Частица дня, единица ночи

*** Почему, как вы думаете, я так подробно рассказал чуть ли не про каждое радостное или просто примечательное событие моего первого года в больнице? Почти уверен, что правильно думаете — для объема. Ну и для контраста, потому что на втором году со мной не происходило ровным счетом ничего, ну то есть вообще ничего, о чем стоило бы рассказать, мне вот сейчас придется вспоминать хотя бы какие-то крохи, чтобы убедить вас — да и себя, что уж там — в том, что этот второй год, ну ладно, почти год, что он вообще был. А кажется иногда — я проспал его, и где-то в моих мутных видениях всплывали мои товарищи по больнице, врачи, завотделением и даже главврач, и еще какие-то мутные персонажи. Просто потом началась осень, и всё это утратило значение, потому что тот, кто принес мне осень, отменил значение вообще всего, что происходило до. Ладно, почти всего. Про исключения я достаточно рассказал вот только что, разве нет? Сначала я тупо мучился бездельем, кажется, впервые в жизни, вот уж никогда не было у меня такой проблемы — занять себя, даже когда я совершенно один, даже когда я совершенно никуда не выхожу наружу. Но как это обычно бывает — когда в любой момент можешь пойти куда угодно, этого особенно и не нужно, зато как только не можешь… Через месяц такой дурацкой хаотической жизни, полной недосыпа и какого-то вечно замутненного сознания, я сдался, ну то есть как сдался. Я в очередной раз удачно отловил Сайгу-сенсея в курилке и подробно расспросил про то, как установить себе нормальный режим дня и поддерживать. О, можно себе представить, как я отчаялся, если готов был смиренно терпеть все его насмешки и подколы. Однако, на мое удивление, он не стал ни смеяться надо мной, ни расспрашивать, а только, действительно, толково и по делу рассказал, что да как, не знаю даже, что именно имело наилучший эффект. Сами технические инструкции, до которых при желании можно было дойти своим умом, или же еще одно замечание, которое Сайга-сенсей озвучил уже напоследок: «У вас может сначала ничего не получаться, Макисима-сан, даже вот совсем-совсем не получаться. И потом, когда вы неизбежно нарушите свой режим, вам опять покажется, что ничего не получается и надо бы себя ненавидеть за это. Так вот, мой вам совет — игнорируйте эти мысли, никогда себя не ругайте, просто начинайте сначала и делайте через не могу. Повторяйте столько, сколько надо, как последний унылый зануда и задрот. И все у вас получится, просто не сразу». Видимо, Сайга-сенсей — очень талантливый психиатр (и педагог, вероятно) и точно угадал, что где-то в глубине меня обитает тот самый унылый зануда и задрот. Оу, кажется, какое-то время назад я назвал его маленьким бюрократом, когда упоминал, как я люблю книги, расставленные строго по категориям и каталогизированные, в общем, это одно и то же существо. Так что маленькая задротская сущность все-таки сформировала мне режим, практически идеально повторяющий больничный: подъем в 9 утра, отбой в 11 вечера, еда три раза в день, прогулки три раза в неделю. Движения мне было определенно мало, и я стал отжиматься, а еще упросил Мицуи-сенсей разрешить мне подтягиваться на ветке липы во дворе. На удивление, это было непросто, поскольку она почему-то привыкла считать меня хрупким и нежным (как будто никогда не видела, как мы с Когами весело мутузили друг друга). Форма моя, конечно, оставляла желать лучшего, ну хотя бы удалось не зажиреть, хотя до сих пор, кстати, не знаю — могу я вообще зажиреть или нет. *** Главным моим спасением от скуки всегда были книги, однако библиотеку к тому времени я уже разобрал, перебрал, аккуратно переписал. И даже собственноручно расставил, потому что, как ни смешно, просто прикасаться к настоящим бумажным книгам мне всегда отчего-то ужасно нравилось. А я пришел в такое унылое состояние, что стал выискивать каждый день хотя бы какие-нибудь уже поводы для радости, ну вот, например, повозиться с книгами. К счастью, довольно скоро я вспомнил, что пару лет преподавал историю искусств в одном частном колледже, не то чтобы это было очень увлекательно. Скорее даже наоборот, заведение, которое позиционировало себя чуть ли не как институт благородных девиц, на поверку оказалось довольно средненькой шарагой, зато с дикими понтами, дикими же ценами на обучение и кичевым дизайном интерьеров. И хотя учился я в университете на философии, а вовсе не на филологии или культурологии, моих знаний в области искусства с лихвой хватало для преподавания в том колледже. Я бы даже сказал, что был несколько оверквалифицирован, овер-начитан, если можно так выразиться. И потому, понятное дело, надолго там не задержался. К чему, собственно, весь этот рассказ — мне пришла в голову безумная, а главное, бесполезная идея составить нечто вроде учебного плана по классической японской литературе для начала, а потом, чем черт не шутит, и по мировой, и написать к нему серию лекций. Зачем мне это понадобилось — трудно сказать, не так чтобы меня могли бы позвать читать лекции по литературе в каком-нибудь приличном университете, наверное, я просто хотел отвести душу. И чем-нибудь серьезным и полезным себя занять, в конце концов, раз уж я на суде публично выразил намерение исправиться и стать полезным для общества, пришло самое время как-то доказать это. Примерно так я аргументировал завотделения свою просьбу несколько расширить мне доступ к интернету, чтобы я мог невозбранно рыться в онлайн-библиотеках. Нет, конечно, я мог бы продолжать юзать интернет с телефона, настроенный мне моим гениальным другом, но почему-то именно это свое начинание мне хотелось воплотить в жизнь как можно более легально. Старею, что ли, смутно подумал я тогда, или в самом деле психушка помогает встать на путь истинный? Даже таким отбитым ребятам, как я. Мицуи-сенсей настолько уверовала в мой литературный гений, что даже временно отъехала от меня со своей любимой кухонной психотерапией про детские травмы. Тем более с тех пор как у нее завелся новый пациент-суицидник, моя жизнь стала вообще почти легкой и приятной. Я тогда даже ядовито подумал — наконец-то нашла объект, требующий больше заботы, жалости и внимания, чем я, благополучно переключилась. Знал бы я, сколько драмы потом принесет этот самый объект, может быть, и сам бы о нем позаботился, а может быть, и нет. Может быть, если бы не он, вообще никакого просвета в моей жизни бы до сих пор так и не было и так бы я и куковал у Мицуи-сенсей под крылом до самого конца срока, ну или жизни. Даже не знаю, своей или ее. Однако я отвлекся — примерно так же, как в больнице отвлекся на написание лекций, или скорее даже статей. Начал с самой седой древности, с истории письменности, создания хираганы, появления кандзи, рассказал про «Кодзики» и «Нихонги»*, перешел на поэзию, да так и не заметил, как за окном зазеленело и стемнело, а я дописал наконец километровую статью про великого Сосэки Нацуме и отправился ужинать. В это время мне как раз написал Чхве-сан, который все это время добросовестно размещал мои тексты на каком-то сайте (под левым именем, само собой), и после ужина я отправил ему новую статью. Было удивительно переписываться с ним одновременно и открыто (по поводу сайта и текстов), и беспалевно (по любому другому поводу), но нас так развлекала эта дурацкая игра, что мы даже старались выдерживать разный тон и лексику. Сначала он еще пытался обсуждать со мной всякие технические вопросы по поводу сайта со статьями, но я обычно отвечал «не знаю» или «как тебе покажется лучше», поскольку не слишком в этом разбирался и совершенно доверял ему, так что на пару месяцев вопросы прекратились. Однако в середине весны Чхве-сан внезапно огорошил меня вопросом, на какой счет мне перечислять деньги, так что я был вынужден переспросить — какие еще, к черту, деньги? Оказалось, путем каких-то демонских технологий мой друг умудрился не только некисло разрекламировать сайт, но и сделать так, чтобы он приносил какой-то даже доход, черт его знает, каким образом можно вообще делать деньги на каких-то дурацких литературных статьях, но ему удалось. тогда, помню, длинно и нецензурно выругался — проходивший мимо курилки санитар Кавамура-сан покосился на меня с каким-то даже уважением. Но оказалось, что бабло получается нормальным, законным образом, ничего криминального и даже предосудительного, поэтому я, естественно, написал: «Забери его себе и пропей за мое здоровье». Но Чхве-сан проявил неожиданное упрямство. Сказал, что дело это серьезное, авторское право, опять же, так что нет, раз уж со мной так сложно договориться, он будет откладывать деньги на отдельный счет, а когда я выйду, тогда мы на них отправимся кутить и прожигать жизнь на какой-нибудь топовый лакшери фэнси курорт. Конечно, я написал, чтобы он спокойно клал хуй на авторское право. А на это он ответил, что в отзывах на сайт какие-то школьники часто пишут тонны благодарностей автору, статьи которого помогли им разобраться во всей этой литературной бодяге, сдать экзамены, поступить в вузы, написать рефераты, контрольные и курсовые, начать читать книги и даже начать писать книги, и что вот такое он присвоить не может, это всё мое и совершенно заслуженное. «Так что заткнись и радуйся: ты помогаешь детям!» — вот что сказал Чхве-сан. С этой точки зрения я на свои тексты, признаться, не смотрел, это был какой-то новый, странный для меня угол восприятия. Мне казалось, я просто пишу от нечего делать какие-то свои рассуждения про литературу, чтобы занять свое же бесконечное время. А оказалось, что не просто кто-то их читает, но даже кому-то они в самом деле полезны и помогают. Это было так… неожиданно. Я сам когда-то был и учеником, и студентом, и знал, что иногда найти хороший учебный материал дорогого стоит. А теперь, получалось, это я был тот, кто создал хороший учебный материал. От этого осознания я тогда, помню, разулыбался, как последний идиот, и, видимо, покраснел, потому что почувствовал, как кровь прилила к щекам, мне пришлось закрыть их ладонями. Потому что в этот момент в курилку спустился Сайга-сенсей и поглядел на меня очень внимательно. — Макисима-сан, у вас что, новая любовь случилась? — Чего? — я так охренел от его предположения, что даже не потрудился сформулировать свое удивление хоть сколь-нибудь вежливо. — Вы выглядите необычно счастливым, что само по себе, конечно, замечательно, но… Еще бы я не выглядел счастливым. — Аа, ну конечно, я счастлив, представляете, я пишу какие-то дурацкие тексты, и они помогают каким-то школотронам сдавать экзамены! Сайга-сенсей улыбнулся и покивал вполне понимающе. — Вот оно что! Впрочем, я слышал о ваших статьях от Мицуи-сан. Ну, тогда неудивительно. Я был так поражен его скудной реакцией (особенно вот этим отсутствием удивления!), что даже руками всплеснул: — Как это неудивительно? Нет, вы представляете, Сайга-сан, вот тут я от безделья пишу какую-то хрень, а вот там она — эта хрень — кому-то реально помогает! Врач посмотрел на меня с жалостью. — Я вас поправлю немного, Макисима-сан: сначала вы, насколько мне известно, изучаете тексты, критику, биографии, целую кучу сопутствующих материалов из архивов и библиотек, а затем пишете статью. Потом ее читают, допустим, школьники или студенты, и она оказывается для них полезной в учебе. Таким образом, вы занимаетесь честным трудом и приносите пользу обществу, получаете некое признание этой пользы и это делает вас счастливее. Ну и что же в этом удивительного? Наоборот, обычно так это и бывает. — Что, правда? — только и спросил я. — Правда, правда. Видите, Макисима-сан, вы вовсе не так безнадежны, как кажется. Точнее, как почему-то хотите казаться. Я покосился на врача с сомнением, но он, как ни странно, смотрел довольно сочувственно. Сочувствие его, впрочем, показалось мне — нет, не деланным и даже не картинным, а скорее многосложным, что ли. То есть это было не только снисходительное сочувствие человеку, который впервые в жизни был счастлив от того, что сделал что-то общественно полезное, но и что-то вроде вполне искреннего сочувствия тому, кто сам себе может нажить проблем и этим самым «полезным», и своей безудержной радостью по этому поводу. Так что я решил поумерить пыл и не фонтанировать восторгом почем зря, хотя, признаюсь, это было трудно. Когда я говорю об этом теперь, мне, понятное дело, немного неловко за свою давешнюю, скажем мягко, незамутненность. Но тогда я в самом деле испытал массу новых противоречивых чувств и мне понадобилось довольно много времени, чтобы разобраться в них и прийти в состояние душевного равновесия. К счастью, сделал я это идеально вовремя — как раз к памятному разговору с главврачом. Когда после завтрака за мной зашла сама завотделением, я не то чтобы испугался и даже напрягся. Но, признаться, изрядно озадачился, а вот цель ее визита — сопроводить меня прямиком к самой большой шишке в нашей психушке — меня озадачила еще больше. Я понятия не имел, чем главврачу может быть интересен довольно-таки рядовой псих-заключенный вроде меня. Но подумал, что, может быть, таков какой-то порядок здесь, или там, по закону так положено, или какие-то бюрократические предписания этого требуют, в общем, я мог придумать с десяток причин — все, как одна, смертельно скучные. Так что я не ожидал ни подвоха, ни чего-то необычного — как выяснилось, напрасно, да что уж теперь. *** Главврач оказался — вернее, оказалась — женщиной средних лет с лицом довольно хищным и не очень приятным, на ее фоне Касеи-сенсей выглядела просто душкой. Она расспросила меня о том, чем я занимаюсь (и я рассказал и про сортировку книг в библиотеке, и про статьи о литературе), а затем задала несколько дежурных вопросов о моей больничной жизни, нет ли у меня жалоб, не собираюсь ли я подавать надзорную жалобу на приговор, и всё такое. Естественно, жалоб у меня не было и я был полон смирения по поводу своего наказания. Разговор так и шел примерно в том скучном бюрократическом русле, какое я себе представлял, довольно долго и, я бы сказал, несколько убаюкивающе — во всяком случае, усыпить мою бдительность Тогане-сенсей удалось на все сто, потому что когда она внезапно спросила: — А скажите-ка, молодой человек, если бы вы жили в 30-х годах в фашистской Германии, что бы вы делали? То я совершенно автоматически ответил: — Я бы примкнул к подполью и стал героем Движения сопротивления, конечно. — Но почему? Тогдашний режим весьма располагал к тому, чтобы стать частью системы и продвинуться в ней довольно высоко, иметь и комфортную жизнь, и социальное одобрение. С вашим умом и талантами вы могли бы достичь больших успехов. — Потому что национал-социализм — абсолютно ублюдочная, антинаучная идеология, господи, да все эти телеги о высшей расе — полный идиотизм для доверчивых лопухов, эту дешевую профанацию наспех сляпали, чтобы прикрыть настоящие цели, политические и, в первую очередь, экономические, да и прикрыли-то примерно как деревенский сортир газеткой. Да это просто оскорбительно — работать на столь убогий лохотрон и делать вид, будто искренне веришь в эту лажу… К сожалению, меня немного занесло, и я прикусил язык, когда было уже поздно — весь мой смиренный, даже конформистский образ несчастного обывателя, которого душевная болезнь одолела и заставила творить ужасные вещи, не то чтобы рушился на глазах, но покрылся трещинами. Обе старые стервы переглянулись: Касеи-сенсей с выражением «я же вам говорила», Тогане-сенсей — с пониманием и любопытством. Всю мою расслабленную скуку как ветром сдуло, потому что я опять почувствовал себя частью какого-то громадного, сложного и, скорее всего, довольно отвратительного плана. А я совершенно не хотел быть его частью, поэтому попробовал сдать назад. — Ну то есть это я сейчас так думаю, конечно, — протянул я нерешительно. — Все мы теперь знаем, что фашизм — это ужасно, поэтому нам кажется, что и тогда бы мы это понимали и непременно пытались бы с ним бороться. — Да-да, конечно, — нейтрально сказала Тогане-сенсей. И тут же резко перевела тему: — Чем, вы говорите, вы в последнее время решили заняться, чтобы показать, что можете быть полезны обществу? Я немного удивился, потому что уже говорил об этом, но виду не подал. И заодно попытался сдать назад еще немного. — Пишу серию статей о японской и мировой литературе, сенсей. Если честно, это единственное, в чем я действительно разбираюсь. — Похвально, похвально, молодой человек… Надеюсь, Касеи-сенсей предоставит мне ссылку на сайт, где вы размещаете ваши работы. Мне очень хотелось бы с ними ознакомиться. Само собой, я ответил полным согласием и вопросительно поглядел на завотделением — та улыбнулась, так что я понял, что деваться некуда, и придется ссылку дать. Надо будет только предупредить Чхве-сан, а то мало ли. Главврач перелистнула какие-то бумаги, которые лежали у нее на столе. Несколько минут она что-то записывала — от руки, как ни странно, не в компьютер. А затем дежурно-любезным тоном осведомилась, нет ли у меня вопросов (их не было), попросила Касеи-сенсей зайти вечером и отпустила нас с миром. Судя по тому, как довольно лыбилась завотделением, что-то происходило прямо точно по плану и, что самое паскудное, я каким-то образом вел себя тоже по плану. От этого я немного приуныл, но что поделать — все было сказано и сделано. Посокрушаться о собственном идиотизме у меня теперь был целый день и вечер. Да что там, еще и практически целое лето, как потом оказалось. --------- Who do we think we are — 7-й студийный альбом Deep Purple, 1973 год * Кодзики и Нихонги — древние священные японские книги, первые памятники японской литературы