***
При пробуждении Локи ведет себя так же, как остальные: натягивает одеяло на голову и пытается снова заснуть. А когда не выходит, то вставать не торопится: опускает одеяло, чтобы высунуть руки, и распутывает заклинания, которые наспех сотворил перед тем, как рухнул на кровать башней раздражения — весь покрытый ушибами и переполняемый опустошением из-за гибели своей (не совсем своей, все сложно) родины. Стоит потянуться к сейду, как тот податливо отзывается. Послушны и руки, и магические переплетения, и нити, и основы Вселенной. Локи быстро снимает установленные ловушки, ведь они просты — боль любому, кто коснется его во сне, сигнал вернуться в мир живых, если подобное случится больше трех раз. Опустив руки, Локи смотрит в потолок. Столько защитных чар, думает он, а заклинания, которое бы показало, сколько длился сон на сей раз, наложить не додумался. Впрочем, учитывая потраченную магию, вряд ли прошло меньше недели. Интересно, удосужились ли Тор с остальными соорудить на корабле подобие часов? Да, решает Локи, наверняка. После гибели Асгарда народ будет цепляться за любое подобие нормальности. Тор был бы глупцом, если бы не пошел навстречу, а Тор, начинает понимать Локи, далеко не глупец. Ему интересно, что случилось за то время, пока он спал. Локи ненавидит что-то пропускать. Сей недостаток, сие проклятие, доставшееся от более неугомонного старшего брата, у него с детства. Поэтому он накидывает первую попавшуюся одежду из охапки, что захватил по пути к хранилищу за короной Суртура, и плещет в лицо водой из чаши на столе. Воду приходится зачаровать — она стоялая, а значит, спал Локи и правда долго. Распахнув дверь, он понимает, что стоит перед двумя проблемами: не помнит, где покои Тора, и понятия не имеет, какое сейчас время суток на корабле. Одну из проблем решает стена напротив, где теперь красуются яркие линии, простирающиеся насколько хватает взгляда. Они образуют карту с рунами и надписями на различных языках. Зеленая линия слева обещает привести в обеденный зал, коричневая пониже указывает в том же направлении и ведет к тренировочной площадке. Расположенные параллельно красная и синяя справа указывают путь в большой зал и в больничное крыло. Вдоль стен, переплетаясь, тянутся все цвета Биврёста, но взгляд Локи прикован к неподписанной золотой линии слева. Она бросается в глаза, хотя, кажется, к ней старались не привлекать внимания, понимает Локи, пытаясь ее отследить. Он рисует магический знак, который осветит обратный путь, и уходит, оставляя за собой свою линию — ярко-зеленую.***
Со второй проблемой он разбирается по дороге: раз корабль пуст, и тишину нарушает лишь гудение двигателей и поддерживающих их бустеров, то, стало быть, сейчас ночь. Или случилось что-то ужасное. Не принимая эту возможность в расчет, Локи бесконечно долго идет по пустым коридорам, пока золотая линия ни приводит его к дверям. Их убранство лишь немногим богаче тех, что ведут в покои Локи. Впрочем, разве можно назвать богатым убранство корабля, изобилующего геометрическими узорами разных оттенков синевы? Локи замирает, взявшись за ручку двери: в прошлом Тор не раз швырялся в него чем попало за попытки разбудить раньше времени. «Как поведет себя Тор?» — мимолетно думает Локи и тут же вспоминает, как появился на корабле после пробуждения Суртура. Он думал, что Тор откажется от своих слов про объятия, что вместо этого просто похлопает его по плечу или еще что, но тот в два шага сократил разделявшее их расстояние и притянул Локи к себе. Зарылся пальцами в волосы, со звоном роняя пробку, положил руку на поясницу. Когда приличествующее для объятий время вышло, Локи попытался отстраниться, но Тор не позволил. Локи отчетливо помнит прикосновение Тора, удерживающее его на месте. В прошлом прикосновения к Локи не раз вызывали у Тора боль — физическую или духовную. Когда они обнимались в последний раз, Локи умер на его руках. В предпоследний — ударил кинжалом во время вторжения на Мидгард. Список деяний Локи оставляет желать лучшего, но Тор все равно прижал его к себе. Поэтому Локи толкает дверь. Сложно поверить, но та не заперта, и Локи молча возмущается: дверь в покои Тора — царя Асгарда! — открыта и не под охраной. Вот же глупость! Кто угодно мог затаить на Тора злобу или просто быть недоволен монархией. Локи осознает иронию своих чувств и истово желает, чтобы их у него не было. Коли Тор хочет быть убитым, то смерть должна настигнуть его от руки Локи. Прежде он с готовностью бы помог, но сейчас ловит себя на том, что накрывает покои защитными чарами. Стол, пустовавший в прошлый визит Локи, теперь завален картами и бумагами, исписанными нетерпеливым почерком Тора. Выпивки в графине стало меньше, но Локи не в праве судить. Сам он, когда правил, пил почти ежедневно. Он поднимает пробку — ту самую, что бросил в него Тор — и уносит с собой в другую комнату, дверь в которую тоже не заперта. Он глубоко вдыхает, пытаясь успокоиться, и снова накладывает чары. Тор то ли полностью полагается на Хеймдалля, то ли искренне верит, что никто не причинит ему вреда. Оба варианта глупы: корабль стал пристанищем для сакаарских революционеров, да и Хеймдалль, бывает, допускает промахи. Если Локи обнаружит Тора с перерезанной глоткой, то — да помогут ему боги! — овладеет некромантией, чтобы воскресить его и убить снова. Но Тор жив — зайдя в спальные покои, Локи слышит его дыхание. На этом хорошие новости заканчиваются. Темноту то и дело озаряют росчерки молний. Тор мечется по развороченной и прожженной постели. Опутавшее руки одеяло бьют разряды. И как только ткань не вспыхивает? Локи и сам не замечает, как оказывается рядом с братом. Склонившись, прикасается к его плечу, мышцы которого напряжены так сильно, что, верно, болят. Молния мелькает в опасной близости от пальцев и исчезает. Лоб Тора горячий, и Локи машинально накладывает охлаждающие чары — совсем как в детстве. Первые выученные им чары были исцеляющими. Тор не просыпается, и Локи решается провести рукой по стриженым волосам. Смотрит, как вздымается и опускается грудь, как выравнивается дыхание. Одеяло сползает, и Локи видит на коже следы доспеха, видит покрывающие живот новые шрамы, которые перемешиваются со старыми. Легко оценить внешние шрамы. Они демонстрируют: хоть врагу и удалось тебя задеть, но выжил-то ты. Ну а Тор, получается — ходячий список побед. У Локи отметин куда меньше. Шрамы его не видны, иначе смотреть на них было бы непросто. Тор поворачивает во сне голову, и Локи всматривается в его лицо. Изучает беспокойные морщинки вокруг глаза и раны. Впервые удается увидеть ее вблизи без повязки. Она выглядит красной, уязвимой, искромсанной — совсем как отцовская, и Локи сочувственно морщится. Он осознает, что вряд ли кто-то оказывался к Тору так близко со времен Сакаара, что представшая перед ним картина куда интимнее простого сна. Остро понимает, что слишком долго стоит в темноте и просто смотрит на брата. — Тор, — тихо зовет он, чуть нажимая на плечо. Тор резко открывает глаз, сияющий угрожающей белизной. Разряд перескакивает с его кожи на пальцы Локи, и тот с возгласом отшатывается. — А это еще за что? — рявкает Локи с юношеской яростью, напрочь забывая про царящую вокруг тишину. Выпрямляется, изучает красную отметину на руке и хмурится. — Я лишь хотел разбудить тебя, дикарь. Тор приподнимается на локтях. Его глаз становится привычно голубым, напряжение растворяется. — Брат! — широко улыбается он. — Тор, — Локи говорит невозмутимо, но уголки его губ приподнимаются. Тор садится, и Локи, заглядевшийся на жгуты мышц на его груди, слишком поздно понимает, что сейчас случится. Тор хватает его — Локи приходится наклониться, чтобы не свалиться на кровать — и, не теряя времени, заключает в крепкие до хруста костей объятия. — Брат! — радостно повторяет он, уткнувшись Локи в волосы. Локи пытается вырваться — как и всегда во время физического проявления чувств, — но вскоре сдается и, несмотря на неудобное положение, обнимает в ответ. Вдыхает тепло чужой кожи и невольно вспоминает дом. Его надежность. Может, Асгард и не точка в пространстве, но объятия Тора напоминают о том, что когда-то он ею был. Это единственное, что у него осталось от дома. Они с Тором — все, что друг у друга осталось. Тор зарывается в волосы Локи рукой, мозолистой от оружия, с которым не расставался с той поры, когда был вдвое меньше. Большой палец касается шеи, остальные — тянут за волосы. Локи подавляет дрожь. Второй рукой Тор собственнически придерживает его за поясницу. Закрыв глаза, Локи обхватывает Тора за широкие плечи и тянет к себе, сокращая разделяющее их расстояние. — Брат, — повторяет Тор уже тише и, сжав напоследок еще разок, ослабляет хватку: — С возвращением. Стоит попытаться выскользнуть из объятий, как Тор тут же стискивает его запястье. Локи остается стоять у кровати, чуть наклонившись, чтобы не разорвать контакт. Тор смотрит на него снизу вверх и прочищает горло. — По истечении двух недель... — говорит он, запинается и пытается снова: — Я не знал, когда ты к нам вернешься. В его словах слышится усталость. Оглядывая прожженную постель, Локи вспоминает про молнии. — Ты подумал, что я снова ушел, — говорит он мягче, чем собирался, и улыбается. — О, Тор. Я же сказал, что не уйду. Да и потом, куда мне идти? — Он подпускает в голос знакомые, но давно не используемые нотки досады и нежности. — На Сакаар, — не думая ни секунды отвечает Тор, отвечает так, словно основательно поразмыслив решил, что та помойка — самый очевидный вариант. — Я говорил тебе... Насупившись, Локи вырывает руку. — Я помню, что ты говорил, — резко отвечает он и стискивает зубы, вспоминая ту отповедь в ангаре, когда на нем был дисциплинарный диск. — Но от Сакаара, скорее всего, остались лишь руины, — роняет он и, не сдержавшись, продолжает: — Да и потом, если ты считал, что я направлюсь туда, то оправдать твои ожидания было бы слишком предсказуемо. Тор со смехом пересаживается на середину кровати, хватает Локи за руку и тянет вниз — на освободившееся место. Не тратя времени на сопротивление, тот садится и прислоняется к подголовнику. Собирается продолжить тему, но Тор кладет голову ему на колени. От удивления Локи теряет дар речи. Машинально проводит рукой по волосам брата, на что тот тихо мычит. Они часто делали так в детстве. Потом Тор подрос и узнал, что по мнению отца и троицы воинов лишь девчонки дают играть со своими волосами, и что такое поведение не красит наследного царевича и легендарного воина, коим Тор становился. Тор, золотая душа, никогда не относился к женщинам по-настоящему предвзято, но жизнь в той культуре, что у них была, накладывала отпечаток даже на лучших. — Я рад, что ты по-прежнему здесь, брат, — говорит Тор, не глядя на него. — Несколько дней назад я заходил к тебе, чтобы проведать... Ну, конечно же, заходил, думает Локи и говорит: — Тогда ты должен был знать, что я не ушел. — Я не был уверен, что ты не иллюзия. Локи застывает. Этот порыв — проверять снова и снова — ему прекрасно знаком. У Тора достаточно причин, чтобы в нем сомневаться. Нельзя ожидать, что недавние поступки скажут больше общего прошлого, утверждавшего: Локи никогда не останется без причины. Но он здесь, сейчас-то он здесь, и его разрывает желание, чтобы Тор, как в юности, прочел его мысли, и отчаянная надежда, что он не сможет это сделать. Локи уже и сам не знает, кто он. Давно не знает. Если говорить откровенно, то, может, никогда и не знал, но вот теперь, кажется, начинает узнавать. Тор смотрит на него. Локи избегает взгляда, изучая свою руку в его волосах. Сухо говорит: — Представляю, как ты скучаешь по своим кудрям. Ты ведь так ими гордился. — Куда больше я скучаю по глазу, — с насмешкой отзывается Тор, — да и потом, я думал, ты будешь в восторге. Ты всегда так завидовал... Локи с силой щелкает его по лбу, пропускает мимо ушей «ой, за что» и тут же массирует ушиб. Ему вспоминается, как Тор, бывало, приходил к нему после купания и просил распутать волосы, пока мать или ее фрейлины не накинулись на него с расческой. Сентиментальное воспоминание. По важности оно и рядом не стоит с ненавистью или нанесенными ранами, но, как ни досадно, говорит о стольком же. Теперь, конечно, распутывать нечего, и поэтому Локи легко касается неровного узора коротко стриженных волос. — Ты их отрастишь или оставишь такими? — Что, волнуешься? — смеется Тор и тут же надувается, когда Локи предупреждающе вжимает ноготь ему в затылок. — Пока все от моей прически в восторге, — добавляет он с присущей ему скромностью, вертя прядь Локи между пальцами, приподнимается и встает с кровати. Он спал в одних лишь шортах — тонких, не по размеру больших и, кажется, не асгардских. Они низко сидят на бедрах, показывая шрам, что начинается на пояснице и исчезает под дурацкой резинкой. У Локи пересыхает в горле — он смотрит на этот шрам и хочет его коснуться, хочет провести пальцами по каждому рубцу. Сила желания — а то и само желание — застает Локи врасплох. Он отводит взгляд и спрашивает, пытаясь отвлечься: — Который сейчас час? Отвлечься не получается: Тор поворачивается к нему. — Скоро протрубит утренний рог. Приходится приложить усилия, чтобы смотреть ему в глаза, а не скользить взглядом по телу. Желание сие не ново. Оно было у Локи с тех самых пор, как он впервые познал желание. Он, по примеру ворон, с детских пор любил таскать блестяшки — золото, монеты, драгоценности. А подчас — вещицы и большей ценности. А разве есть что-то ценнее Тора, думает сейчас Локи. Разве было когда-то что-то ценнее? В прошлом ему удалось приглушить вожделение жаждой признания и внимания, желанием, чтобы Тор в нем нуждался. Но вожделение никуда не делось, и тогда было легче превратить его в обиду. Локи не мог заставить себя думать о том, что бы сделала мать, что бы сделал Один, преврати Локи обоих сыновей в чудовищ своими губительными чувствами. Теперь Локи думает, что оправдал все худшие ожидания: в их семье он всегда был паршивой овцой. Тор тянется к чаше с водой, что стоит на ближайшем столике. Резко придя в себя, Локи взмахивает рукой, пока не сделал то, о чем позже пожалеет. Чаша выскальзывает из-под руки Тора, и тот недовольно хмыкает. Локи не получит Тора — с этим он почти смирился — но позабавиться он, по крайней мере, может. — Локи, — не оглядываясь, говорит Тор. Для предупреждения его голос звучит слишком весело. Он снова тянется к чаше, и когда та ускользает во второй раз, говорит громче, почти рычит: — Брат. А вот это уже предупреждение, думает Локи. — Что? — отзывается он бодро, дразняще. — Я спал недели, Тор, а ты по утрам всегда меня забавлял. Тор по утрам зачастую мучился от похмелья. В том была вина Вольштагга, но сейчас мысль о троице воинов коробит. Локи думал, что они никогда не умрут, хоть и сам не раз пытался с ними покончить. Сейчас он машинально молится за их упокоение и снова смотрит на Тора. Мрачно усмехнувшись, тот оборачивается, хватает Локи и поднимает на ноги с такой легкостью, будто тот ничего не весит. Затем толкает к стене и резко прижимает запястья к груди. Его губы оказываются совсем близко и растягиваются в улыбку. — Локи… — начинает Тор, пытаясь говорить строго, и Локи невольно смотрит на зовущие его губы. Тор, в точности повторяя движение, останавливает взгляд на губах Локи. Затем опускает ниже: рубашка съехала, обнажив впадинку между ключиц. Локи чувствует, как от чужого внимания горит кожа, но боится ему поверить: он давно познал ценность осторожности. Он переступает с ноги на ногу, обдумывая варианты действий, и прижимает руку к теплой после сна груди Тора. Оглядывается в поиске того, что помогло бы освободиться и от цепкой хватки, и от жара, что кипит вдоль позвоночника, туманя разум. Разводит пальцы в стороны и, поймав на себе удивленный взгляд, ногтями царапает кожу. Тор столь потрясен, что может лишь вздрогнуть, и тут его под колени бьет стул. Локи освобождается и становится по другую сторону кровати. — Ты всегда умел доставлять неприятности, — говорит Тор, потирая порозовевшие отметины от ногтей. Его голос по-прежнему теплый от веселья и открывшихся горизонтов. Локи улыбается воспоминаниям и предостерегающе вскидывает руку, когда Тор делает шаг вперед. Тот тоже поднимает руки — не столько сдаваясь, сколько предлагая перемирие. — Сейчас не время для игр, — говорит он с ноткой неуверенности. Из-за нее Локи готов сделать что угодно, лишь бы Тор снова к нему прикоснулся — пусть даже просто толкнул к стене. Сей порыв он обращает в пепел. — Не время, — соглашается он, чтобы полюбоваться удивлением на лице Тора. — Нельзя же, чтобы ты разгуливал среди своего народа таким взъерошенным. Он берет с кровати плащ и накидывает на себя. Смотрит, как Тор ополаскивает лицо и волосы, как без раздумий позволяет шортам соскользнуть на пол. В отличие от Локи он никогда не скрывал своего тела. Локи машинально отводит глаза — привычка, въевшаяся под кожу. Затем осознает, что все приличия тоже превратились в пепел и, не таясь, — хоть Тор и не видит — скользит взглядом по крепким мышцам. Смотрит на замеченный ранее шрам, что спускается по ягодице. Он не кажется глубоким, но наверняка болел. Локи не знает, появился ли сей шрам на Сакааре или во время сражения с Хелой, а может, и того раньше — в логове Суртура или во время приключений с мидгардцами. Откуда бы он ни взялся, Локи он нравится. Натянув брюки, Тор оборачивается, и Локи придает лицу равнодушия. — А рубашку надевать не собираешься? — спрашивает он, приподняв бровь. Тор кривится и надевает доспех. — Не все так стыдятся своей наготы как ты, брат, — отзывается он и указывает на прикроватный столик возле Локи. — Не подашь? Локи берет глазную повязку. Она кожаная, с бронзовыми штрихами и совсем не похожая на золотую повязку Одина. Локи кидает ее Тору, идет к двери и демонстративно ждет, постукивая по косяку. Говорит: — Пожалуйста, скажи, что на этом проклятом корабле есть еда. — Конечно, — говорит Тор, надев повязку. — Пойдем. Уверен, ты захочешь приодеться к завтраку. На Локи простая рубашка и тканевые брюки — ненадлежащее одеяние для появления на публике. — Ты так хорошо меня знаешь, — говорит он, когда Тор выталкивает его в коридор.***
Тора не надо просить подождать снаружи, пока Локи будет переодеваться. Он остается в коридоре и, прислонившись к двери, выбивает по ней пальцами какую-то мелодию. Стоит Локи, одетому в годами не ношеный черный кожаный костюм, открыть дверь, как Тор осматривает его с головы до ног. Одеяние Локи по обыкновению скрывает все тело, но подчеркивает стройность и резко оттеняет кожу. Локи знает, что выглядит хорошо. Пусть Тор кривится сколько хочет — не всем нравится обнажаться. Доспехи принимают разные формы. Тор со вздохом закатывает глаза. — Столько одежды, брат. Локи демонстративно поправляет воротник. — Главное — то, как ты себя преподносишь, — сухо говорит он. — Вот почему на Сакааре я оказался в свите Грандмастера, а ты был схвачен сталкерами. Это правда лишь наполовину. В Сакааре Локи достиг вершины отчасти благодаря своим хитростям и уловкам, но в конечном счете Грандмастер купился на милую мордашку. Обещания — вот что вознесло Локи наверх. Если Грандмастер пережил революцию, то Локи хочется думать, что тот все еще ждет. — Просто я неудачно приземлился, — говорит Тор, насупившись. — Конечно, — соглашается Локи, потрепав его по плечу. — А теперь поговорим об обещанной тобою еде... — Да, точно. — Тор с гордостью указывает на линии на стене. Как будто Локи бы мог их пропустить. — Мы сделали карту... — Я заметил, — говорит Локи, проглатывая колкость о том, что только у одного из них проблемы со зрением. Тор все равно усмехается — как и всегда, когда Локи язвит — и спрашивает: — Ты не мог выбрать каюту поближе? Локи награждает его едким взглядом, подыскивая подобающий ответ, но тут из динамиков слышится громкое гудение рога. С трудом сдержав дрожь, Локи замечает: — Полагаю, сигнал возвещает о завтраке? Широко улыбнувшись, Тор переходит на бег. Локи торопится его догнать, поражаясь, сколь велика всегда была чаша его терпения. Разве можно будет его винить, если он подберется к Тору со слепой стороны и поставит подножку? Они останавливаются, приблизившись к толпе у огромных сводчатых дверей, что, видимо, ведут в огромный сводчатый зал. У дверей стоят охранники в чересчур больших доспехах, но пред лицом толпы от их скрещенных копий мало толку. — Наши повара и пекари стараются как могут, — шепчет Тор, вставая позади всех. Кажется, он пытается не привлекать к себе внимания, но это же Тор, и потому его попытка обречена на неудачу. — Но чудес не жди. — Тор, — говорит Локи, даже не потрудившись понизить голос, — я спал две недели. Мне все равно. Я голоден, как волк. Стоящий рядом мужчина издает странный задушенный звук, уставившись на Локи со смесью страха и враждебности. Тор этого то ли не замечает, то ли игнорирует. Локи бы поставил на второе. Так вот каково быть персоной нон грата, думает он. Раздражает. Он обнажает зубы в оскале, и мужчина, отшатнувшись, отводит взгляд. Внезапное появление Локи тревожит не всех. Какой-то юноша приветственно кивает, а маленькая девочка с улыбкой указывает на Локи пальцем и радостно что-то бормочет стоящему рядом взрослому. Локи создает для девочки крохотную иллюзию кораблей и морских чудовищ и так увлекается, что замечает Хеймдалля лишь тогда, когда тот, весь такой величественный, оказывается рядом. — Локи. Я видел, что ты очнулся. — Конечно же видел, хранитель врат, — отзывается Локи. — Больше нет врат, которые я мог бы охранять, — склоняет голову Хеймдалль, протягивая руку, и, когда Локи пожимает ее в традиционном приветствии, торжественно добавляет: — Хорошо, что ты снова с нами. Заморгав, Локи растягивает губы в улыбке и вкрадчиво отзывается: — Благодарю. — Доброе утро, Хеймдалль, — здоровается Тор, наблюдающий за ними с неприкрытым весельем. Хеймдалль в ответ кивает, а потом говорит так, словно не только все видит, но еще и мысли читает: — Ваше сегодняшнее расписание позволяет устроить царевичу экскурсию. — Чудесно! — радостно отзывается Тор, хватает Локи за руку, когда охрана начинает запускать людей в зал, и ведет за собой. Должно быть, раньше здесь находился багажный отсек. Высокие потолки, много места, теперь заполненного рядами самодельных столов — простых деревянных ящиков, накрытых брезентом. У дальней стены находится стол поменьше из ящика повыше. Сей стол предназначен для царской свиты. Все столы одинаково ломятся от различных яств — фруктов, овощей, мяса, хлеба. Локи никогда не был рабом желудка, но после долгого сна это зрелище, быть может, самое прекрасное из всего, что он видел в жизни. — Повара заслуживают всяческих похвал, — искренне говорит он. Улыбнувшись еще шире, Тор с энтузиазмом ведет его к почетному столу и указывает на место по свою правую руку. Хлопает по скамье. — Садись, брат. — Справа от тебя? — Конечно. Где же еще? Локи колеблется, и Тор тянет его вниз. Никогда прежде Локи не находился по правую руку от Тора. Всегда слева, а если справа, то вторым после матери. Тор не может не замечать символизма, но раз он не обращает на него внимания, то Локи поступит также. Он берет кусок засоленного мяса, хлеб и, повернувшись к Тору, с неподдельным интересом спрашивает: — Целое пиршество, брат, а ведь сейчас только завтрак. Хватит ли нам припасов? — Еды у нас навалом, — говорит Тор, но Локи понимает, что тот держится лишь благодаря позитивному настрою. Слишком уж сдержанной становится его улыбка. — Впрочем, нас на корабле немало, и кто знает, сколько времени займет путь до Земли? — Что, если нам не хватит припасов? — терпеливо повторяет Локи. — До того, как это случится, мы где-нибудь остановимся, чтобы докупить еды. А еще ткани и пряжи для новой одежды, может, еще оружия, хотя большинство вооружено своим… — Умолкнув, Тор берет со стола фрукт и пытается разрезать его ножом. Локи смеется, берет другой фрукт и делает ногтем аккуратный надрез. Тор нелепо разевает рот, и Локи смеется еще сильней. — Научился у Грандмастера, — объясняет он. Тору, похоже, ответ не нравится, и потому Локи сжимает его руку, заставляя выронить нож. — Эти плоды странные: к ним, как и к нашим, требуется особый подход. — Он вжимает ноготь в определенном месте и отпускает Тора. Поддразнивает: — Тебе просто нужны ногти подлиннее. — Я же не девчонка, — поморщившись, ляпает Тор. Локи прячет усмешку в ладони: Валькирия берет со стола что-то похожее на грейпфрут и убийственно улыбается. — А чем плохи девчонки? — Ничем, я просто… — Тор замолкает, пытаясь подобрать слова. Несколько напряженных секунд Валькирия смотрит на него, а потом пихает в плечо. — Ну у тебя и физиономия, — смеется она, оценивающе смотрит на Локи и отходит к другому концу стола, по пути кидая приглянувшуюся еду в мешок. Локи и не пытается сдержать смех. Тор кидает на него свирепый взгляд, а потом рассказывает о демократии, воцарившейся в Асгарде, пока Локи спал. Рассказывает, как Хеймдалль и Валькирия («Брунгильда». — «Что?» — «Так ее зовут. Невежливо говорить “Валькирия”, когда она сказала, что…» — «Тор, я спал». — «Верно», — улыбается Тор.) ходили среди людей и объясняли, что каждый двухсотый («Включая детей?» — спрашивает Локи. — «Что? Да, включая детей». — «Это…» — «Заткнись».) будет выбран для нового — народного — совета. На это ушло несколько дней, но, по словам Тора, обошлось без насилия — одними высоконравственными обсуждениями. — Бугай несколько раз разнимал дерущихся, — говорит Валькирия... Брунгильда, внезапно появляясь позади. Тор стонет, пойманный на лжи. — Ладно, — признается он, когда Брунгильда отворачивается к кронанцу. Тот, хоть и сидит рядом с Локи, пока с ним не заговаривал. — Было несколько драк, но и положение у нас не идеальное... Локи со смехом перебивает. — Брат, — говорит он не без теплоты, — ты даровал народу демократию. Если бы они не подрались из-за нее, то это была бы не демократия. Тор смотрит на него с подозрением, затем принимает такой ответ и возвращается к еде. — Я с радостью попробую что-нибудь сделать с чудовищем, — наконец говорит Локи. — Или предпочитаешь быть не единственным громилой при своем убогом дворе, а, брат? — Они с Брунгильдой хорошо ладят. К тому же, Здоровяк разнимает дерущихся. — Просто прекрасно, — говорит Локи с напуской язвительностью, едва Брунгильда заканчивает говорить с кронанцем. — Что может пойти не так, когда по кораблю свободно разгуливает огромное чудовище? Конечно же, ничего, потому что они с Валькирией хорошо ладят. Тор, да она меньше его раз в пять. — Она — валькирия. К удовольствию Локи, в этот момент Брунгильда снова вмешивается в их разговор и тошнотворно-сладко спрашивает: — Кто — что? Тор выглядит так, словно жалеет, что вообще сегодня встал. — Никто, ничего! Мы с Локи просто… — Собачитесь, — говорит Брунгильда, с улыбкой глядя, как Тор оправдывается. Наверное, думает Локи, дразнить Тора — одно из ее любимых занятий. Как и его. — Слышала, вы часто собачитесь. И когда асы стали такими сплетниками? — Знаешь, мы уже давно не собачимся, а сражаемся, — улыбается Тор. — Как же здорово не желать заковать Локи в цепи! Он так старается. Локи, нахмурившись, вонзает в мясо нож. — Не наглей.***
Следующие после завтрака часы Тор неторопливо проводит Локи по недрам корабля, указывая на разные каюты. Для зверя изолировали целое крыло. Брунгильда с мешком еды на плече набирает код от двери. Локи не горит желанием здесь задерживаться и потому указывает на другой цвет на карте: — Покажи, что там. Где-то посреди экскурсии к ним является напасть в виде Хеймдалля, который просит следовать за ним. — Горючее уходит быстрее, чем мы думали, — говорит он, стоит им спрятаться от любопытных глаз за дверями зала Совета, по совместительству — административного центра корабля. Тор, нахмурившись, берет протянутые Хеймдаллем бумаги и тяжело садится во главе стола. — Если сбавим скорость, то не успеем добраться до планеты с топливом, — говорит он, и под тяжестью короны его голос звучит как никогда старым. Локи мог бы что-нибудь съязвить на сей счет, но не хочет ломать установившийся между ними зыбкий мир и потому, сев на один из стульев, молча наблюдает. Минут десять Тор рассматривает звездные карты. Время от времени спрашивает о чем-нибудь Хеймдалля и хмурится, услышав ответ. — Вот здесь, — наконец он кладет карту на стол и указывает на скопление планет неподалеку от синей отметины, которая, как предполагает Локи, обозначает корабль. — Здесь находится планетарная система Крала. Это лучший вариант. Хеймдалль смотрит сначала на карту, затем — в огромный, почти на всю стену, иллюминатор. Видимо, раньше это помещение было обеденным залом: здесь есть и стулья, и стол, а другая дверь наверняка ведет на кухню. — Дорога до системы Крала займет два месяца, — медленно говорит Хеймдалль, по-прежнему глядя наружу. — Если и успеем, то с трудом. — Это лучший вариант, — повторяет Тор. — Конечно, мой царь, — говорит Хеймдалль, берет карты и уходит, на прощанье кивнув Локи. Стоит двери закрыться, как Тор роняет голову на руки и вздыхает, всем своим видом выражая усталость. Локи тут же становится неуютно — совсем как утром, до того, как разбудить Тора. Откашлявшись, Локи пытается успокоить его. — Пойдем, брат. Сейчас ты ничего не можешь сделать. Сколько ни хмурься, волнением делу не помочь. Эти слова ни к чему не приводят: видимо, за прошедшие годы Локи подрастерял хватку. Он поднимается с места и становится перед Тором. Берет за подбородок, приподнимает ему голову, заглядывая в глаза, и говорит: — Давай устроим поединок. После двух недель сна хорошая драка пошла бы мне на пользу. Это отчасти ложь: несмотря на исцеляющий сон, Локи бы с радостью никогда больше не сражался, но хорошая драка всегда помогала Тору расслабиться. К тому же, Локи любит смотреть на Тора в действии, пусть для этого ему и придется взять огонь на себя. — Я тебя за секунду сделаю, — отвечает Тор. Он пытается говорить снисходительно, но полностью скрыть интерес в голосе ему не удается. Этим Локи и пользуется: — Без глаза? Я бы не был так уверен. По Тору видно, что желание и дальше глазеть на карты борется в нем с желанием уложить Локи на лопатки. Впрочем, борьбой это назвать нельзя — так, перепалкой. — Ты сам напросился, — говорит Тор и показывает путь.