Дневники Ит

– Отец… Расскажите мне о женщинах. Услышав это, он остановился на половине фразы, прервав длинное и беспочвенное обвинение меня в том, что из-за постоянного отлынивания и отвлечения на «этих безмозглых щенков» весь план работ безнадёжно нарушен. Смысла в этом не было, так как за двадцать пять лет моей работы вместе с Отцом в лабораториях мы так и не продвинулись в решении проблемы бесплодия человечества, в глобальном смысле. Даже наоборот. Мелкие, тактические решения были, много, но в целом – мы даже откатились назад из-за износа оборудования и утраты клонирования. Невосполнимые потери. – О чём? – спросил Отец, присев на табуретку возле компьютерного стола под тихий скулёж сервоприводов. На металлических вставках правой половины его лица отразились серебристые блики – за окном лаборатории было пасмурное утро и порывистый ветер гнал сизые тучи. Мне хотелось постоять в общей столовой и посмотреть на них, но вместо этого я несколько часов кряду выслушивал всякий вздор. Почему люди не говорят прямо то, что хотят? Почему тратят своё и моё время таким непродуктивным образом? Я ведь всё равно не могу читать мысли, а догадаться по косвенным признакам долго и не всегда удаётся. – И каким это боком тебя касается? Я невольно посмотрел на один бок своего лабораторного халата, надетого поверх белого комбинезона, потом на другой. Отец поджал губы, сдерживая саркастичную улыбку. Чёрт. Это опять было идиоматическое выражение, которое не встречалось в обиходе ни молодых учёных, ни тем более, инквизиторов, с которыми я общался ещё реже. Попадалось ли мне это выражение в фильмах? – Ладно, – хмыкнул Отец, – скажи, почему тебя интересует эта тема? В этот раз он выделил интонацией последние два слова. В этом не было насмешки и я решил говорить правду, пока это будет возможно. – Базиль почти проговорился господину Бартону что я андроид и только в последний момент назвал андрогином. Отец приподнял седые кустистые брови, выказывая внимание. – Господин Бартон спросил меня, почему я, в таком случае, использую только мужскую внешность. Я же объяснил, что во-первых, нет смысла выделяться, а во-вторых, я ничего не знаю о реальном поведении женщин. Отец кивнул, и я продолжил логическое обоснование вопроса: – Кроме того, я слышал, что это именно вы, Отец, выдали распоряжение, по которому в Комплекс был запрещён вход всем женщинам, к какой бы фракции они ни принадлежали. И мне стали интересны причины, побудившие вас принять такое решение. Расскажите мне о женщинах, Отец. Он сидел сгорбившись и потирая металлические пластины на пострадавшей половине лица. – Женщины… – протянул он. – Самое худшее, что может случиться с человеком в его жизни, это полюбить кого-то… – …недостойного? – подсказал я, прервав его мучительный подбор подходящего слова. – Нет, прямо наоборот. Достойного. Если человек не стоит тебя, ты никогда не впустишь его в своё сердце, не дашь влиять на свои решения и не будешь страдать. Полюбить кого-то выше тебя – мучительно, но возможно. Вернее, это будет не любовь, а смесь восхищения, преклонения, зависти и ревности. Взрывоопасный коктейль… Полюбить того, кто не достоин тебя – вообще бред. Я посмотрел на его лицо и руку, обезображенные давним взрывом до такой степени, что их пришлось киборгизировать для спасения его жизни. Наверное, он знал, о чём говорит. Отец глянул на меня и усмехнулся, угадав мои мысли. – Да, Итон, со мной случилось это несчастье – настоящая любовь. И – не один раз… – он провёл левой, «человеческой» рукой по седым волосам и хмыкнул. – Дожился, рассказываю о любви бездушной машине… А впрочем, почему бы и нет? Мы всё равно вымрем, так пусть о них хоть кто-нибудь помнит… *** – Я встретил Ангелину в университете, а потом мы вместе учились в лондонской Академии. В то время я был чертовски амбициозным и довольным своей жизнью и карьерой субъектом – как же, в научных кругах все поголовно восхищались молодым гением, поднявшимся от воспитанника сиротского приюта до самого молодого руководителя отдела, занимающегося космическими исследованиями. Мои монографии о криозаморозке и анабиозе были просто бомбой, в своей области! У меня была куча наград, премий, успеха у женщин и большие виды на будущее. Ко всему тому ещё внешность и неплохое здоровье, плюс сознательная позиция заботы о теле. Ангелина же была не столь яркой и выразительной. Спокойная, ухоженная блондинка с мягкой улыбкой, предпочитающая классический стиль и неяркие цвета одежды. Конечно, я её не замечал! Но потом, во время одной из вечеринок, друзья подсказали мне, что Ангелина из семьи старой аристократии, к тому же, весьма богатая наследница, а присутствующие там уже слегка нетрезвые девушки, смеясь поведали, что она давно и безнадёжно «сохнет» по мне. Тогда я не ответил, но потом всё обдумал и взвесил. Богатая, милая, спокойная жена, открывающая в силу семейных связей доступ к «высшему свету» и новому уровню полезных знакомств. Разве плохо? К тому же умная, тактичная и уже влюблённая в меня, что давало возможность выйти на новый социальный уровень, не особо напрягаясь с ухаживаниями. Так мы и поженились. Тихо, в семейном кругу, потому что Ангелина не хотела ярких и шумных зрелищ, и скромно, потому что я предпочитал вместо банкета для сотен незнакомых людей закупить оборудования для своих исследований. А вместо медового месяца мы поехали на место, организованное НАСА для комплексных космических исследований, в Южной Америке. Я занимался анабиозом, а Ангелина генетикой, в то время я даже не особо интересовался, чем именно из генетики… Отец выдохнул и задумался, уйдя в прошлое. – Правильно ли понимаю, что термин «полюбить» и «влюбиться» это разные вещи? – прервал я его размышления. – Правильно. Ангелина меня любила. Я же… не могу даже сказать, что в то время был влюблён в неё. Нет, – он покачал седой головой, под гудение сервоприводов. – Это случилось позже. Гораздо позже… Он хмыкнул и улыбнулся. – Есть такая поговорка, Ит, ты же интересуешься человеческими поговорками? Так вот. «Если боги хотят наказать человека, сначала они отнимают у него разум». И, как продолжение этого тезиса: «… они исполняют его желание, но тогда, когда это уже не нужно». Отец дал мне время осмыслить это и продолжил: – Так вышло и в моём случае. После свадьбы мы с Ангелиной жили здесь, в небольшом семейном модуле. Семейная жизнь без отрыва от производства, так сказать. О, в те времена Комплекс выглядел совсем иначе… Всеобщее воодушевление, чудеса науки, которые мы делали своими руками и своими мозгами, вся жизнь впереди и жизнь эта казалась такой долгой и такой безоблачной! И никаких старых хрычей вокруг, в Комплексе были собраны самые молодые и перспективные учёные мира, чтобы работать для блага человечества и помочь ему выйти в космос! Я сидел и слушал Отца, боясь спугнуть интересующую меня тему. Космос! Однако, разговор снова сделал зигзаг. – Как я и говорил, вокруг было много молодёжи, и среди них в то время были и женщины. Буфетчицы, уборщицы, лаборантки, младшие научные сотрудники, и даже, доктора наук и пара-тройка профессоров, разного направления… Я не ограничивал себя в увлечениях. Моего здоровья и харизмы хватало на всех желающих. Ангелина воспринимала это… сдержанно. Не одобряла, но и слова поперёк не сказала, предоставив полную свободу действий. И это меня вполне устраивало. Единственное, она попросила у меня приложить максимум усилий для зачатия ребёнка. Что ж, это было не сложно, просто вечера я начинал с посещения супруги, а потом шёл куда вздумается, не такая уж это была большая плата за спокойную и удобную жизнь. Отец потёр подбородок, глядя в пространство. – Так всё и шло. Года три. Однако, детей не было, ни у Ангелины, ни… у других. Как оказалось, виноват в этом был я – небольшая генетическая аномалия, мелкая врождённая мутация, в результате которой, при всём моём отличном здоровье и внешности, зачать от меня нормальные женщины не могли. Впрочем, меня это мало беспокоило – ребёнок был навязчивой идеей жены, а не моей. Ещё около года она усиленно проводила эксперименты с нашими совместными клетками, пытаясь добиться зачатия в пробирке, но тоже безуспешно. А потом подошло время опробовать мою разработку для камер анабиоза. Выглядело это, скажем так, креативно, и никто не решался испытывать мой проект на себе. Поэтому вызвался я, дабы доказать его безопасность и действенность. Энджи меня не отговаривала, но последнее лицо, которое я видел сквозь прозрачную панель на крышке камеры, было её… Я не перебивал и не торопил Отца, хотя пауза затягивалась. – Мой эксперимент по криозаморозке должен был продлиться чуть меньше года, но… Когда меня открыли и восстановили, оказалось, что прошло тридцать шесть лет… Я провёл в анабиозе больше времени, чем жил до этого. Всё изменилось, всё… Отец снова провёл по волосам рукой, зачёсывая их назад, и его человеческая рука при этом дрожала. – Я всё пропустил, как те несчастные, что угодив на одну ночь поплясать с эльфами, просыпались потом спустя сто лет и ходили, неприкаянные, по изменившемуся миру. Все знакомые состарились и умерли, или стали глубокими стариками, по миру прокатилась пандемия, обесценив всё, чем я занимался с таким жаром, потому что космос оказался закрыт, весь мой вид, человечество, стояло на грани гибели, а я даже ничем не мог помочь, приложить то единственно ценное, что у меня было и в чём я был силён – мозги, я всё проспал! Он воздел руки, но тут же уронил их на колени. – Было… тяжело. Психологически тяжело. Встречать своих друзей и сотрудников, превратившихся в старые развалины, было… всё равно, что заглянуть в свою могилу. Ужасно. Понимаешь? Я неуверенно кивнул. – Единственное, что немного смягчало ситуацию, после пробуждения возле меня всегда находилась красивая женщина, которая поддерживала меня, вводила в курс дел и, конечно, стала моей любовницей. – А как же Ангелина? – спросил я. – Ах, я даже не сразу вспомнил о ней… Прискорбно, но это говорит о том, сколько места занимала Энджи в моём уме и сердце. Но постепенно я понял, до какой степени был неправ. Когда я, всё-таки поинтересовался её судьбой, моя новая подруга и сопровождающая сказала, что я обязательно встречусь с ней, но пока ещё не готов к этой встрече. Не то, что бы я так жаждал увидеться с постаревшей женой, но вот странная усмешка Изабель меня изрядно смутила. – Изабель? – Изабелла Альенде, так её звали. Прекрасная, как воплощение жизни. Свежий ветер свободы, проникший в стерильный бокс изолятора, где я проводил восстановительный курс после своего ледяного небытия. Чёрные глаза, чёрные кудри, смуглая кожа наследницы майя и испанских завоевателей… Говоря это, Отец прикрыл глаза, и по лицу его скользнула улыбка, будто луч солнца по выщербленной бетонной стене. Но когда он посмотрел на меня, смерив взглядом, ничего подобного на его лице уже не было. – Женщины… – пробормотал он. *** – Когда мои суставы и мышцы восстановились до того, что я мог ходить, не умирая каждую минуту от слабости и отдышки, Изабель стала выводить меня из закрытого бокса в помещения и коридоры Комплекса, попутно посвящая в текущее положение дел. И если раньше, приходя ко мне, она ничем не отличалась от привычного образа девочек-лаборанток, разве что этой усмешкой, то теперь, вместо белого халата и матерчатых туфелек на ней была камуфляжная форма и шнурованные ботинки. Охранник? Надзиратель? Тюремщик? Наш Комплекс, что, захватила какая-то местная военная диктатура? Дичь… Но ничего подобного я раньше не видел, а теперь люди в форме попадались мне довольно часто и, судя по спокойному поведению научного персонала, это никого не удивляло и не мешало им работать… Я налил Отцу апельсинового сока, разбавленного энергетиком, и подал в его любимой кружке из толстого фарфора с полустёршимся принтом, жёлтым цыплёнком, на боку. Он отпил и благодарно кивнул. – Постепенно я стал понимать, в каком ужасном положении мы все оказались. Я закопался в архивы, стал изучать историю пандемии и всех политических событий с ней связанных, которые я пропустил. Но, чем больше я изучал, тем больше вопросов у меня возникало, а в конце сомнений уже не было – вирус, изменивший геном человечества, был искусственного происхождения. – Биологическое оружие? – переспросил я Отца. – Но… это же преступление! Кому это могло быть нужно – уничтожать свой вид? Или оно вышло из-под контроля? Почему… Как вы пришли к такому выводу? – Как я пришёл к такому выводу слишком долго рассказывать, это произошло не за один день и даже не за один месяц. Но, если говорить кратко… Способ распространения. Ни одна пандемия не может охватить планету за сутки, если это не научная фантастика или… если это не хорошо спланированная заранее акция. – Вы уверены? Вам удалось узнать способ распространения? – Увы, да, Ит, на оба вопроса. Это произошло на четвёртый год моего лежания в анабиозе… – Но, Отец, вы говорили что эксперимент должен был продлиться меньше года? Почему он так затянулся? – Ах-х, Итон… Потому что моя жена, Энджи, оставила меня там. Ангелина воспользовалась тем, что юридически, человек в состоянии глубокого анабиоза не считается вполне живым и дееспособным, за него отвечают опекуны или ближайшие родственники, как и за людей в коме. А моим ближайшим родственником и опекуном оказалась жена. Вначале я думал, что она просто хотела отомстить мне за пренебрежение к ней и мои амурные похождения, но простые объяснения в отношении Энджи и мотивов её действий, как я убедился, никогда не были верными. Её месть распутному мужу – первое, что бросалось в глаза, но чем больше я узнавал, тем меньше в эту версию верил. Мы с Изабель потом добрались до записей камер, из лаборатории с капсулой анабиоза и выяснилось, что Ангелина приходила туда каждый день. Оставалась она там разное время, от нескольких минут, которые проводила стоя рядом с капсулой и положив ладонь на сверхпрочный, для условий открытого космоса, прозрачный пластик запирающей дверцы, до полутора часов, когда она сидела, сложив на неё руки и уронив голову. Каждый день, Ит. В течении тридцати шести лет. Это почти тринадцати тысяч посещений, чуть больше, не пропуская ни дня. – И что это значит? – спросил я. – Это немного слишком, Ит, для простой мести за половую распущенность. Она, как злая колдунья, упрятала меня в хрустальный гроб, и приходила полюбоваться содеянным, так я вначале думал. Но то, сколько это длилось и как… Никто не станет касаться гроба побеждённого и оскорбившего тебя врага и, тем более, укладываться на его крышку и рассматривать содержимое. Не так долго. С врагами так не поступают, Ит, мы не настолько злопамятная и извращённая раса. – Да-а? – заворожено спросил я. – А с кем так поступают? – С сокровищем, которое хотят сохранить. Белоснежку положили в прозрачный гроб, чтобы можно было приходить и любоваться на неё. Иначе бы её закопали и всё, а не выставили на всеобщее обозрение. – Чтобы пойти на такой шаг, гномы должны были быть уверены, что Белоснежка не начнёт разлагаться, как все мёртвые. А это предполагает их сотрудничество со злой колдуньей, как минимум. Совместный и продуманный план. Испытание камеры и технологии анабиоза, проведённые женщиной-специалистом и генетически изменёнными помощниками удобного, для работы в ограниченном пространстве космического корабля, размера. Гномами. Я секунду подумал, но не сумел остановить разогнавшуюся переработку сказочных событий и чуть тише добавил: – Строго говоря, в сказке не упоминалось, что между Белоснежкой и гномами были романтические отношения. Они были не столько живые мужчины маленького роста, сколько рабочие дроиды с ограниченной функцией добычи полезных ископаемых. А для размножения с Белоснежкой был предназначен Принц. Который, собственно, рыдал над прозрачным гробом, а потом и разрушил её камеру анабиоза, вернув к жизни. Отец приподнял брови, вытаращил глаза и уставился на меня. – А что, логично! Он фыркнул, хрюкнул и вдруг хлопнул своей киборгизированной рукой о стол, от чего по светлому пластику пошла трещина, а карандашница упала на бок, покатилась и свалилась на пол. Его любимый стилус, пара карандашей и маркеров стуча и подпрыгивая, разлетелись по плиткам пола. Отец трясся, скрипел и гудел сервоприводами, бил себя по коленям и хрипло заливисто хохотал. Я такого Отца ещё никогда не видел. И, главное, не мог понять – что его так рассмешило?