Божественная задумка

Очередной рабочий день, который был, кажется, понедельником, тек своим обыкновенным течением в коридорах и помещениях самого розкошного дворца в Раю. Напряженная деятельность пернатых существ в нем кипела, но в последние столетия преимущественно неслышно и незаметно, за что сеть коммуникаций дворца и прочих подразделений во владении серафима Иехаила, в одно и то же время и верховного правителя, и ответственного по вопросам так называемых «бюджетников», и главы Министерства людских молитв и связи с человечеством, можно было назвать самой организованной и самой загруженной. Что все же не отменяло возможность живой очереди и личных встреч, например; однако, можно с уверенностью сказать, что решение деловых вопросов вживую было скорее изключением, чем привычной ситуацией. - Можно?.. - после кроткого стука в дверь вкрадчиво прозвучал привычный уху серафима звонкий голосок с мягкими подхалимскими нотками, также оставшийся без ответа. Тяжеловесная двойная дверь из темной породы дерева на под стать ей самой громоздких позолоченных петлях безшумно приоткрылась, и в не очень большой, но богато убранный и светлый кабинет Иехаила украдкой проскользнул худенький белокурый ангелок, егоный преданный и самый любимый слуга, за что и терпел службу дворецким, камердинером и секретарем в одном пакете. Склонившись почти лежа на толстый деревянный стол, рослый и сам по себе крупного телосложения серафим, хмурясь и бормоча одними только губами, что-то записывал толстой позолоченной ручкой, через каждые пять слов мусоля ее между пухлых наряженных в кольца пальцев и то задумчиво перекладывая разложенные перед собой бумаги туда-обратно, то треща колесиком мыши, озадаченно глядя в монитор. - К вам тут... пришли, - как-то подозрительно неопределенно доложил слуга, переминувшись с ноги на ногу. Иехаил, удивленный странным докладом, при том, донесенным таким образом, то есть, самолично, а не посредством хотя бы звонка, оторвался от занятия прокрутил в голове список знакомых, о которых можно бы было так сказать. Кто посмел заявиться к самому серафиму в егоное рабочее время?.. - Некогда! На сайте разписание, - и на двери, для особо умных. Пускай он уходит отсюда, так скажи, - буркнул Еша, и добавил более нейтрально, возвращая взгляд в бумаги: - Керувеилу скажи подождать вечера. Слуга не сдвинулся и только нервничая посеменил на месте. Иехаил исподлобья сверкнул своими пронзительными глазами на него, большие белоснежные с огненными концами крылья нервно зашуршали по текстильным обоям, как хор готовящихся к атаке гремучек, в немебелированной половине кабинета, отведенной специально для них. - Но это... записать молитву, - припав спиной к двери, робко пояснил слуга таким тоном, как будто не верил той информации, что сам же произносил. Серафим пожевал свою ярко-розовую нижнюю губу в неопределенности. Ведь дел и вправду на сегодня невпроворот, а Еша и так отставал от намеченного плана. Где-то там, на земле, вроде бы произошло масштабное наводнение, повлекшее за собой смерти и бурный человечий страх, который, конечно, сопровождается молитвами. Впрочем, практически каждый божий день в людском мире происходят различной природы катаклизмы, от этого никуда не деться, из-за чего Иехаил трудился не покладая рук, почти ежеминутно принимая отчеты подчиненных ангелов. Несмотря на странность ситуации, Еша решил, что к нему и вправду заявился очередной нерадивый хранитель, и списал тон доклада на то, что Афаил просто не со всеми новичками еще знаком в лицо, так как недавно серафим как раз проводил новый набор. - Умница, Афаил, - улыбнулся серафим, и Афаил при виде этой привычной ему хитроватой улыбке своего покровителя, которой он, похоже, одаривал только его и никого более, всегда понимал, что им довольны, - значит, раз дело склоняется к тому, что его будут хвалить, а не наказывать (но все же он действительно крайне редко терпел наказания от Еши), и можно позволить себе несколько разъежиться. - Скажу сегодня же, чтобы к обеду тебе дали черничный пряник. Что ж, зови сюда, кто там у тебя, - вздохнул, усмехаясь, серафим и снова склонился к записям. Афаил прытко, как белка, подпорхнул к своему разщедрившемуся господину, склонившись над покоющейся на столешнице егоною рукой, которой он придерживал листы при письме, прижался губами к золотым перстням, так же скоро отпрянул к двери и тихо вышел. Не прошло и пяти минут, и в комнату к серафиму вдруг впорхнул Михаил, громко бахнув дверьми. Иехаил, чуть не выронив ручку, тут же уставился на архангела; огромные шесть крылов подскочили будто встревоженная свора собак и ударились об потолок, заставив обладателя тут же зашипеть, наморщив свое пухлое лицо. Гость, недолго думая, с грацией абрикоса запрыгнул попой на первую подвернувшуюся в кабинете мебель - ею оказалась антикварная тумбочка из темного дерева, с которой тут же, впоследствии Мишкиного внезапного приземления, полетели какие-то открытки, керамическая собачка, радио и коробка с картриджами для струйного принтера. Еша вперился в посетителя недоумевающим взглядом. - К.. какого черта ты тут делаешь?! - прошипел он. - М?.. - архангел, все это время слащаво улыбавшийся, состроил гримассу милого разочарования, словно совершенно не боялся агрящейся фигуры, пред которой ему случилось предстать, - я просто... пришел спросить, как у тебя делишки, - Михаил нервно ухмыльнулся и не то от напряжения, не то чтобы показать свой разслабленный настрой, принялся качать ногой так, что посеребренные украшения на ней раздражающе забряцали. "Боже, что он нацепил," - пронеслось в голове у бедного серафима, заметившего это яркое несочетание выцветшей широкой рубашки и грязных шорт на лямках вкупе с засохшим красным пятном на левой штанине как отличительным знаком любителя кепчука с нацепленной тонной на все цвета и стили старой потемневшей бижутерии. Иехаил невольно сглотнул, предчувствуя пиздец, но, немного отойдя от первого впечатления и вспомнив о большом количестве запланированных дел и своем таком драгоценном времени, тут же так вскипел от ярости, что егоное белесое лицо побагровело точно шкурка спелого помидора, а на лбу выступил заблестевший пот. - Как?.. Ты! Делать тебе совсем нечего, что ли?! - крикнул он на наглеца, захлебываясь негодованием. И поистине огромные, сияюще белые с золотисто-рыжими перьями по задним краям все три пары крыл серафима взметнулись с оглушающим шелестом как будто замахиваясь для того, чтобы ударить по лицу архангела. На того обрушился и сшиб со своего места резкий поток пыльного воздуха, пошатнулась, скрипнула добротная дрогорая мебель, и на валяющегося уже у стены Мишу полетели статуэтки, книги, рамки с фотографиями и все содержимое письменного стола. - Иди, доставай кого-нибудь другого, - раздраженно, но уже холоднее сказал Иехаил, увидев, что натворил. - Прости... Я просто... ну... - Мишка вылез из-под завала и, тихо взхлипнув, потер ушибленную голову. Из-за двери высунулась блондинтстая голова Афаила, поспешившего на грохот; серафим сделал жест рукой о том, что все в порядке, и Афаил поспешил удалиться. - Выметайся, - спокойно и твердо сказал Иехаил, пронзая Мишу строгим взором. - Но ведь... - Пошел вон!!! Михаил, потупившись, уже потащился прочь, но около дверей кабинета он остановился и обернулся, так, что егоные добрые и влажные от слез не под стать егоному темному личику голубые глаза встретились с холодным взглядом серафима, чувственно и кротко улыбнулся и только после этого вышел, лишь тихо щелкнув ручкой двери на прощание, как последний поцелуй. - Придурок, - буркнул Еша и позвонил слугу. Сраженный своею неудачей до глубин души, Мишка наконец брел по узкой песчано-каменистой тропинке к дому своего приятеля. Райское вездесущее солнце особо контрасно, по-вечернему заливало светом цвета белого золота луговые травы и пестрые от фактуры стволы диких дерев (но, однако хочу вам заметить, что в Раю не бывает темно, а что до звезд и луны - они все видны и при обычном свете, но только ночью). Мелкие пташки затеяли игры в ветвях разросшихся вдоль тропы высоких старых кустарников, соскакивая на землю и тут же с писклявым щебенанием вспархивая обратно на ветку и вертясь и прыгая на ней, забавно при этом крутя своими маленькими хвостиками. Сверчки уже начинали подавать из шубы трав свои трещеточные звуки, будто с нетерпением ожидали начала своего общего громогласного ночного хора, назначение которого известно только ихнему племени. Стоящие в вечерней неподвижности побеги зверобоя, конопли и сурепки изредка резко подергивались и кланялись и кивали, как китайские болванчики, от движения мелкой живности на сырой почве - лягушек, мышей, змеек, ящурок. И огромный дикий боярышник, и высматривавшиеся в укромных местах красные головки таящихся грибов, которые, казалось, специально следили за каждым входящим в это волшебное царство, и высокие, лиловые, как психоделическое видение, шапки кипреев, сверкавшие в лучах или темневшие из-под изумрудной сени крон ветвей, изкрученных с видом некой старинной доброй таинственности - все вокруг будто специально отличало своим необычным отчужденным видом сие место, этот выступающий холмик с маленьким, уже несколько с одного боку косым, но все еще довольно крепким теремком на краю, казалось, всего мира, и свежей деревенской природой вокруг него. Умотанные крылья и ноги архангела ныли и просили отдыха после долгого пешего пути к этому месту, но сам он не придавал этой неприятности никакого особого значения, ведь сердце в усталой от тревоги груди ныло куда сильнее, и теперь не только от нежности к крашу, но и от стыда, напавшего на бедного Мишу уже после визита к Иехаилу. Миша проигрывал в голове снова и снова все события сегодняшнего дня в доме серафима, пытаясь найти себе оправдания, но лишь вновь и вновь удивлялся тому, до чего могут довести его егоные же чувства - странные, порочные чувства, скорее всего, ненадлежащие ангелу... Все случившееся с ним там, в том незнакомом кабинете, в таком странном и непривычном месте, перед лицом - кого? о Боже! Серафима Иехаила! - взпоминалось словно фрагменты из давнешнего, очень затуманенного сна. Михаил в этот злополучный день действовал скорее безсознательно, под воздействием адреналина и нахлынувшего стресса, - хотя также архангел уж не знал, чем думал он, сбираясь на столь отчаянный и глупый поступок, какой был сегодня им совершен. Также и не мог он понять, прошло все как и следовало чтобы случилось, или же нет, так как не составлял никакой стратегии своего поведения или хотя бы примерного плана своих действий, решаясь практически на безумие в ангельском понимании. Но, так или иначе, Михаил, взпоминая людскую поговорку о том, что любовь слепа, и безумие водит ее за руку, понемногу приходил в свое привычное чувствование мира, и к дому Гаврилки, старого лучшего друга, подошел уже в более-менее трезвом состоянии разума. Во двор Мишка прошел вообще не напоминая о себе, даже рыжий цепной Капрал не счел нужным хотя бы выйти из своей будки. В окнах Гавриила горел свет, и изнутри доносились веселые крикливые голоса, кто-то, слышалось, шуршал по половому покрытию стульями, побрякивала керамическая посуда, разливалась болтовня да счастливый, и, скорее, нетрезвый смех. Миша, помедлив с секунду, как будто прикидывая, стоит ли вообще туда заглядывать на огонек в этот развеселый раз или лучше было бы воздержаться, почти неслышно открыл дверь и ступил внутрь дома, сразу объявшего его знакомым теплом. Архангел очутился в нешироком коридоре практически без прихожей, заставленном стеллажами и шкафами, которые делали ход еще уже. Миша не любил их за это, и также за потрепанный ихний вид, так как давно уже они там находятся без смены поэтому старался лишний раз к ним не подходить, хоть и хотелось иногда взглянуть на блестяшки и диковинки, на которые егоный друг был так падок, которые так любил собирать на своих полках. Впрочем, дом Гавриила был бывшим домом Миши, но Гаврик старательно и с увлечением сделал основательный ремонт за первые же две недели, после своего новоселья, и интерьер уже был натурально непривычен прежнему владельцу. Из одной из комнат лился яркий электрический свет и доносился бодрый шум дружеского веселья вместе с запахом пряного дыма и еще не много ощутимого, но перегара. Архангел снял с себя побрякушки и кинул за один из ближних стеллажей, чтобы потом забрать, отер ноги об уже грязный дверной коврик, хотя он и знал, что и так будет разносить грязь, из-за большого проделанного за этот день пути (крылья ангелов и архангелов все равно быстро устают) кожа пальцев была целиком под слоем пыли, в целом соответствуя всему умотанному запыленному телу Михаила. На архангела успокаивающе подействовала внутренняя обстановка, и мысль о том, что теперь он увидится со своим любимым другом и со всею остальною компанией, просияла ему лучиком солнца сквозь хмурые тучи, он устало улыбнулся сам себе и направился к звукам оживленности. Он заглянул в комнату, внимание прежде всего остального привлекал старый письменный стол, сдвинутый на центр помещения, точнее, собравшийся за ним контингент: потрепанный столь неплохо задавшейся вечерней пьянкой хозяин дома, в своих привычных, но теперь съехавших очках в круглой оправе, замотанный, как, впрочем, и всегда, в какие-то пестрые тряпки, смеялся и, то и дело громко икая, болтал то направо, то налево, уже и не оканчивая своих реплик и не слушая ни одного собеседника, а в тот момент, когда Михаил зашел в комнату, он занимался конкретно тем, что раздавал всем по семь штук карт, все время сбиваясь, что вызывало еще большие взрывы всеобщего веселья; напротив него сидел, откинувшись на спинку старого деревянного стула, высокий костистый Хатаил, имеющий манеру обыкновенно разговаривать, как могло показаться стороннему наблюдателю, недовольно и грубо, однако, если прислушаться, то можно было понять, что это есть лишь особенность егоного голоса; также Хатаил то и дело скалил кривые зубы в улыбке в ответ почти на любое к нему обращение, с первого впечатления от знакомства с ним некоторых могли отталкивать проявления дружелюбия этого архангела; низонький умственно неполноценный ангелок Акриил, налегши на стол своими худенькими руками с сильно выступающими суставами, щурился и хихикал после каждого смешка Гаври, словно бы он решил не особо заботиться над выбором ситуации, когда ему следует смеяться; Баркуил, самый голосистый в этом балагане, и, стоит заметить, слуга краша, говорил больше и бойче всех, дымя самокруткой и то и дело с выражением похлопывая ладонью по столу, не обращая, казалось, внимания на то, что егоные реплики почти всегда пропускают мимо ушей; Тося, младший коллега Миши, сидел отрешенно ото всех, слегка взлохмоченный, в разсегнутой до половины сальной рубашке, со стаканом чего-то в руке, и в игре он участия единственный не принимал. При взгляде на напарника Миша почувствовал укол стыда перед ним за то, что ушел с поста пораньше, чтобы посвидаться с Иехаилом, пока тот не свернул свою работу, когда к нему будет попасть уже сложнее, и Тосе пришлось отдуваться за двоих, а труд контроля погоды и так не легкок. Зарплату они оба получали из казны, то есть, были теми самыми «бюджетниками», и содержались за счет ангельских налогов, как и Еша, - так как выполняли важную работу для жизни человечества, - но, к несправедливости, совсем мизерную, не соответствующую прикладываемым усилиям: очень трудно двоим ангелам заниматься управлением погодой во всем мире, даже при ихней работе постоянно что-нибудь случалось, ежели они недоглядели, если только то не было преднамеренным наказанием Божим за проступки некоторых людей. Михаил неоднократно просил Бога об увеличении числа сотрудников, но ангелов, пригодных для такой работы, по пальцам перечесть, а они либо уже заняты, либо… влачат свою одинокую кару в низших мирах. Миша кашлянул, привлекая к себе внимание компании, и, взяв подвернувшуюся свободную табуретку, зачем-то засыпанную какой-то не то пылью, не то осыпавшейся шпаклевкой, проведя по ней ладонью, присел за общий стол рядом с Тосей. Напарник взтретился с ним взглядом своими усталыми глазами из-подо лба, но, заметив ту же свою умотанность на коллеге, не стал ничего говорить и опустил взгляд в стакан, так что Михаил в свою очередь также решил обойтись без приветствий с ним. - Оо, вот и Мишка наш, привет, хех, - Гавриил оторвался от своего занятия и улыбнулся Мише, чмокнув себя в ладонь. - Да, привет, - тот тоже улыбнулся и слегка кивнул в ответ. - Какой ты пыльный, мой хороший, даа... Ну что, мы не начали. На... раз, два, три, эээ... бля... четыре, - Гавря принялся нетвердыми руками класть на стол перед Михаилом карты, колода у него то и дело норовила просыпаться, но собравшиеся, похоже, находили все это действо забавным. Мишка промолчал, кроткой улыбкой дая согласие на участие в ихней игре. Тося поморщился и еще больше отвернул голову. - А ты что здесь делаешь? - деликатно обратился к нему Михаил, чуть наклоняясь, чтобы заглянуть ему в лицо. - Я думал, что тя здесь найду. А ты и вправду пришел, - Тося фыркнул с насмешкой и отвращением, не глядя на сенпая. - Прости, я... мне нужно было. - Хе, пиздец. Мне тож знаешь как нужно. Я лучш травы пожую с такой зарплатой, - Тося вдруг повернул голову к собеседнику и окинул его равнодушным, но таким трогательным и проницательным взглядом, что Мише уже совсем не хотелось врать перед ним. - Шлялся т где, э? Михаил промолчал, только с виноватым видом подбадривающе потеребил жесткое плечо товарища. Игра тем временем уже началась, как понял Миша, играли по каким-то очень простым новопридуманным правилам. Игроки ходили по кругу как разпологались за столом, кладя по одной любой своей карте, - если она соответствовала по номеру или масти предыдущей карте. Несмотря на топорность игры, все, кроме спасовавшего Тоси, вошли во вкус. Гавриил сумел под каким-то неведомым даже Мише предлогом налить ему своей домашней медовухи, и архангел наконец-то чувствовал себя разкрепощенным, с помощью алкоголя избавившись от мыслей о краше и своей неудачной кампании в егоном доме. Между игроками было негласное соглашение поддаваться Акричке, и Михаил делал это с удовольствием, ликуя вместе с ним под его довольные возгласы, когда он выигрывал, хотя раньше ему это мелкое волосатое недоразумение с большими влажными глазами и ужасным голосом не особо симпатизировало, и он ему, соответственно, тоже. Баркуил, шумя в тон приятелям, то хрипел, то срывался на фольцет, и апплодировал своей огромной ладонью по столу при каждой шутке так, что стаканы игроков и тарелка с Гавриными домашними помидорками отдавались вибрирующим звоном, и эта черта теперь показалась Михаилу даже в некоторой степени милой. Хатаил, скромно склабившийся и с прищуром посматривая на собравшихся таким взглядом, как будто бы он выбирал товар на рынке, казался более трезвым, чем хозяин дома, хотя и безотказно пил все, что тот ему нальет. Егоная кривая ухмылка, с белыми зубами, с редкими волосками давно бритых усов на верхней губе, как у собаки, вызывала у архангела умиление. Он, разомлевши от пассивного отдыха, обстановки и алкоголя, фамильярно облокотившись на край стола, выкладывал карты в общую стопку вместе со всеми игроками, оглядывая лица друзей с улыбкой чеширского кота. Время уже перевалило за полночь, и разговоры в комнате Гаври стали уже более нечленораздельными, и уже закончили очередную партию, когда Акря выиграл пятьдесят третий раз подряд с большим отрывом. - Ага! Опять... опять! Молодец, орел!.. Молодец... - Гавриил смел картишки в одну кучу, чтобы перетасовать. Акриил, уже уставший радоваться, только тоненько зевнул, слипающимися глазами посмотрел на настненные часы Гавриила в виде кота, что-то внимательно подсчитал на пальцах, шепотом бормоча себе под нос, затем слез со стула. - Пока, - фольцетом пискнул он и собрался уходить. - М?.. Ты уходишь?.. Без Хатьки? Проводить... может?... - Гавря прервал свое занятие. - Ты куда? - спросил Баркуил, вопросительно глянув на ангелка. - Пора бы в кровать, - пояснил Акриил, разминая малюпусенькие белые, как сама невинность, крылышки. - Я сам пойду. Пока! - и он ушел один, не дожидаясь Хатаила. - Ну что, теперь, может, в дурака на пять косых? - предложил всем оставшимся Хатя, как только Акриил вышел за дверь. Гавриил наморщил свое красное лицо, как будто откусил лимону. - Нне, нее, мой хороший. Я такие вещи знаю... Охуеть не встать — пять косых, пять косых, а потом - гол, как сокол, ну и что, спрашивается? Щеголяй, дак ты и не богат, - покачал он головой Хатаилу в знак того, что он такие вещи действительно знает. - А что? Я чисто символически... Или… или на еду. Или нет, на поцелуй, - оправдался тот. - Поцелуй... А... - А что бы? Мы когда-то играли, да? Без тебя, Баря?.. Баркуил что-то хрипло ответил, но Хатаил не слушал его. - А да... а что бы?.. Да! - одобрил Гавря. - Ну, от меня не ждите, - посмеялся Баря, щелкнув пальцами по столешнице, но все же не выразил отказа. Михаил только коротко усмехнулся под безразличный взгляд давно осушившего стакан и теперь сидевшего с ним пустым Тоси. Все в той или иной мере были рады поиграть в нормальную игру с картами, пусть и с такой несерьезной ставкой. Разговоры несколько примолкли, ибо игроки старались сосредоточиться. Михаилу везло поначалу, и он имел на руках меньше всех карт, но ведь это было лишь начало игры, и все тузы перешли каким-то образом сразу к Гавриилу (но ведь не мог же он так стасовать колоду, или мог?). Хатаил, изпользовав козырную карту, перевел ход Михаилу, хитро смотря на наморщившего лоб Мишу, которого ходить был черед. Архангелу пришлось забрать почти половину магазина, чтобы походить. Он, конечно, не разстроился, потому что это была всего лишь игра, однако победить хотелось. Но в один момент ему удалось так красиво отбиться, что рот пришлось разкрыть уже Хатаилу, а затем и Баркуилу. Приноровившись, Мише удалось вырваться вперед, и он перевел дух. В конце концов, он действительно первее всех слил все карты, показал всем свои пустые ладони и залился смехом, и все остальные засмеялись и зашумели. Несмотря на свою щедрую на тузы судьбу, проиграл в этот раз больше всех поддатый Гавриил. - Ну что? - намекнул Баря. - Что, "ну что"?.. Хехее!.. Хатя, иди сюда, ты на треть.. ем месте, да, но какая... к черту разница, а?.. Ну, мои хорошие!.. - Гавря, опираясь на стул Бари, подплелся к Хатаилу, навис над ним, вперев руки в егоные плечи и нетвердо приклонился к егоному небритому ухмыляющемуся лицу. Гаврю нехило разкачивало из стороны в сторону, но он еще держался. Он, прицелившись, вобрал в рот некрасивые губы Хатаила, посасывая их. Баркуил с ликующим возгласом достал из кармана штанов смартфон и принялся снимать видео. Даже Тося не смог остаться в стороне и присоединился ко всеобщему оживлению. Хатаил, наверное, от помутнения разума домашней наливкой, издав тихий оборванный стон, объял талию низкого худого Гавриила своими сильными руками и стал бодро отвечать на поцелуй, прихватывая тонкие губы партнера своими. Оба прикрыли глаза, сбивчиво, отрывочно вдыхали воздух, и, кажется, зачем-то, видимо, по пьяни, подключили в дело языки. Гавря, не отрываясь от занятия, поставил на стул Хати колено для большей устойчивости, и вышло так, что он почти что оказался между раздвинутых ног партнера. Михаил был подавлен, а не весел, как остальные. Егоное дыхание перехватило, а лицо взпыхнуло жаром. Не в силах оторвать взгляд от развернувшейся прямо перед ним сцены, он не чувствовал в себе возможности пошевелиться вообще. Архангел с замиранием сердца впился глазами в нежные ласкающие партнера движения губ Гавриила, в то, как мохнатые предплечья Хати ложились на чужую талию, очерчивая через тряпье как просяще выгибается чужое горячее и возбужденное тело, в то, как хозяин дома, егоный лучший друг, все еще нетвердо, но видимо судорожно сжимал плечи другого егоного лучшего друга, и как скользнула нога Гаври у самого паха Хати... Пах. Михаил, к своему стыду, опомнился только тогда, когда почувствовал требовательную пульсацию в шортах. Вот черт, они точно заметят. Через несколько секунд, показавшихся Михаилу вечностью, парочка разомкнула губы, они медленно открыли глаза и неспеша отстранились, с похотливым взглядом друг на друга пытаясь возстановить дыхание. Все четверо, включая и Тосю, заликовали и захохотали, а шокированный Михаил, разкрасневшийся, хоть и был далеко не бел, с приоткрытым в сильном возбуждении ртом, так и остался беззвучно-неподвижно сидеть, как до крайности смущенная девица. Товарищи, к неудаче архангела, вдруг все же заметили егоное состояние, замолкли и уставились на него. - Миш, ты че? Все окей, а? - обратился Тося. - Странно, не помню, когда кто-либо в последний раз вообще травился моими настойками, - заметил Гавря. - Все хорошо? Ты выглядишь неважно, - Хатаил встал и хотел было подойти к другу, но Михаил вдруг, пресекая всякую попытку приближения, быстро взкочил и, приразложив крылья так, чтобы прикрыть выделяющийся бугор на шортах, выбежал вон из дома, затем, наспех чуть не перекувыркнувшись через собственную голову, поднялся на крыло и улетел как можно скорее. Через секунду за ним во двор выбежал Тося и, остановившись и смотря в след улетающему прочь Мишке, закричал, подпрыгивая и махая руками так, как будто швырял что-то на землю: - Ушел! Упиздил!! Ну я тебе!! Ну, ну! Подъуспокоившись, он с кислой презирающей тоской на лице и в глазах поглядел на удаляющуюся точку в небе и зашел обратно в притихший дом. Михаил обезсиленно лежал на своей маленькой стеленной льном кровати в углу у стены, небрежно разкинув крылья. Влага слез щипала глаза от потных запыленных век и стекала с лица на подушку, образуя на ней мокрое неприятное пятно. В маленькой комнатке, служившей и спальней, и гостинной, и кабинетом, царил полумрак из-за задвинутых плотно старых потрепанных штор, когда-то бывших одной гардиной, в тишине были слышны только всхлипы и вздохи архангела. В своем обыденном домашнем одиночестве он быстрее мог узпокоиться, благо, никто не решился за ним ийти. Миша корил себя за то, что сдрыснул безо всякого предисловия, как смущенная школьница, и не ясно теперь, что же подумали об этом друзья, а уже через сутки о странном поведении архангела узнают еще больше народу, плюс Иехаил сыграет свою немалую роль во всей этой странной истории, сообщив любому интересующемуся по этому поводу, что сбрендивший архангел-содомит его домогался, и это точно позор. Мишка не мог себе простить то, что так изпугался своего собственного возбуждения, в котором, наверное, и не было ничего зазорного, и, может даже быть, все ребята в этот вечер испытали то же самое... Нет, не может быть, они так искренне и невинно смеялись, что понятно было, что для них это просто шутка, а совести их чисты, как ключевая вода, а души белы, как первый снег. Бедные, бедные ангелы, безгрешные Божьи творения, теперь же они точно догадаются о Мишином противоестественном и омерзительном влечении к собратьям, изпытают отвращение, разочарование, их красивые души возмутятся от осознания порочности того, кого они недавно считали одним из своих близких; и бедный Миша, такой жалкий, достойный худших наказаний... В истории Рая уже был широко известен по крайней мере один случай возникновения гомосексуального поведения у ангела, но офицально в уголовном кодексе статьи отдельно о наказании за подобного рода сношения до сих пор не содержится. Но почему же ее не создали после этого? Ангелы очень боятся, и Иехаил боится тоже; все общество в страхе перед упоминанием о возможности гомосексуализма, а почему — можно долго гадать, тем более при отсутствии определенного вида наказания. И Михаил думал, что же будет дальше? Неужели закуют в кандалы и забьют камнями, посадят на кол на городской площади?.. Если бы так, то ангелы были бы самыми наижесточайшими из тварей, так как много бы пришлось промучаться безсмертному Михаилу от ихних безпощадных пыток. Его бы скорее, пойманного, изпуганного, опутанного по рукам, ногам и крылам, принародно оскопили и с позором сбросили с небес в человечий мир, ну или же в Бездну, на корм Люциферу, как повезет несчастному в решении судьи. Но и что же он сделал? Неужели они не любят? Конечно, любят. Ангелы и созданы изначально наделенными святостью, а значит, любящими людей и Бога-творца. Но это не то похотливое, и жгучее, и в то же время нежное дьявольское желание, которое изпытывал Михаил к своим собратьям, и более всего - к Иехаилу, величественному, недосягаемому, словно солнечный диск... Мишка читал когда-то в библиотеке в изборнике ангельских мифов предание о падших ангелах, полюбивших земных женщин, "прекрасных дочерей земли". В той истории Бог так разгневался на этих смельчаков, что отобрал у них крылья и разжаловал из посланников света, также превратив в огромных чудовищ ихних отпрысков. Эта жестокая история, зачатая неизвестными авторами, конечно, под впечатлением от суда над Люцифером и демонами и устно разнесшаяся (и доработанная в деталях) по всему крылатому народу, ясно демонстрировала отношение егоное к появлению такого рода чувств у кого-то из ихнего числа. Что уж говорить про гомосексуальные отношения, да еще и к кому-то из родственников по биологическому виду, про которые со времен падения трети ангелов все вообще помышляли только с ужасом и отвращением в сердцах?.. Ведь ангелы живут вечно и совершенно не размножаются, не имея среди себя самок; к тому же, они все являются мужчинами, что тоже усугубляет ситуацию. Михаил тяжко вздохнул. Даже среди земной литературы и земных фильмов было чертовски мало примеров любви между мужчинами, и почти всегда она оговаривалась поверхностно и с оттенком презрительности. Лишь примеров отношений между взрослыми мужчиной и женщиной было предостаточно, что несколько смущало Мишу. Как же он будет учиться выстраивать отношения с партнером своего пола (если, конечно, ему очень повезет), когда читал романы лишь об Анне Карениной и Вронском, о Татьяне и Онегине?.. Как ему вести себя? С кого из этих историй ему брать пример? С героини-женщины? Михаил же женщиной не являлся, так что смотрелось бы странно, даже в контексте Райской жизни безсмертного ангела. С героя-мужчины? Но это тоже выглядело бы несколько странно. Миша с внутренним сарказмом представил себе, как он на месте графа девятнадцатого века на роскошном балу приглашает на мазурку Иехаила, который на месте женщины кокетливо обмахивает свое толстое приятное лицо перьевым веером цвета фуксии и безстыдно строит молодому графу глазки; как, спустя некоторое время слащавых ухаживаний, стоят они в церкви, когда Иехаил, в нелепом белом, всем в рюшах и фальшивых цветах, наряде на егоной крупной фигуре с трепетом подойдет к алтарю, улыбаясь, где ждет возхищенно его егоный жених; как вот очередь подошла к постели, и тогда... Михаил оборвался в сочинении забавных сцен. Как же бы они занимались сексом? Он раньше и не видел причины задумываться над этой вещью настолько детально, как она пришла к нему сейчас в мысли. Ему никогда не доводилось работать напрямую с людьми, однако он знал из читанных им как-то научных трудов по антропологии, как это физически происходит у людей, но только между самкой и самцом. Архангел приподнялся на локте, отгоняя сонливость. По егоной памяти, кратко ихний процесс размножения можно описать так: двое индивидуумов в состоянии полового возбуждения ложатся на мягкую поверхность так, что самка оказывается на спине под самцом; затем самец эрогированным пенисом входит во влагалище самки и совершает фрикции с последующим выбросом семени. И, собственно, это все, о чем бы можно было с точностью сказать. Но что бы это дало двум самцам?.. Это Мишка должен подмять под себя Иехаила, или наоборот? И куда должен входить член в таком случае? Вероятно, об этом следовало бы спросить того, кто работает ближе к людям, нежели Миша. Михаил ради эксперимента перевернулся на спину, стянул портки и раздвинул согнутые в коленях ноги, прикидывая, как бы он должен был лежать на месте человеческой самки. Он погладил член и привычно перебрал в ладони яички, точно бы он желал убедиться в том, что он все же самец; тогда он решил, что такое однозначно невозможно, так как влагалища он не имел, а единственный вариант в таком случае - это анус, но это же было бы совершенно противоестественно! Конечно, пищеварительная система ангела очень отличается от таковой у человека, позволяя превращать в энергию для организма абсолютно всю поступающую пищу, что дает огромное преимущество ангелу в егоных различных божественных миссиях, так как позволяет обходиться без пищи довольно продолжительный период времени, а более развитый, но сильно укороченный кишечник способствует сниженной массе тела, и, плюс, наличие или отсутствие отхожих мест не влияет на качество работы. Но все же Мишка подумал, что раз эта часть тела не нужна ему по ее продполагаемому прямому назначению, он, как ангел, может использовать ее в своих целях. Он нащупал подушечкой среднего пальца дырочку, слегка надовил и осторожно ввел один палец по первую фалангу. Там было сухо и совсем не приятно, он тут же вышел из себя (в прямом значении), тут же решив, что надо, по-хорошему, чем-то смазать. Дважды хорошенько плюнув на пальцы, он разтер по ним слюну и предпринял новую попытку пенетрации. В этот раз палец целиком вошел легко, что уже говорило о возможном подтверждении мишиной гипотезы. Архангел попробовал напрягать и разслаблять внутренние мышцы, примеряясь к ощущениям. Когда он понял, что теперь готов, сделал движение внутри себя. Неизведанное слабое ощущение пронзило его, прошлось по цепочкам нейронов как электрический разряд. Мишка, повинуясь чувствам, свел ноги и непроизвольно простонал сквозь сжатые губы. Сердце, следуя какому-то неизвестному Мише инстинкту, начало вдруг наращивать силу сокращений, тело как будто бы начало что-то взпоминать, словно бы когда-то забыло, как дышать или же пережевывать пищу. Мишка возобновил движения пальцем внутри себя, надрывно и шумно дыша то ртом, то ноздрями, и все более увеличивая амплитуду движений руки, интенсивнее, безпощаднее сокращая мышцы предплечья; обнаружив у себя нарастающее желание и убедившись в поддатливости своего нутра, он понял, что делает все верно, по крайней мере, егоные рефлексы работают в этом направлении, предстая непознанным чудом природы для девственного в этом отношении архангела. Затем, когда интуиция подтолкнула, к одному пальцу Михаил добавил второй, тут же громко простонав от сладостных ощущений в самом разтягиваемом колечке, где-то прямо около него и уже несколько глубже, во влажных теплых покровах слизистой. К аккуратным, худеньким в своей девственной непорочности скулам прильнула разгулявшаяся кровь, заставляя лицо пылать как в огне, привнося новый нестираемый след похоти в мелких сосудах, и неубираемый, словно клеймо на всю жизнь, особый блеск, новое выражение в голубые глаза. Направляя напряжение своих внутренних мышц так, как будто хотел вытолкать свои пальцы обратно, Миша попробовал подвигать пальцами. Это оказалось не так ловко и просто, как в случае с только одним, но зато стало присутствовать ощущение нахождения там чего-то ощутимо большого. Подключать еще пальцы Михаил счел ненужным и несколько рискованным, вместо этого обхватил другою ладонью свой возбужденный член, также просящий ласки хозяина. Приподнявшись над поверхностью пропитанной влагой мятой простыни на полусогнутых крыльях и откинув назад голову так, что лента, придерживающая мягкие буро-медные пряди архангела от попадания на лицо во время полетов, слетела с головы; он, чувствуя себя уже словно в бреду, закрыл глаза и вообразил в своих мыслях так манящий его безупречный образ Иехаила и егоный такой желанный и нужный теперь член вместо собственных пальцев. Он представлял, как этот большой серафим, выше его на три головы и шире втрое, хищно нависает над ним, опираясь разкольцованными ладонями в постель и разпростирая крыла, не давая избежать; как, пронзая салатовыми глазами жертву прямо в душу, похотливо он ухмыляется своими здоровыми румяными губами, глядя на извивающегося и кричащего от вожделения, разкрасневшегося, мокрого от пота Михаила под своим телом; как красиво спадают вниз егоные золотистые блестящие космы, за которые Мишка в страстном исступлении хватается руками, сминая в кулаки; как он вжимает архангела в постель, дико, но томно, как садист, трахая егоную девственную дырочку своим большим (как воображал себе Миша) горячим твердым членом, скользащим туда-сюда по егоному уже почти сводимому медовой судорогой тугому колечку, и... На этой мысли Михаила неумолимо начало уносить куда-то в пучину тягучих, как карамель, мыслей, все егоное тело тут же будто по команде напряглось от того, что егоную попку и член свело сладким, ни с чем не сравнимым ощущением, парализующим все остальные чувства и сдавливающим внутри егоные пальцы сокращяющимися мышцами, выталкивая; архангел, продолжая массировать себя изнутри, выгнулся от невыносимости этой сладости, содрогаясь каждой связкой в своем теле, и наконец излился, разслабляясь с дрожащим вздохом. Он, закрыв глаза, лежал на спине, разставив конечности, уже, наверное, десятую минуту, глубоко дыша и отходя. Егоная грудь порывисто вздымалась и опускалась, все более разтягивая амплитуду, дышать становилось легче, проще, и мысли от того более прояснялись. Когда все егоное тело пришло в обычное состояние, чувства постепенно начали возвращаться, тогда Михаил понял, что он лежит на очень мокрой и липкой от пота простыне и в мокрой и липкой одежде, что около него прямо на полу валяются егоные шорты и лента, на горячем оголенном от задранной рубашки животе егоном постепенно ссыхалась беловатая жижка, крылья колотило дрожью, а правую руку сводило такой болью, что поднять ее тогда, казалось, не представлялось возможным. Архангел медленно встал с постели и сбросил с себя изпорченный предмет одеяния. Теперь же ради опрятности и чистоплотия нужно было ийти мыться и менять постель, а до работы оставалось часов три-пять, благо, график достаточно гибок, чтобы выйти на два часа попозже - впринцпе, за это короткое время ничего не случится с земным миром. Мишка вздохнул, постоял с минуту, затем подошел к окну и резко сдвинул занавеску, не думая тогда о собственной наготе. В глаза ударил белесый свет слегка затянутого дымкой неба, и вся комнатка наконец приняла свой нормальный вид, привычный усталым глазам владельца. Деревянный сероватый стол на четырех тонких ножках, с пустой кофейной кружкой, какими-то неважными блокнотами, карандашницей, кинутыми наушниками, парой газет, закрытым простецким, древнефлагманским ноутбуком с мышью; вертикальный нелакированный стеллаж с книгами, большей частию подаренными Гаврей, и им же и написанными, и старые шерстяные куклы наверху; узкая стальная кровать на пружинах со сбитой постелью; уже неразберимый выцветший узор на клеенных непонятно чем стенах, - приняли ясные, прежние твердые очертания, выводя Михаила будто из мрачного мучительного сна. Он оглядел свою пустую комнатку, спокойный деревенский пейзаж за окном, с разбитой широкой и пустой дорогой, глухими оградами, с отрешенными, словно отшельники, худыми деревцами рябин, кивающих под случайными ласками ветра, с полосками полей конопли и ржи на горизонте ближайшего фермерского хозяйства за железной дорогой, с темнеющим гребешком спящего елового леса, с безразлично взирающим свысоты светлым небом, затянувшимся облаками. "Какая же даль!.. - думал Михаил. - И поля эти, и небо, такое исполинское... Мы маленькие. да, очень мелкие песчинки. Под сим безразличным громадным куполом, на этой безкрайней дали, тянущейся, как поле, где даже горный хребет - незначительные кромки шрамов. Ах, как это все неважно! И горы, и леса эти там, у полей, и мы все, и я... Что же я, что мои заботы под этим далеким безграничным небом? Здравствуй тебе, небо, - да ему ж все равно. Оно не слышит даже. Здравствуй тебе, вечность!.." Миша оперся на подоконник ладонями и светло улыбнулся сам себе, почувствовав, как с этим движением лица разслабляются мышцы тела и разправляется душа. Большие и голубые, словно два озера под солнцем, глаза, ранее померкшие и запелененные влагой, ожили своим всегдашним нежным внутренним сиянием. Каждый взглянувший в своей жизни в эти бездонные мудрые глаза и на кроткую, одними губами, улыбку, навсегда запоминал это впечатление плещущихся внутри и ищущих выхода каких-то невысказанных больших и светлых чувств архангела. "Да, я падший, - ну и что ж с того?.. Я сам перед Богом отвечаю. Пусть он меня судит, как хочет - какое ему дело, когда я не трогаю никого?.. Я только лишь люблю его, хочу любить его, и просто его хочу. И это все равно. Да, мечтаю, мечтаю..." Михаил, с новым чувством нерушимого покоя в себе, неспеша умылся, постелил новую приятно пахнущую простыню и мирно проспал часа четыре, проснувшись наутро абсолютно бодрым и свежим.