережной Бранли и спуститься к Сене — Баг хватит сил развернуться во всю свою божественную ширь. Близость к Хуанхэ была прекрасным поводом для тренировок, и у Маринетт осталось несколько козырей в рукаве на самый плохой случай. — Один ты не пойдёшь, — сказала Маринетт, жестом подзывая Хлою к себе. Хлоя уселась рядом с Нино, с лёту принявшись что-то там болтать ему на отвлечённые темы, и Маринетт, удовлетворённо кивнув, направилась к раковине. Руки, измазанные в окровавленной воде, хотелось помыть как можно быстрее. — Как будто есть другие варианты, — отмахнулся Адриан, тщательно вглядываясь в карты и запоминая на них любую подозрительную мелочь. Наверняка прогонял в своей голове кучу правдоподобных исходов. И не мог не понимать, что это всё ловушка, но, дурак, решил снова провернуть фокус из спортзала — прыгнуть в бездну, и будь что будет. Маринетт аж перекосило — хорошо хоть в этот раз он не собирался избавляться от Трансформации. Подумать только, тогда они ещё думали, что вся соль происходящего — в охоте за Талисманами. А теперь это кажется очевиднейшей чушью. Как же быстро всё меняется… — Я иду с тобой, — сказала Маринетт, быстро комкая полотенце. Адриан посмотрел на неё крайне нелюбезно — и Маринетт импульсивно захотелось его стукнуть. — Ты же чувствуешь явную подставу, да ведь? — подозрительно уточнила она, начиная сомневаться в его здравомыслии. — У тебя руки от бессилия трясутся. Давай, действительно, без самоубийств, а? И он, вглядываясь в очертания карты, чтобы точнее запомнить область поиска, быстрым движением обратился в Нуара. Собрался выходить, предусмотрительно дорабатывая базовый костюм тяжёлыми зачарованными мехами, чтобы не окоченеть ещё на подходе. И шагнул к двери, собираясь накинуть капюшон. Вонзившийся рядом с ухом кухонный нож заставил его замереть и сбавить обороты. — Следующий прилетит тебе в горло, — спокойно предупредила Маринетт, медленно выдыхая. — По старой дружбе прибью тебя быстро и гуманно. Потому что вряд ли Двойник будет столь великодушна — ей вроде как нравится играть с трупами. Нуар задумчиво коснулся кромки уха. Лезвие хорошо заточенного ножа совсем чуть-чуть оцарапало кожу — и на его перчатках осталась капля сукровицы. Это доходчиво донесло позицию Маринетт во всём происходящем и заставило Нуара задуматься над её переживаниями. — Хорошо, — терпеливо произнёс Нуар, плавно разворачиваясь. — Ты права. Кого в напарники предлагаешь? Потому что что-то я сомневаюсь, что сейчас у тебя достаточно сил, чтобы думать, драться и при этом не околеть в процессе. Останься с Нино, а? — Если ты замрёшь на три минуты, — откликнулась Маринетт, опуская руку с ножом, — то я за это время запущу чёрное солнце. Его щитов должно хватить с головой. Мы же не полезем в драку нарочно, правда, Адриан? Нуар сощурился, пытаясь молча переупрямить её упрямство. Но Маринетт настолько не нравилось то, что он идёт один — куда-то, где уже пропала Аля, — что его, в общем-то, логичные доводы не произвели на неё никакого впечатления. Нуар уже открыл было рот, чтобы возмутиться и пойти на принцип… но вдруг отчего-то передумал. Наверное — вспомнил целый список обвинений, которые они вываливали друг на друга сразу после ухода Ориона. — Две, — мстительно поправил он, скрещивая руки на груди в знак свей неподвижности. — Две минуты. — Замётано. Камень из Броши встал в родное гнездо быстро и легко. С древним амулетом вообще не возникло проблем — и, накидывая кожаный шнурок на шею, Маринетт думала о том, что использовать чёрное солнце в самую тёмную ночь — символично. Что есть в этом какой-то смысл, искупление — принять защиту от Талисмана, из-за которого её убили. Возможно, это даже к удаче — но что-то всё ещё не давало ей покоя. Маринетт отмахивалась от назойливого беспокойства, аргументируя его тревогой за Алю, но Башня, но жилой квартал и отсутствующая связь… Если Маринетт чувствует себя сильнее — почему Двойник не может ощущать того же? И почему не должна этим воспользоваться?.. Сжатый в ладони медальон Яу предсказуемо безмолвствовал. — Придержи до моего возвращения, хорошо? Хлоя согласно угукнула. Она хотела что-то спросить — но передумала, когда Нино многозначительно ущипнул её за локоть. Маринетт благодарно кивнула и взмахнула руками, будто бы обводя очертание дверного проёма. Это простенькое заклинание не раз помогало ей быстро и бесшумно покинуть лавку, избегая нежелательных встреч — и дракончик, чувствуя знакомую магию, заученно свернулся в калачик, каменея до следующего зова. — Портал? — задумчиво уточнил Нуар, внимательно вглядываясь в гладкое стекло завесы, медленно разгорающееся в проёме. — Мы же спешим, — откликнулась Маринетт, покрепче затягивая ремни ножен. Длинный мех тяжёлой шубы щекотал нос и щёки, но это даже не мешало. Мешало огромное множество шпилек, которые появились вместе с платьем — и которые быстро и усердно Маринетт выкручивала из густых волос, пока проход набирал силу. Мешала тёплая муфта, которую сразу же кинули в угол. Мешали браслеты — но на них виднелась руническая вязь, и Маринетт решила оставить их как есть. Цзянем махать она хуже не станет. И не из таких ситуаций выкручивалась. Баг мирно грела нутро, напоминая о себе — и древний амулет совсем ей не мешал. Это было добрым знаком. — Але бы по шее вмазать, — буркнула Маринетт, заправляя в капюшон лезущие волосы. — В профилактических целях. Нуар хмыкнул, галантно подавая руку, и весело мигнул зелёным глазом. — Всенепременно, Миледи. Завесь портала привычно обдала фантомным холодом — так ярко контрастируя с теплом его ладони.***
— У меня довольно странное ощущение, — задумчиво протянул месье Агрест, — что дети сейчас банально аннигилировались в полнейший ноль, а мы ничего не попытались с этим сделать. — Типун тебе, — устало протянула мадам Чен, осторожно обходя Нино на пути к крану с питьевой водой. — Просто заткнись, без тебя тошно. — Кто-то должен сказать вашим детям, что кидаться ножами в людей — это невоспитанно и неприлично, — хмыкнула Одри, облизывая фольгу из-под йогурта, и Лисса согласно кивнула: — Только после того, как Эми покажет мастер-класс и первая прекратит бросаться веерами. — И давно у вас так? — тихо уточнил Нино, пользуясь возможностью и тем, что всем было не до него. Хлоя невнятно повела плечами, не зная, как сформулировать ответ, и украдкой бросала на скопище родителей настороженные взгляды. Скопище обессиленно грызлось: мадам Паон шипела, что ничего она обещать не собирается, потому что сын у неё один и она о нём беспокоится. Месье Агрест отмахивался, что теперь-то их сын наконец-то похож на нормального человека, поэтому со всем остальным он согласен мириться, Паон шумно возмущалась, эмоционально повышая голос — и уже мадам Чен повернулась её одёргивать в не самых приятных выражениях. Так обычно и начинались семейные драки, а Нино всё ещё был слишком слаб, чтобы уползти в какой-нибудь неприметный тихий угол. — Да как будто они всегда такие, — неуверенно протянула Хлоя, успокаивающе похлопывая его по руке, и скривилась. — Тут из последних сплетен выяснилось, что мать моя Одри — единокровная сестра месье Тому, мадам Сабин была замужем за месье Габриэлем, а Маринетт какое-то время загонялась из-за того, что могла оказаться незаконнорожденной Агрест. — А ты разве не знала? Хлоя дёрнулась и смерила его максимально подозрительным взглядом. Она очень любила чужие тайны, находя в них развлечение в своей пресной распланированной жизни дочери высокопоставленного лица — Хло явно была недиагностированной адреналинщицей. Хотя, тайны она хранить умела — и очень злилась, когда её во что-то не посвящали, считая подобное укрывательство личным оскорблением. О, Нино прекрасно знал об этой её черте — его уже прикладывало пару раз её тяжёлым характером. Но он искренне не думал, что Хлоя была не в курсе сложностей семейной истории Дюпен-Ченов и причастных — иначе бы пошёл простым путём и отыграл изумлённое удивление. — А, то есть ты об этом знал! — громко возмутилась Хлоя. — Знал и не сказал! Какого чёрта, Нино?! Её противный визг отвратительно вворачивался в самый мякиш усталого больного мозга, и Нино сморщился и заскулил, пытаясь как-то облегчить вспыхнувшую боль. — Хло, прошу тебя, — простонал он, прикладывая замёрзшие пальцы к вискам. Хлоя испуганно хлопнула себя по губам и сразу же замолчала. — Помочь встать? — пробасил возникший в поле зрения месье Том, и, не дожидаясь ответа, плавно поднял Нино на руки. — Тебя на диван сбросить? — На стул, пожалуйста, — сконфуженно отозвался Нино. Чувствовал он себя потрёпано и совсем стрёмно, если честно. Где-то как безвольная котлетка, которая лежит-шкварчит и никуда не рыпается. От того, как бережно его держит на руках огромный мужик и как беспомощно он себя при этом чувствует, было максимально некомфортно. Но Нино успокаивал себя тем, что при габаритах доброго и мягкого месье Тома даже Адриан будет выглядеть нежной принцессой. Стройной двухметровой принцессой. Воображать это было смешно, поэтому Нино немного отпустило. — На, набрось, — кивнула мадам Сабин, протягивая ему огроменный свитер, и только из уважения к этой великолепной женщине Нино держал себя в руках и не расплывался амёбой на их обеденном столе. Сидеть с голым пузом и правда было холодно и неуютно — и Нино поспешил сунуть руки-ледышки в тёплые шерстяные рукава. Вдруг согреются. Тугие повязки наглухо стягивали грудь и рёбра — и Нино застыл, трепетно проведя ладонью по полосе молодой кожицы, которую вырастила Баг. — Веришь, Хло, — восхищённо протянул он, вдыхая, — я свет в туннеле видел… — Ты её напугал, — беспокойно отозвалась Хлоя, подсовывая ему какой-то горячий и одурительно благоухающий чай. — Она сидела и ругалась, чтоб ты подыхать не смел. Но вытащила. — Я тебя в спортзале помню, — хмыкнул Нино, расправляя свитер и принимая приличествующую собравшемуся окружению позу. — Так что охотно верю. Чай жёг пальцы, нёбо и губы, но Нино пил, полагая, что в ближайшее время вряд ли появится новая возможность сесть и спокойно передохнуть. Даже с Вайззом ему требовались хоть какие-то силы — просто потому что демонический братан не сможет вытягивать энергию из иссушенной мумии. Да и прикормить его чем-то надо — хрен их там знает, как скоро Нино придётся снова трансформироваться. Статистика последних дней в этом плане совсем не радовала. Хлоя, проследив его задумчивый взгляд на бутерброды, молча пододвинула блюдо поближе. Выглядели бутерброды очень заманчиво — но Нино недоверчиво прислушивался к своему организму и подозревал, что ничто из съеденного им сейчас не усвоится. Жить ему ближайшие сутки на водичке… — Ваш чай как всегда бесподобен, мадам, — благодарно протянул Нино, подталкивая ошалевшего Вайзза наслаждаться едой. Мадам Чен ласково улыбнулась, подсовывая остатки творожной начинки. Мадам Чен всегда была слишком прекрасна для этого мира. Её беспрекословным наставлением экспрессивная грызня всех со всеми — «Знаешь, Эмили, тебя тут не было, когда врачи один за другим пытались диагностировать Адриану весь список аутистических расстройств, так что да, я вижу, как на него влияет девчонка Дюпен-Чен, и даже больше, совершенно не собираюсь в это вмешиваться!» — как-то плавно и безболезненно перетекла вниз, оставляя их с Хлоей в тихой пустой столовой с едой и питьём. — А конструктивные сплетни у тебя есть? — спросил Нино, когда мадам прикрыла за собой дверь, и осторожно попробовал творожную массу на вкус и самоощущения. — По мелочи, — пожала плечами Хлоя. — У Баг где-то есть целая Империя, два младших брата и невестка. Баг наследует аж целый престол, но мы не можем пользоваться атлантской армией из-за временного парадокса. Возможно, мы все умрём, но Маринетт пытается собрать машину времени, так что, может, и пронесёт. А, ещё: ты же помнишь ту легенду с древним письмом и кулоном? Письмо, оказывается, изначально было адресовано Маринетт, и теперь её кидает от полнейшей апатии до бешенной гиперактивности и обратно. Говорит, что это какой-то важный знак, Адриан ей кивает — но он, похоже, исполняет функцию болванчика и сам ничего не понимает. А Маринетт не может толком объяснить. — Бесишься из-за этого? — Она могла бы быть уверенней в своих решениях, — цокнула Хлоя. — У нас тут Апокалипсис, а она морозится. Нино даже повернулся — искренне не веря, что Хлоя может говорить такое на полном серьёзе. Но Хлоя сидела и хмурилась, апатично покачиваясь на стуле, и явно изо всех сил чувствовала себя брошенной и обманутой. А это уже был эмоциональный неконструктивизм — и Хло пора было разворачивать, пока она окончательно не напридумывала себе и окружающим проблем. Им и без её истерик было чем заняться. — Маринетт всего семнадцать лет, — хмуро напомнил ей Нино, настороженно прищуриваясь. — Не взваливай на неё больше, чем она уже на себя взяла, лады? А то клёво, конечно, когда все сложные решения принимает кто-то другой. Можно удобно устроиться, сложить ручки и безопасно осуждать всех подряд. Хлоя вспыхнула, моментально покраснев до самых корней волос, и капризно скривила своё миловидное лицо в совершенно ужасную гримасу. — Я ей предлагала разделить ответственность! Она не хочет! — Может, потому что очень хорошо понимает, о чём идёт речь? — флегматично отозвался Нино, зачерпывая ложкой творог. Он выдержал паузу — Хлое надо было взять себя в руки, а ему очень хотелось есть. Лёгкая творожная масса раздразнила погребённый дурнотой голод, и даже бутерброды уже не казались плохой идеей. Но Нино, ставя на себе эксперименты, решил пока ограничиться творогом. Пока! Ведь ещё не вечер… тьфу! Ещё не утро, вот! Жизнь прекрасна и полна удивительных открытий! Хлоя глубоко дышала, очищая разум, и медитативно качалась на стуле. Она всегда быстро вспыхивала и так же быстро успокаивалась — тут налицо были проблемы с управлением гневом. Опыт показывал, что в такие моменты надо было просто-напросто замолчать и уйти в тотальный игнор; худшее, что можно было сделать — это начать скандалить в ответ. Во-первых, Хлоя могла перейти на оглушающий ультразвук, во-вторых — яростно и беспричинно разрыдаться. Дойти до точки и записать тебя в смертельные враги — при всём том, что Хло всё же была классной девчонкой, и ссориться с ней у Нино, объективно, не было никакого желания. Но вроде бы она научилась контролировать свою эмоциональность — значит, действительно сейчас переживала. — Маринетт думает образами и на сверхскоростях, — протянул Нино, помешивая кощунственный, но такой желанный сахар в чае, когда лицо Хлои приняло здоровый цвет и приемлемое выражение. — Естественно, что в момент мозгового штурма ей банально некогда подбирать слова. И Адриан это знает — как и про её зависимость от одобрения окружающих, — поэтому кивает в нужных местах и терпеливо ждёт, пока её мысли примут окончательную форму. — Она Ледибаг, — сумрачно нахохлилась Хлоя. — Она вообще может не оглядываться на окружающих. — Ага, — кивнул Нино. — И стать вторым Молем. Или ещё чем похлеще… Хлоя яростно зашипела и нелепо взмахнула руками, пытаясь выразить своё возмущение подобными сравнениями и упоминаниями. — Тогда пусть учится ясно выражаться! — прикрикнула она, эмоционально стукнув по столу. — Зачем? — не согласился Нино. — Сколько времени мы пытались развязать Петлю, четыре года? При всём научном подходе Адриана, при всей нашей подпольной деятельности, при убитом в первые же годы Моле… А Маринетт потребовалась неделя, чтобы вникнуть, со всем разобраться и свергнуть Средневековье в адские бездны. Туда ему и дорога, к слову, мне Апокалипсис куда милее в родном двадцать первом, а не со всеми этими вилами, факелами и святой Инквизицией. Но просто факт в копилку: есть что-то, что выходит только у неё и только с её таким вот чокнутым образом мыслей. Зачем его ломать под все эти социальные нормы, когда он даёт такие результаты? Хлоя злобно запыхтела, выглядя не сильно убеждённой, и нахмурилась с утроенной силой. — Тогда я вообще ничего не понимаю, — буркнула она. — Если Маринетт так быстро соображает — почему она уже не составила какой-то план? Хорошо, она решила сделать новый Талисман, даже разобрала межпространственный факел — но ведь на этом дело и стопорнулось! Она что-то там себе придумывает — и ничего не делает! — И давно она факел разобрала? — усмехнулся Нино, подсовывая Вайззу очередной бутерброд. — Недавно, — огрызнулась Хлоя. — Но суть ты понял, не придуривайся. Что-то делать она пошла только после того, как я раза три спросила у неё в лоб, что она планирует делать и всяческими методами выводила её на споры и возражения. Складывается впечатление, что её всё устраивает и ничего она менять и не хочет! Нормально вообще? — Нормально! — прикрикнул Нино, потому что хлоино деятельное беспокойство начало утомлять. Глаз снова дёрнулся, сердце — безудержно заколотилось. Дурнота подступала с новой силой, напоминая о ноющих рёбрах — и всё вместе навеивало не самые весёлые воспоминания. Хлоя смотрела крайне обиженно — как будто строила на него, Нино, большие союзнические планы, а теперь он, такой гадкий и кривой, сидит и не оправдывает её светлые ожидания. Сама того не замечая, она вступила на ту территорию, в которой ничего не понимала, и… Господи, она же не пошла высказывать всё это Маринетт вот так, прямым текстом? Пожалуйста, скажите, что нет… — Норма-ально, — повторил Нино, растягивая гласные. — Нормально. Потому что Маринетт вернулась домой из Ада, и для неё теперь всё хорошо. Намного лучше, чем было, и поэтому она уже победила, понимаешь? Да, дома неидеально, да, происходит какая-то жесть — но всё то же самое было и там! А тут, помимо всего прочего — дом и семья. Кто-то, кто может без вопросов пойти и двинуть в нос инопланетному проходимцу, чтобы не пришлось делать это самой. Кто отнесёт в кровать, когда отрубит, подсунет анальгетики. Спину прикроет! Выслушает, утешит, пообещает, что всё будет хорошо, и погладит по голове. Это уже победа, понимаешь? Ей уже хорошо — и она не хочет что-то менять. Потому что банально потерять боится! Хлоя молчала. Щёку стало совсем уж очевидно подёргивать, и Нино начал нервно её растирать, пока не свело окончательно. Да чтоб её! Как же вовремя всё это вернулось, докатился… Хлоя попыталась мягко взять его за руку, чтобы помочь успокоиться — но Нино импульсивно её одёрнул. Он не знал, зачем. Просто подсознательно ему казалось, что, если Хлоя не понимает, почему его сорвало, то и успокаивает она его не искренне, а, скорее, технично. Это была самая дичайшая дичь, которая только могла всплыть в мозгу, что-то совсем нелогичное и разрушающее — но раз Хлоя, мастер выводить на эмоции, ухитрилась довести и его… Что ж, пусть пожинает плоды. Хотя Нино был безмерно счастлив, что Хлоя не понимает. Она и не должна понимать, она — благополучная девочка из высшего общества, и её отец, хоть и был занят работой большую часть своего времени, исправно выполнял все свои отцовские обязанности.***
Дверь промёрзла насквозь. Дом, к которому их привел поисковый маяк, был из тех дряхлых домов, которые были слишком стары, чтобы соответствовать стандартам столицы, но при этом достаточно крепкими, чтобы продержаться ещё какое-то время. В таких домах часто жили люди — но квартиры совершенно не стоили своих денег. В таких домах можно легко взломать замок и зайти в подъезд, даже не имея ключа. Это было удобно, когда надо было спрятаться для трансформации, или спуститься с крыши, когда трансформация спадала раньше времени. Но жить в таком доме? Пожалуй, ни за что. — Не нравится мне это, — протянула Маринетт, подозрительно осматривая залитые краской окна подвала и разрисованную граффити стену. Нуар согласно угукнул и, не церемонясь, одним ударом вынес дверь с петель. — Славная столица великолепной Франции, — хмыкнул он. — Самое сердце. Почему дом ещё не снесли? — Спроси у Крёстного. Внутри была беспроглядная тьма. Пахло затхлостью и морозом, а ещё — запущенной плесенью, тухлятиной и строительным мусором. В доме было не теплее, чем на улице — и Маринетт щёлкнула пальцами, зажигая над головой огненный шар-светильник. Убиваться в дырах трухлявого пола она не планировала. — Есть кто? Ау! Эхо отразилось от стен и давяще зашипело в ответ. — Я не думаю, что Аля бы полезла наверх, — протянул Нуар, подозрительно косясь на в край обветшалую запылённую лестницу. — Она могла зайти через окно, — отозвалась Маринетт. — Но давай начнём снизу. Дом был полон разного хлама. Поломанные стулья, дырявый диван, разваленные шкафы. Разбросанные по полу рванные тряпки штор и обивки, обрывки обоев… Засмотревшись на кованную решётку, Маринетт случайно пнула неваляшку — она басовито звякнула, отражая пламя светильника, и начала размеренно покачиваться. Для полного счастья здесь не хватало только крыс — но эти умные твари наверняка покинули жилище задолго до внезапных заморозков. В такую холодину особо не побегаешь — это только они, два гения, притащились сюда за гением под номером три. — Аля? — попробовала ещё раз позвать Маринетт. — Аля, ты тут? Подай хоть какой знак! Аля безмолвствовала. Если это и было знаком — то максимально паршивым. Порыв ветра заставил стонать деревянные перекрытия — и Маринетт нервно дёрнулась. Визгливо заныла случайно задетая кресло-качалка. Однорукая кукла, частично облысевшая и безнадёжно грязная, жутко таращила свои стеклянные глаза. Где-то на этаже был камин — Маринетт слышала, как завывает в дымоходе ветер, но никак не могла найти дверь в ту комнату. Может, Аля накинула на неё какую-то иллюзию? Чтобы отвести глаза преследователям и замаскировать своё убежище? И не откликается лишь потому, что боится засады… — Вон дверь, — кивнул Нуар, заметив её растерянный взгляд. — Просто в тон стене покрашена. Половица под ногой оглушительно скрипнула. Маринетт испуганно дёрнулась, тревожно озираясь по сторонам. Интересно, почему в каждом скрипе ей слышится детский крик? Но, когда Нуар дёрнул за хлипкую ручку — разбираться со своими расшатанными нервами стало крайне не ко времени. Светильник отставал от неё на два шага — и входя в комнату, Маринетт даже не сразу заметила, что Нуар остановился. Она влетела в его спину, не ожидая, что он замрёт уже через несколько шагов — и сначала даже не поняла, почему это он пытается её не пустить… Приветственно чернела на стене доброжелательная надпись, вязкая и тёмная, заставляющая сердце заполошно колотиться в скелет рёбер. «Тормозишь». Распятая на стене Аля была прямым тому доказательством.***
Холодно. Впервые за очень и очень долгое время Маринетт было так холодно. Не из-за погоды — хотя даже в тёплых шерстяных варежках кожа её ладоней высохла и истрескалась до крови, из-за колючего онемения почти не чувствовались пальцы, а кожа щёк, казалось, вот-вот могла обвалиться омертвевшими лоскутами: ни зачарованные меха, ни магия Баг не могли теперь согреть её слабое смертное тело на все сто процентов. Это был холод ужаса — или чего-то подобного, Маринетт бы не смогла обозначить точнее. Как ступор бесконечного страха, лишающий возможности двигаться. И в этом ступоре тепло будто бы утекало куда-то в ноги, в пятки — в землю. Поближе к покойникам, наверное. И оставался холод. Маринетт продолжала сопротивляться. Маринетт утянула Нуара на балкон, испытывая навязчивое желание оказаться в своей комнате (в башне, в крепости — в своём логове). Маринетт резким рывком сняла с шеи Али Талисман Лисы — и с завидным упорством приписывала услышанный хруст вмёрзшей цепочке. Разодрала непослушными пальцами какой-то обледеневший свитер, нещадно превращая его в тряпки — пробиралась к обледневше-обледеневшей коже так близко, как только могла. С силой надавила на корсет рёбер — и с хрипом услышала звонкий лёгкий хруст. Хрустела кожа, напоминая разрывание подарочной упаковки. Хрустела кровь, неприятным сюрпризом замёрзшая в единую глыбу льда, и рубиново-красная крошка звонко рассыпалась по полу и ковру, задорно переливаясь в тёплом свете лампы. Хрустели кости. И головой Маринетт прекрасно понимала: не запустить, не вытащить (не пережить), и надо остановиться, не мучить и не мучиться и не трогать… рассказать… Она знала, что и сил не хватит починить все разорванные холодом клетки и сосуды, что лёгкие не восстановить, и мозг не запустится — уж точно не после такого… Она — знала. Но не могла не пытаться. Простив всех за то, что никто в своё время не успел помочь ей, она не могла простить себе своё опоздание сейчас. Она и правда тормозит. Пора было с этим заканчивать. Заканчивать. Интересно — умри она сейчас, умрёт ли с ней Двойник?.. Вряд ли, она же уже об этом думала. Нет, это не поможет — так что было рано списывать себя со счетов. Она… она… а что — она? Маринетт вздрогнула — это Нуар мягко вытащил её руки и теперь растирал, пытаясь согреть. Он был тёплым, как печка. Горячим даже. Как солнце. Странно — он ведь некромант, чернющий из темнейших, конец всему и Разрушение — и вдруг солнечно-тёплый? Что за воплощённый пародокс?.. — Я понимаю, — шёпотом сказал он, невесомо вытирая ей щёки, и Маринетт растерянно моргнула, не в полной мере осознавая, что и почему Нуар там может понимать… Собственные слёзы вдруг показались ей обжигающе горячими. Маринетт судорожно вдохнула, пытаясь унять своё разогнавшееся сердце, тихо всхлипнула… И наконец-то разрыдалась. Громким страшным воем — потому что если до этого у неё были какие-то сомнения, порождающие надежду, то теперь этим сомнениям не осталось и следа. Всё идёт не так. Идёт уже давно, неотвратимо и неизбежно, и это было понятно ещё из-за самого факта появления сначала бравых гвардейцев, а потом — и Ориона с его паршивыми новостями. Они ведь из будущего, из очень недалёкого — того самого будущего, где мертва и она, и Нуар, и все, кто с ними… а Хло — гонец дурных вестей, против своей же воли отправленная выжить и пережить всех их хотя бы на самое малое время, какое только смог бы дать другой мир. Это было совершенно явное, совершенно неоспоримое будущее. Если бы вмешательством путешественников в нём можно было бы что-то изменить, они бы не смогли сюда попасть. Потому что это было бы всё равно, что прыжком на облако, попыткой построить мост на вязком бездонном болоте, талантливо прикидывающемся поляной. Один шаг — и ни за что не дойдёшь до твёрдой почвы. Один шаг — и навечно сгинешь, превратишься в очередную мумию, что вечно будет законсервирована в его топях. Прекратишь своё существование. Строй-не строй машину времени — а она ничем не сможет помочь. Исход всё равно предрешён. Всё пошло не так ещё в тот момент, когда она сказала Аликс «нет», думала Маринетт, пока Нуар качал её в своих объятьях и ровным голосом говорил какой-то бессмысленный убаюкивающий бред. Но согласись она тогда… что бы им это дало? Согласись она, и не было бы причин лететь к сфинксу и открывать спрятанный лаз. Согласись она — и чем бы Аликс вооружилась? Потому что тетрадь с заметками по созданию Камней была в ларе с завещанием — завещанием, которое можно было вскрыть в случае только смерти Всеотца. Смерти, которая стала продолжением падения Парижа перед Двойником. И получался какой-то замкнутый и безнадёжный круг — теперь, когда у них было на руках хоть что-то, что могло бы переломить ход событий… теперь всё это было бессмысленным. Тормозишь. Но она действительно не понимала. Правда же? Петля ведь тоже была замкнута — и две её нити сходились в одной точке. Почти в одной — но им нет нужды отматывать назад целых четыре года. Всего-то… пару недель? Неделя, да плюс три дня и двое суток, и ещё одни — примерно тринадцать дней, которые при желании можно рассчитать вплоть до часа. Повторить уже свершившийся фокус в более мелком масштабе… А Исцеление не воскрешает. И Маринетт растерянно посмотрела на Талисман Лисы. Могло ли алино состояние быть проклятием?.. Даже если нет — могла ли она, будучи Баг, повторить для неё то чудо, которое позволило выжить ей самой и оказаться так далеко от Моля, как только это было возможным?.. Ведь… ведь… Ведь Йоль был в самом разгаре. И у неё был Нуар. Их было двое — и они могли загадать желание. Правильное, грамотно сформулированное… И это уже не будет Исцелением, которое легко творится по пять раз на дню. Сложнее и затратнее — но если Нуар подстрахует, если они всё продумают, если будут внимательны и бдительны… Маринетт была готова вплетать в боевые костюмы самую непробиваемую защиту, на какую только были способны её силы — и на цену было блаженно плевать. Есть ли смысл беречься, когда на кону стояло буквально всё, что у неё было, абсолютно весь её мир? По сути — никакого. Ну и ладно. Она снова повернулась к Але. Бережно вернула случайно разворошённые кости на их места и запахнула разорванный свитер. Зачем-то стащила с кушетки под боком весёлый клетчатый плед, укрывая тело так, как если бы Аля снова уснула на их ночёвке в самый нелепый момент. Аккуратно сложила её руки на животе. И, поддавшись минутной слабости — нежно поцеловала в лоб. Кожа у Али по-прежнему была обжигающе-холодной — но согревать её не было никакого смысла. Маринетт не была уверена, что внезапное тепло не спровоцирует ускоренное гниение мягких тканей — и не хотела рисковать. Она, конечно, не собиралась оставлять всё это на время, достаточное, чтобы запах разложения мог начать их беспокоить. Но Нино всё-таки имел полное право на прощание в комфорте — правильные ассоциации могли очень сильно помочь в будущем прошлом, чтобы не допустить повторения. А у Карапаса — щиты непробиваемые, под ними хоть Второе Пришествие пережить можно. Голый расчёт. И Маринетт, спустившись в столовую, смотрела в обеспокоенные глаза Нино, душила в себе банальщину пустых слов сожаления и поддержки, молча уйдя с прохода… Залпом глотала щедро разбавленную успокоительными воду, которую подсунул Нуар — вода почти топила своим количеством, стекала в углах губ по подбородку и на светлое, мастерски расшитое платье, и голова казалась такой тяжёлой-тяжёлой, почти чугунной… И всё было так просто. — Знаешь, пап, — хрипло заговорила она, перебивая его бессмысленные уверения в отсутствии её вины и далее по списку. — Знаешь… пожалуй, я всегда знала, что Баг — это я. А руки мелко потряхивало, но было как-то лихо-легко и немного мутно, но Нуар за её плечом продолжал молчаливо бдеть, и было даже нестрашно уйти вразнос. — Это было так легко, — хрипло продолжила Маринетт, сцепляя непослушные пальцы в замке, а