Цена поражения

      С детства им владела одна лишь страсть. Скрипка. Как и жизнь, сначала скрипка была убогой, по случаю выторгованной у заезжего торговца на деревенской ярмарке забытого богом городка в Висконсине, неподалёку от Милуоки, название которого он предпочёл позабыть.       Потёртая, вся в мелких сколах, топорно сделанная из пород неизвестного происхождения предприимчивым китайским умельцем, умудрившимся с усердием вытворить на ней только надпись «Сделано в Берилине», ложно полагая, что так восточная «красотка» успешней прикинется европейкой. Под стать ей был и смычок.       Ни математики, ни настройщики не имели к тому адову творению ни малейшего отношения. Рядом с ней не стоило рассуждать о геометрии свода, диапазоне, тембре, тональностях. Непропорциональная, грубая, тяжеловесная, с дешёвым пластиковым грифом, скрипка извлекала из своих глубин лишь нечто, даже отдалённо не напоминающее сочный глубокий звук. Но это было неважно, ибо она была единственной вещью, принадлежавшей только ему одному. Она была его. Его первой. И если сейчас её звучание показалось бы жалкой пародией на скрип старой двери, то тогда, восторженный мальчик, он боготворил её. Свою королеву. Путеводную звезду, призванную осветить путь и неминуемо привести к счастью.       Счастье… Что это невнятное слово могло значить для еврейского мальчика, частенько ложившегося спать голодным? Лишний кусок хлеба, щедро намазанный маслом. Густым жирным пахучим жёлтым маслом, а не вонючим спредом, что как роскошный десерт подавался в семье по выходным. Посыпанный щепоткой сахара или даже сдобренный джемом — такие нередко приносили одноклассники в школу. Каждый раз он старательно отводил взгляд: мать никогда не готовила для него завтрак и, уж тем более, ничего не давала с собой.       Каждый цент был подсчитан. Если б не местный раввин, взявшийся бесплатно обучать мальчишку, занятия музыкой были бы семейству не по карману. Близкие поддержали откровенное баловство, втайне надеясь, что смышлёный малец, выучившись, наконец-то вытащит многочисленную семью из нищеты.       Но они просчитались. Получив подлинное благословение — стипендию Питтсбургского университета, птенец вылетел из гнезда, тут же позабыв об остальных его обитателях. На то она и жизнь, в ней каждый за себя. Только этому и смогли его научить «любящие» родители. И науку эту он усвоил прекрасно.       Репетировал, в кровь стирая пальцы, но всё равно недостаточно, чтобы стать лучшим. Было всё: страсть, желание, трудолюбие, не хватало лишь пустяка — таланта. Горстки волшебной пыльцы, что даётся лишь избранным; той, что добрые феи и ангелы-хранители щедро посыпают удачливых красивеньких щекастых подопечных ещё в колыбели. Но не его. Родившись морщинистым словно старик, с кривоватым черепом, щёлками-глазами, лицом, напоминая крысёнка, а не прелестного малыша. Что-что, а везучим он явно не был.       Так что, то ли его вид напугал фею-крёстную, то ли ленивая сука и не собиралась той ночью тратить время на подобное человеческое отродье, намереваясь наконец выспаться, а не мотаться за уродцами по провинциальному городку.       И вот результат — очередной конкурс закончился, а он снова никто. Второй.       Давно повзрослев, отчетливо понимал, что достоин большого — отыграл не просто хорошо, он исполнил блестяще, ни сделав ни одной чёртовой ошибки, идеально. Вот только в игре была лишь безупречная техника и ни одной грёбаной искры. Как у той глупой девчонки, унёсшей сегодня совершенно ненужный ей трофей. К чему ей фальшиво золочённая статуэтка, когда обладает вселенной на кончиках пальцев?       Возвращаться в каморку не хотелось: там его ожидало лишь Существо и окончательное осознание провала. Оттягивая неизбежное, он понуро брёл по опустевшему Питтсбургу, до сих пор не желавшему принимать его, невзирая на милостиво подаренные гранты и последовавшие затем тяжёлые годы учебы: бесплатно выступая на студенческих вечеринках и благотворительных концертах, Итан Голд давно отработал этому мерзкому городу каждый его дайм, никель и даже чёртов пенни.