Стопроцентно влюблён

Ючан дерьмово выкупает смысл всех этих групповых игрищ, окологейских пепперо и остальных фансервисных штучек. Косится и возмущённо фыркает в сторону размазывающих друг на друге дешёвый блеск для губ одногруппников. После прямого эфира они отлепятся телесами, разожмут вспотевшие ладони и как ни в чём не бывало обменяются парой неласковых сквозь зубы насчёт чьих-то отсиженных лях и поплывшей подводки по пути до ближайшего умывальника. К чёрту эти игры на публику. Хочешь — люби. Хочешь — целуй. Но не ломай комедию в надежде на дешёвые пейринги восторженных фанаток. Во время интервью он тихим голосом выдыхает «Папа» в адрес этого человека, спокойно глядя в камеру широко распахнутыми невинными глазами двадцатилетнего ребёнка, и здесь он тоже не лжёт. Ну, каких-то процентов сорок высказанных чувств против желания шестидесяти стащить смешной свитер Квансока через голову и собрать губами чужой пот с груди, содрать всю остальную одежду к едрене фене и уложить парня на себя, чувствуя бёдрами поджарый торс. Однако никто не интересовался, какие у него ещё есть чувства к Квансоку помимо сыновних, и в каком процентном соотношении те находятся, а Ючан предпочитает об этом помалкивать. Как и о том, что последняя цифра всё продолжает расти. Сорок против шестидесяти. Тридцать пять против шестидесяти пяти. Двадцать на восемьдесят. Проценты влечения неистово шарахаются вверх, как артериальное давление каждый раз, когда этот невысокий парень берёт его за руку, кладёт голову на плечо, или просто смеётся на отпущенную шутку. — Ю-чан. — Квансок смотрит приветливо, как обычно. Чан готов просиять от этого голоса, но с первым же взглядом на парня он мгновенно тухнет, как оставленная на жаре селёдка. Чужая рука, по-хозяйски обнимающая квансоковскую талию, лениво соскальзывает вниз и машет в сторону Чана. — Эй, пошли на практику вместе, — говорит Ыйджин. «Мать» на ноль пять процентов, мерзкий говнюк с приторной лыбой — на девяносто девять и пять. Лучший актёр драмкружка UNB и противный полип, клеящийся ко всем подряд мемберам — в последнее время он трётся возле Квансока всё чаще, выбешивая Ючана до потери самообладания. Его же ненависть обычно возвращается бумерангом, когда Ыйджин силком подтаскивает его под объективы фотографов и обнимает с солнечной улыбкой, исподтишка успевая пребольно ущипнуть парня за задницу. В ответ Чан пиздит его плюшевыми подарками от фанатов, швыряется бутылками в гримёрке и почти колотит микрофоном, останавливаясь в сантиметре от растянутых в насмешливой улыбке губ. Он снова угодил в расставленные хитрым хёном сети. — У меня живот болит, не хочу. — Ну, как знаешь, у нас грядёт оччень интересный прямой эфир, — мурлычет Джин, быстренько захлопывает пятернёй раскрывшийся было рот Квансока и утаскивает парня в зал, злорадно показывая Чану язык перед тем, как с грохотом захлопнуть дверь с обратной стороны. Мальчишку почти тошнит от того, что он успел себе представить. Он возмущённо колотит кулаком по двери и врывается внутрь, отпихивая с пути Ыйджина. — Ну что, бегемотик, прекратил болеть животик? Шутник всратый. Эхх, так и врезать бы тебе за язвительный тон, за всю хуйню. За облапанного во всех местах Квансока, в конце концов. Даже страдающий спермотоксикозом Чан никогда себе такого не позволял. Он ищет глазами объект своего вожделения. Где Квансок? Квансок что-то колдует, сидя на кортах и почти исчезнув за стойкой для камеры. Кроха с растрёпанными волосами и с яркой банданой, сползшей на ухо. Вспышка нежности разливается по нутру мальчишки, когда они встречаются глазами и Квансок смешливо подмигивает ему. Чану до истерики хочется вытолкать Ыйджина взашей за дверь и остаться с главным королём сердца наедине. И хрен с ним, с эфиром. И с практикой тоже. Единственное, в чём желает попрактиковаться Ючан прямо сейчас — в ролевой, где он следопыт, под лупой разглядывающий на чужом обнажённом теле доказательства вины Квансока, из-за которого сердце мальчишки ну почти на краю обрыва, вы слышите? Бьётся через раз. — Эфир через пять минут, разминаемся! — Лидер гулко хлопает в ладоши и первым начинает отработку движений. Чан задумчиво встаёт у стеночки на голову (сконцентрироваться дабы) и наблюдает за лёгкими ногами в разрисованных ярких найках. Ему нравится в этом парне абсолютно всё. Начиная от его потрясающих танцевальных скиллов и заканчивая манерой держать в руке карандаш, когда тот работает над очередным артом, склоня голову над бумагой. Вот он закончил с растяжкой, встал, с хрустом потянулся и мигом хлопнулся на мостик, являя миру рельефный прессак из-под задравшейся футболки. Чан максимально балдеет от открывшегося вида. Иисусе, спаси и сохрани эту красоту. Он даже осенил бы себя крёстным знамением, если б руки не были шибко заняты. Чужие ноги загородили чудесное архитектурное сооружение и назойливо замаячили перед глазами. Вот они пнули оказавшуюся на полу бутылку с водой и теперь шаркают туда-сюда, сюда-обратно, обратно-туда, туда-сюда, сюд… Да сука. Этот Ыйджин как заноза в заднице. — Отойди, не стеклянный, — не выдерживает Чан. -…Ххён. — А что я тебе загораживаю, не поделишься? — Сволочной хён подтягивает сползающие спортивки и садится аккурат напротив Чана, разумеется, обрезая ему весь обзор на прекрасное. — Кубики? — Он кивает назад. — Да, отпад. Или жопа? Вот у меня ничуть не хуже. Только ты в мою сторону смотришь лишь когда я с Догом, откуда тебе знать. — Да не нужна мне твоя жопа. — Ючан уныло сползает по стенке и шлёпается на пол. — И ты не нужен, а уж рядом с Квансоком тем более. И вообще, отстань! — Эй, поимей уважение к старшим, — Ыйджин возмущённо дёргает парня за штанину и получает смертоносный отбрык кедом в грудь. — Ты чё, совсем оборзел? Обмен тычками, Чан сграбастан за грудки и чувствует себя довольно неуютно, болтаясь в небольших, но довольно крепких руках. Позиция дерьмо. — Пиздиться хошь? — Ыйджин хищно сузил глаза. Меньше всего он сейчас похож на слащавого котика, фейсом которого всегда торгует прилюдно. — Ну. — По-всамделишному? Чан бычится, подтягивая подбородок к груди. Он знаком с азами бокса, но база соперника ему неизвестна, парень суматошно шарит взглядом по ногам Ыйджина в попытке вычислить его стойку, однако не преуспевает: во-первых, там всё слишком ёбано и запутано, включая сами ноги, мельтешащие со скоростью света, во-вторых, Ыйджин неожиданно отвешивает мальчишке такого леща, что у того едва голова не отскакивает от тела, а глаза чуть не выпрыгивают из орбит. — Ишь ты чё. Драться захотел, щенок. Подрасти сперва, а там посмотрим. — Парни, вы ёбу дали? — Квансок уже растаскивает обоих, давя остаточный воинственный запал двух гладиаторов местного разлива. Чан с отсутствующим видом потирает затылок. — Пошли, — Ыйджин тянет Квансока за руку. Нарочно медленно сжимает пальцами его запястье, барабаня по напульснику, и косит глазом в сторону Чана с видом «мол, знай своё место, сопля». — Пускай чутка остудится. Чана хватает озверин за пятку. Он несётся следом за двумя, тянет за шиворот Ыйджина и злобно впечатывает ему зуботычину. Кто сказал, что бигли сдаются без боя? — Мой! — Орёт парнишка, не помня себя. — Кровь! — Охает Квансок, глядя на красные капелюшечки, падающие на пол. — Какого чёрта, Ючан? Что вы опять не поделили? Жареные крылышки? — Скорее, небольшой, однако очень вкусный хот-дог. — Ыйджин демонстративно сплёвывает через плечо и хмыкает. — Он мой! — Прекратите лаяться! Ыйджин, пошли в медпункт… Чану рвёт крышу. Он обхватывает Квансока за плечи и обнимает его крепко-крепко, уткнувшись носом в затылок. Его трясёт, он нихуя не соображает. Просто ему очень нужен Квансок. Ни с какими не с ыйджинами, а здесь и рядом с ним. — Никуда ты с ним не пойдёшь. Пускай один топает, пока ещё на своих двоих ходится. Ыйджин фыркает, осторожно дотрагиваясь до разбитой губы. Этот Ючан как маленький дерзкий щенок, отчаянно защищающий свою территорию, и у хёна больше нет никакого желания влезать между этими двоими. Этот стёб и шпильки в адрес мелкого принесли невкусные плоды. — Да у нашего ребёнка никак гормональный всплеск? — У меня хоть всплеск, а у некоторых дядек уже полный штиль в этом месте, — незамедлительно язвит Ючан, оскорбительно помахивая ладонью чуть пониже пояса, и Ыйджин явно намерен чем-то ответить, да так и застывает с раскрытым ртом: мальчишка разворачивается и склоняется к губам Квансока, держа его лицо в ладонях расцеловывает от души до стойкого привкуса арбуза и мяты во рту. Двадцать на восемьдесят, десять на девяносто — папа исчезает в ючановских руках, превращаясь просто в любимого парня, неожиданно отвечающего на поцелуй. — Ючан, — Квансок отстраняется от него с квадратными глазами. — Ты что, специально решил сделать это в прямом эфире?! — … — Чёрт! — Спотыкаясь, Ыйджин бежит выключать камеру. — И всё-таки, милые судари… Что за сцену я… ну ладно, мы все только что имели несчастье лицезреть? Челлендж на лучший фансервис? Но морды при этом бить было совсем необязательно. Чан хмурится тучкой, продолжая крепко удерживать возле себя Квансока. Который даже не думает уходить. И вообще больше никуда не уйдёт, потому что Чан не отпустит. — Ты так ничего и не понял, тупой хуён. Снаружи шум и гам, телефоны разрываются от сообщений. Пускай эта барабанная дробь в дверь и звонки станут их, если хотите, заменой маршу Мендельсона, потому что Ючан намерен претворить в жизнь ещё один один свой мааахонький, однако весьма значимый для него фетиш, и пускай Ыйджин будет невольным (и недовольным, но кого волнует?) летописцем их истории. Свидетелем того, что это всё взаправду. — Я люблю тебя, малыш. — Ючан улыбается и запускает пальцы в пушащиеся кудри парня, снова целуя его по-самому-что-ни-на-есть-всамделишному. Пульс в норме, давление не скачет. Ах да, и Ючан стопроцентно влюблён.