Где-то в далёкой галактике

Тико медленно вдохнул и выдохнул. Невольно поправил ворот натирающей робы и снова посмотрел на Дика: — Надолго привёл? — До отбоя, — отмахнулся Дик. — Он твой, и мы в расчёте? Его лоснящееся потное лицо отражало заинтересованность. Тико тоже был заинтересован. Снова вдохнул ласкающий обоняние аромат течного омеги и одобрительно кивнул. — Где взял-то? — на всякий случай поинтересовался Тико. — Да в соседней камере. Ожидальщик. И, скорее всего, тоже... того. — Дик неприятно усмехнулся и провёл правой ладонью над левой, то ли гильотину пытался изобразить, то ли проклятую бюрократическую машину. Тико не слишком волновало. Он ещё раз вдохнул и с силой встряхнул сжавшегося, немного побитого и зашуганного мальчишку. Сделал знак Дику удалиться. Тот нахмурился, потряс тяжёлым ремнём охранника, но спорить не стал. Отрабатывал долг сполна. Тико знал, что тот не вернётся, как и обещал, даже если заморыш будет орать на всю тюрьму. Обменять одну из заначек на течного омегу было отличной идеей. Сейчас, после того как объявили приговор, когда осознание своей смерти уже не пугало неизбежностью, Тико просто хотел удовольствий, дешёвых наслаждений и сделать то, чего не удалось попробовать за непродолжительную, но яркую жизнь на воле. У Тико никогда не было вязки. Никогда. Даже с треклятым мужем, который, по всей видимости, их сдал и теперь будет до конца своих дней прожигать жизнь на денежки, заработанные Тико и его братом. За это было обидно, так обидно, что ярость начинала слепить. Но из тюрьмы, из Тараколы, где держали приговорённых к высшей мере, у него не было и шанса добраться до подлого Кортена. Выдрать его мерзкое сердце и выплюнуть в лицо всё, что накипело. Всё! Начиная от отвратных мелочных поступков, ещё когда они сожительствовали, террора над его чувствами и издевательства над половой жизнью и заканчивая предательством и смертью семьи. Тико давно не считал Кортена семьёй, может, даже с первой брачной ночи, когда капризный муженёк заявил, что рожать ему не будет и жить он собирается у своего папочки — мэра Нарборо. Этот мэр готов был Тико яйца лизать, не то что строптивый омега. За денежки, что выплачивал ему брат Тико, этот обрюзгший старикашка продал ему всё — свой город, свой остров и своего сына. От сына, правда, толку было никакого. Кортена интересовали лишь побрякушки, дорогие наряды и вечеринки. Через месяц после замужества Кортен с Тико говорил лишь раздражительно-пренебрежительным тоном, и это было обоюдно. Вспоминать о братьях не хотелось. Ни о Двине — младшем непутёвом омеге, ни о Роко — брате-близнеце, с которым, как казалось, Тико делил все мысли и страсти пополам. Роко был его частью, половинкой души, понимал и поддерживал во всём. И Тико делал для него всё, что только мог. Они вдвоём держали Нарборо в ежовых рукавицах, контролировали весь остров, сделав его надёжным перевалочным пунктом для двух крупных картелей Эквадора и своим собственным раем в медленно умирающем мире. Денежки текли к ним рекой, их уважали, их боялись. Роко в их паре принимал все решения, а Тико с нашпигованным синтетикой телом и мутацией в мышцах был самым яростным исполнителем. Двин, бестолочь и растяпа, никуда не годился и умудрился залететь от непонятно кого, но братья любили его любого. Даже с огромным пузом и глупыми детскими шутками. Двин тоже был их семьёй. А теперь этой семьи больше нет. Тико сотни раз пожалел, что успел активировать в себе систему защиты, когда международная организация по борьбе с коррумпированной преступностью завалилась на их виллу. Он расшвыривал профессиональных агентов как щенков, спеша домой и надеясь спасти братьев. Уже в гостиной, где увидел на дорогом ковре бездыханные тела, залитые кровью и засыпанные гильзами, его накрыло оглушающей темнотой. Тико не слишком верил в старых богов, но в тот момент в него вселился Ягуар, и он убивал, уничтожал, крошил всех в рваное месиво, пока его не подпустили к семье. Тико отключился рядом с ними. Над ними. Рыдая, оплакивая единственно дорогих и близких людей. В таком состоянии его и утащили, погрузили в бронированный флаер и доставили на большую землю. Где был суд, быстрое решение о смертной казни, а следом крошечная камера в Тараколе. Тико даже не позволили их похоронить. На суд заявились Кортен и его папаша. Заваливали судью своими плаксивыми историями и, не стесняясь, тыкали в Тико пальцами, обвиняя во всех грехах. Приговор объявили уже через несколько часов. Тико даже не сопротивлялся. Его судьба была решена, когда погибли братья. Больше не было смысла бороться, не было смысла жить. С него даже энергетический ошейник сняли, когда поняли, что Тико покорный. Синтетическая система защиты и каменеющие при желании мышцы — опасное и уникальное сочетание. Обычно мутации купировали лекарствами ещё в младенчестве, но тогда у семьи Даэдо денег не было. А синтетика не с каждым организмом совмещалась, да и стоила неподъёмно много. Но систему Тико устанавливал работодатель. При желании Тико мог бы разнести половину этой проклятой тюрьмы. Вот только желания не было... Последние семь месяцев он провёл в конуре, ожидая исполнения приговора, и, кажется, даже уже привык к подобной не жизни. И тут как снег на голову — точная дата. Окончание его мучений и надежда на скорую встречу с теми, кто ждёт его в загробном подземелье. Тогда-то Тико и решил оторваться по полной, гудеть, кутить, насколько позволяли условия в тюрьме, и уйти на встречу с семьёй с широкой улыбкой. Нычки по всему Эквадору дали возможность подкупить стражников, раздобыть тяжёлых наркотиков, хорошую выпивку. И вот теперь Дик привёл омегу. Ещё утром охранник отвёл Тико в стационар и обустроил неплохую лежанку. Снял мерзкий обод с ноги, не позволяющий нормально передвигаться. Тико давно бы его сорвал, сил бы хватило, но не хотелось лишний раз испытать на себе электрическую порку. Обычные меры к нему не применяли, наноботы легко купировали боль и лечили раны. Омега был худой, щуплый и порядочно грязный. Тико не слишком жаловал тщедушных мальчишек с узкими бёдрами и впалой грудью. От них пахло разлагающимся миром, болезнью и затянувшейся в Романии войной. Но привередничать не имело смысла — хорошо, что Дик разыскал хоть кого-то. Омег редко приговаривали к смерти, и в Тараколе этот мальчишка был, наверное, единственным. — Хочешь? — Тико тряхнул парня за облезлую шевелюру и протянул лист лизергина. Омега осторожно повёл головой, посмотрел, что предлагают, и тут же снова сжался в комок. Он тёк уже пару часов, и приятный волнующий аромат замечательно поднимал настроение и заставлял забыть о проблемах и приближающейся смерти. Тико был с течным лишь однажды — Кортен позвал его, ещё пока они окончательно не рассорились, пригласил помочь и поддержать. Правда, заставил пользоваться кондомами и не позволил повязать. Кортен вообще ему мало чего позволял, несмотря на то что Тико содержал его и потакал всем недешёвым увлечениям. Облизав кусочек бумаги, Тико положил её себе под язык и, передёрнув плечами, хрустнув мощной шеей, нагнулся над парнем. Тот сжался ещё сильнее, жалобно пискнул, когда Тико стал выпутывать его из тюремной робы. В какой-то момент даже стал сопротивляться, но Тико только рыкнул на него злобно и, задолбавшись возиться, порвал мешающую одежду. Под робой мальчишка был ещё мельче, совсем тощий, какой-то недокормленный, с белой, почти прозрачной кожей и каплями серых родинок вдоль позвонков. За всей этой вознёй Тико не заметил, как погрузился в марево гона, член стал болеть, а узел вздулся и стал крепким как орех. Избавив омегу от одежды, Тико разложил его на постели и грубо развёл тому ноги. Дырка припухла, истекала прозрачной смазкой и судорожно дёргалась, то приоткрываясь, то снова сжимаясь. Тико затолкал в него пальцы, и мальчишка заскулил. — Нет, нет, не надо, — словно пытаясь надавить на жалость, ещё и слезу пустил. — Тихо, — грозно рыкнул Тико, но всё же притормозил. С омегами он всегда был терпелив и внимателен. Не обижал, даже не посылал никого убить суку Кортена. Хотя тот определённо заслужил. Этого тоже не хотелось мучить. Но они в Тараколе, и что бы мальчишка себе ни думал, очень скоро его прихлопнут. Повезёт, если повесят. Могут и кислоту по венам пустить. — Тихо, — повторил он увереннее, подгоняя и самого себя. Трахаться хотелось до белых пятен. — Я не виноват, клянусь, — снова заканючил мелкий, но Тико его уже не слушал. Всадил так, что от узости и обжигающего удовольствия прострелило до яиц. Мальчишка завопил, но Тико зажал ему рот и стал быстро двигать бёдрами, вбиваясь до самого узла, а потом, уже перед самым пиком, пропихнул и его. Вязка доставила ни с чем не сравнимое удовольствие. От наркоты казалось, что вся вселенная танцует перед глазами. Он кончал, стонал и бился в судорогах, то заваливаясь на тощего парня, вдавливая всем своим немалым весом в отбелённую до хруста простыню, то заставлял вставать на колени и тёрся о его промежность, поскуливая и рыча, как дикий зверь. После первой вязки Тико раскурил две сигареты и предложил мелкому передышку. Тот что-то проныл, повёл тощей задницей, выставляя напоказ покрасневшие яички и затвердевший от течки член. И Тико снова его трахнул. Зажимал в зубах сигарету, втягивая горький обжигающий дым, сдавливал пальцами тощие ноги. Выходил резко и погружался с силой, шлёпая яйцами о белые ягодицы, размазывая его смазку по промежности и роняя на его светлую спину пепел. Вторая вязка прошла как озарение. Чисто звериная, на инстинктах. Она заставляла Тико скулить и вспоминать о потерянных племянниках, о солнечном береге Нарборо и улыбке близнеца. Когда узел спал, Тико вылизал омегу с головы до пят, пусть тот и попахивал немытым телом, остановить себя не получилось. Когда дошёл до загривка, прикусил его до крови. Оставил метку с мыслями о помощи. Помеченного омегу Дик не пошлёт в другую камеру и сам не пристанет. Пока Тико не прикончат, у бедняги будет хоть какая-то надежда на покой. Перед третьим заходом Тико открыл бутылку коньяка, выпотрошил пакет со жратвой, который другой охранник принёс ему прямо перед появлением Дика. Заставил мальчишку сесть рядом и перекусить. — За что тут? — Немного утолив голод и малость захмелев, выхлебав в одну харю полбутылки, Тико окончательно разомлел, и глупое ощущение счастья и истинного удовольствия заставляло его радостно жмуриться, как довольного кота. — Не знаю, — пожал плечами омега. Его волосы после секса стали совсем сальными и взъерошенными. На лицо он тоже не радовал — немного отёкший нос, очевидно после оплеух, пухлые, слишком пошлые губы, огромные серые глаза и такие же здоровые уши. Лопоухий носатый губошлёп, мысленно окрестил его Тико. — Я Тико Даэдо. А тебя звать как? — Зуло Зак. — Из Романии? — предположил тот, основываясь на фамилии. — Военный преступник, что ли? — Я не был на войне. И родился в приграничье. Деды воевали. Вроде. Но я их никогда не видел. — Так за что сел-то? — повторил Тико вопрос. — Не знаю. Они немного помолчали. Тико сделал ещё пару глотков, а потом потянул омегу на кровать. Тот уже не сопротивлялся, только вздохнул немного печально и послушно встал на четвереньки. Теперь Тико обратил внимание, что для жителей их полушария Зуло действительно бледноват. И волосы серые, как у пшеков, да и губы его, и уши. Может, мальчишка тут и правда по ошибке. Хотя это не имело значения. Тараколу покидают только вперёд ногами. И если кто-то запихнул его сюда, значит, были на то причины. Либо законные, либо нет. Так или иначе, омега тут и закончит. Последний раз затянулся и доставил какое-то особое удовольствие. Тико уже не спешил, временами поглаживал его, даже ласкал. Из-за неприятного начала Зуло так и не кончил, и теперь Тико прикладывал усилия, чтобы это исправить. Прежде чем Дик появился, Тико довёл Зуло до финиша раза три. И потом даже ещё раз накормил. — За что он сидит? — не смог сдержать Тико любопытства, когда Дик провожал его назад в камеру. — Да хуй знает. Я документов и не видел. Пару дней назад привезли, велели держать. Вот мы и держим. — И многим уже успел подложить? — В голосе невольно прорвалось раздражение. — Обижаешь! Я тебе чистенького привёл. Доктореныш наш, извращенец, вчера доложил мне, что пацанчик вообще нетронутый. Тут, среди ваших альфьих ароматов, его толком и не различишь. А из камеры выпускать его было не велено. Только один раз водил на помывку и осмотр. Так что я твои денежки сполна отработал. — Отработал, — согласился Тико и невольно посмотрел вдоль коридора: куда-то в ту сторону увели Зуло. Ожидание казни с каждым днём давило всё сильнее. Тико напивался, жрал кокс и смотрел, как электронный календарь в общем зале отсчитывает его жизнь. О Зуло он старался не вспоминать. Было немного стыдно за свою грубость, стыдно, что снасильничал и теперь не может даже извиниться. Стыдно за кровавые разводы на шее и наливающиеся на бёдрах синяки от его пальцев. Был бы он осторожен, если бы знал, что Зуло девственник? Скорее всего, да. Тико же думал, что Дик привёл ему шлюху... Казнь откладывали дважды. Тико был готов выломать решётку, чтобы наскочить на электрический штырь. И снова. Снова. Чтобы, наконец, покончить со всем этим дерьмом. Чтобы уйти раз и навсегда, встретиться с братьями, забыть о Зуло... Мысли о нем давили наковальней на грудь. Он не мог его забыть, засыпал со смутным ощущением присутствия и просыпался с каменным стояком после вязких снов, где он снова был груб или слишком нежен. Через два месяца за ним пришёл правовед. Молоденький пацанчик с необсохшим молоком на губах напомнил ему о приговоре и спросил, не желает ли он исповедоваться. Тико не любил новых богов, но попросил пригласить служителя Света — эти и слушали, и уши мутью не заливали. До шести с ним в камере торчал несчастный поверенный, тёр шею, взмыленную от галстука, и печально вздыхал. Жаловался на большие очереди смертников. На долгое решение суда, на свою дурную работу. Жаловался и ныл. Тико его игнорировал. Потом были конвоиры, тяжёлые кандалы, длинный узкий переход до камеры смертников. Тико думал, что будет страшно. Думал, что начнёт вспоминать нищее детство, разгульную молодость и безумные годы в картеле с Роко. Но было никак. Вообще никак. Мутной плесенью болтался на дне желудка ужин, скрипели несмазанные петли тяжёлых дверей. Тико шёл не на смерть, а на встречу с родными. В соседней камере передержки уже кто-то сидел. Тико заперли в ожидалке, обещали быстро забрать, но с другой стороны клети его никто не встречал, так что он подошёл ближе ко второй камере. Там, на полу, сжавшись в комок, сидел уже знакомый омега. От нахлынувшей глупой радости застучало в висках, Тико ведь хотел извиниться, даже священнику об этом сказал, и вот словно судьба или добрая охрана предоставила ему этот шанс. — Зуло! — окликнул он мальчишку. Позвал по имени, которое сотни раз повторял про себя как утешение или проклятье. — Чего тебе? — не поднимая головы, откликнулся Зуло. Тико ждал его взгляда, молчал, пока тот не поднимет голову. Зуло это понял и, вздохнув, оторвался от пола. — Чего надо? Он осунулся ещё сильнее, похудел, хотя, казалось, и некуда, лицо выглядело опухшим и синюшным. Совсем страшным. — Я хотел извиниться, парень, прости недотёпу за грубость и спешку, — посыпал он словами, — сейчас перед лицом смерти не стал бы врать — я не желал тебе зла и хотел бы всё исправить. Прости. — Забей, — хмуро повёл тот плечами и снова направился к своему углу, — посрать уже. — Постой со мной немного, сейчас в последние минуты желаю человеческого тепла... Зуло истерично хохотнул, посмотрел на него с холодом и с нескрываемым отвращением изогнул свои блядские губы. — Я тут тоже в ожидании. Так что уважь моё желание — растворись! Тико не замечал грубых слов и озлобленной интонации. В камере смертников даже самый чистый и светлый человек мог превратиться в форменное говно. Сильнее задел тот факт, что Зуло в приёмнике не просто так — его тоже собираются казнить. — Тебя... тоже... — только и смог он выдавить. Зуло снова хохотнул. — За что тебя, не понимаю, у меня послужной список — на взвод хватит! Контрабанда, торговля наркотиками и оружием, насилие, убийства... — Можешь не продолжать, — небрежно и, может, даже брезгливо подал голос Зуло. — Что, боишься испачкаться? — обиженно рыкнул Тико. — Нет, мне просто посрать, — пожал тот плечами, и злость сошла, уступив обиде. Обидно было за чужую жизнь, ещё совсем юную. Тико прильнул к прутьям, надеясь хоть немного быть к Зуло ближе, вдохнул поглубже — но в камере воздух был пропитан страхом и болью, так что уловить его аромат он не смог. Зуло заметил его попытки, подошёл ближе и встал так, что Тико мог прочувствовать, дотянуться до нежного, чуть горчащего аромата своего омеги. Дышать им было больно, так хотелось обнять, уткнуться носом в свою метку и больше не отпускать никогда. Не стоило его метить... теперь сердце ныло из-за ещё одного человека. — За что ты тут? — голос хрипло резанул по связкам. — Хуй знает, — небрежно пожал тот плечами. — У меня и суда не было. Мой адвокат... знакомый один... пытался вытянуть из этой дыры, носился по разным инстанциям, но, видимо, я не угодил своим работодателям, и они слили меня в утиль. Кислотное расщепление, — оскалился Зуло, отодвигая ворот с плеча и показывая уродливую красную пластинку дозатора. Такую крепили на грудь, буквально вплавляли в кожу, чтобы во время казни кислота поступала в несколько точек тела сразу. И медленно растворяла изнутри. Самая отвратительная из всех возможных смертей, и приговаривали к ней лишь настоящих негодяев. Тико не нашёл что сказать. Судорожно вдыхал его запах и пытался сохранить в своей памяти. Переплетение вкусов, терпкий мускусный запах близости. Зуло пах жизнью. Собственным телом, собственными желаниями. Тико хотелось его обнять. — Нацепили эту штуку сразу после тебя. А с ней и дышать толком не выходит. И посрать ублюдкам на то, что я беременный. Растворят обоих! — продолжал сыпать желчью Зуло. — Беременный... — бестолково повторил Тико, и мысли закрутились словно сумасшедшие. Новость обрушилась с одним-единственным пониманием — омега теперь его. И носит его ребёнка. Эти двое: маленький злобный пшек и его нерожденное чадо — его новая, необходимая для жизни семья. — А ты чего хотел, — тем временем Зуло перешёл в атаку, вцепился пальцами в решётку и злобно скалился, — сучара ебливый, повязал меня в течку, спермы влил столько, что я из себя её потом пару часов выдавливал. Думал, мне противозачаточные дадут? Или крем какой, чтоб разорванную жопу замазать? После твоего хуя я срать два дня не мог! — Семья... — пробормотал Тико, не вслушиваясь в то, что ему говорят. За спиной Зуло щёлкнул замок, к дверям трое охранников подвели стоячую каталку. Тико чётко представил, как сейчас его к ней прикрепят, отвезут в маленькую белую комнату, и палач вставит в дозатор пробирку с разъедающей внутренности кислотой. Зуло тоже это понял, бросил отчаянный, полный мольбы взгляд на Тико: вся его бравада исчезла, открывая истинное лицо — он боялся. Зуло обхватил через решётку пальцами его руку и испуганно сжал. Этого было достаточно, чтобы твёрдое желание жить сформировалось в груди. У его камеры тоже появилась сопровождающая охрана, один из конвоиров постучал дубинкой по прутьям, указывая отойти в сторону. Тико коротко на них обернулся, вгляделся в довольные лица и бросил за спину: — Я передумал. Когда охрана приблизилась к Зуло, Тико зарычал, сжал прутья между пальцами, активируя своё тело, спрятанные системы, которые ещё в подростковом возрасте подарил ему барон Мачато. Установил, осчастливив подростка, и сдох под пулями своих же. Тико с этим бесконечно дорогим апгрейдом и мутацией в мышцах превратился в настоящего железного человека. Так его Роко называл. Воспоминания воспламенили забытые чувства — он хотел защитить Зуло, хотел вытащить его отсюда и подарить и себе, и ему шанс на новую жизнь. На ноге взвыл браслет, предупреждая охрану об активировавшихся наноботах, Тико одним лёгким движением скинул его с лодыжки и разорвал разделяющие их прутья. Зуло, сильнее напуганный проявленной силой, чем предстоящей смертью, отпрянул, но Тико не дал ему уйти. Схватил в охапку, заграбастал железными ручищами и прижал к себе. На охрану он и не посмотрел. Повернулся к ним спиной и направился к противоположной стене. В тюрьме он почти не ориентировался, но помнил приблизительно, откуда его привели и где располагались лифты в подземные шахты. Из шахт можно было легко выбраться в канализационные пути. Тико провернул подобное однажды, когда они с Роко бежали с материка. В этот раз вышло всё несколько сложнее. Охрана, зная, что его можно свалить сильным ударом тока, вытащила шокеры и включила электросеть. Но Тико не мог остановиться. Не сейчас, когда рядом с сердцем вопил и матерился его омега, носящий его будущего сына. Ради них, ради своей семьи Тико был готов на всё. Через канализацию Тико провёл их до системы очистки, чуть не утопил мальчишку, пытаясь обойти общие потоки. Чёртов дозатор на груди не давал тому нормально дышать, а чтобы безболезненно извлечь пластик, требовалось время. На поверхность вырвались уже с рассветом. Где-то вдалеке вопила Таракола сигналом тревоги. Зуло не мог стоять на ногах, мокрый, промёрзший, он уже не ругался, а болтался тряпочкой у Тико на руках. Отыскав какую-то расщелину в горах городского мусора, Тико забился туда как крыса. Со своей драгоценной ношей он надеялся схорониться там на пару дней. А потом отправиться в долину, чтобы начать новую жизнь.