Чёрно-белые строки

      Сюда — в заброшенный и давно разрушенный дом его принесли сильные человеческие руки. Небрежно кинули в центр комнаты, перевернув на бок, и исчезли. Навсегда. Он служил музыканту слишком долго, так долго, что вправе считать его другом. Каждый вечер человек играл мелодию под настроение, профессионально комбинировал ноты, но делал это для себя, а не для людей. В сим и была его особенность, в сим и был его талант.       Сюда его принёс не музыкант: человек давно исчез. Бесследно. Даже не сыграв последний душевный порыв. Со временем в подобных местах — сырых, наполненных сквозняками, — инструменты ломаются. Но он как будто ждал чего-то — он верил, что пальцы человека ещё коснутся его потускневших пыльных клавиш.       Сюда ещё не раз приносили другие вещи, в один прекрасный момент ставшие ненужным мусором: мольберты, кисти, холсты, гитары и губные гармошки... Каждый рассказывал свою историю, делился мечтами вернуться к хозяевам: пройтись по бумаге, стирая грифель; задрожать струной, поддаваясь зажатому аккорду. Но он молчал, предпочитая оставлять свою наивную веру при себе. Он как будто умер, но на самом деле просто уснул.       Век, а, может быть, два никто больше не переступал порог забитой «хламом» комнаты. За это время многие картины расклеились, грифы погнулись, а мелкие предметы смешались с пылью — стали её частью. В окно было видно, как множество летающих железных существ скрывались за небом и больше не возвращались. Громкоговорители, всё ещё чудом уцелевшие на немногих столбах, оповещали о каком-то токсичном отравлении атмосферы, о неминуемой катастрофе. О гибели планеты. Вскоре перестали летать самолёты, вырисовывая причудливые узоры или разгоняя облака; прекратился гул заводов и рёв двигателей машин вдали. Утихли автоматные очереди и оглушающие взрывы, так часто слышимые при войнах и восстаниях.       Сегодня он готов был отпустить свою глупую мечту. Готов был заглушить некогда звонкие клавиши, готов был отдать себя на растерзание злобному Року, который давно превратил других обитателей комнаты в груду мусора. Но какой-то звук, больше похожий на шаги, заставил его подождать ещё совсем чуть-чуть. Хруст под чьими-то ногами длился недолго. Человеческая рука осторожно прошлась по крышке, сметая толстый слой пыли. Он ждал этого, он верил — и это случилось.       Кто-то бережно погладил тяжёлый деревянный предмет, внимательно осматривая его и тёплым дыханием сдувая остатки засохшей грязи.       — Такой же был у моего прадеда... — тихим, приятным голосом сообщил незнакомец, поторопившись объясниться: – Я видел фотографии до того, как их сожгли. Не думал, что удастся найти такую устаревшую вещь. В нашем времени подобное давно заменили голограммами и симуляцией.       Тонкие пальцы скользили по всем клавишам, надолго извлекая их протяжные, ослабевшие голоса. Потом открылась крышка — что-то шуршало и крутилось, видимо, настраивая инструмент. Частичка до боли знакомого угадывалась в этих движениях. Так же бережно, боясь зацепить что-то не то, его настраивал прежний хозяин.       Мужчина грузно дышал, с надрывом откашливаясь, но снова прошёлся по клавишам — на миг показалось, что огрубевшей кожи лица коснулась улыбка, — а потом заиграл плавную, успокаивающую мелодию.       Он хотел играть самостоятельно, он благодарно выпускал всеми забытые ноты, сливающиеся в единый перезвон клавишной песни. Он этого ждал — и дождался.       — Когда-то давно мы вычеркнули из своей жизни искусство — единственное, что делало нас людьми. И создали новый мир, — шептал мужчина, сопровождая эмоциями каждый нажим, впитывая музыку в себя. Ему нравилось играть, как и незнакомцу, — он тоже чувствовал каждый звук, пытался подыграть, усовершенствовать мелодию. — И этот мир уничтожил наш Дом. Мы уничтожили этот Дом.       Казалось, человек заплакал. Тихо, сдержанно, чувственно.       — Спасибо, — поблагодарил мужчина, закончив играть. — Теперь я доволен своей жизнью.       Было слышно, как он задыхался. Незнакомец уронил голову над клавишами, шумно выдохнул, обессиленной, безжизненной рукой прогремев трагичную ноту. Последнюю ноту на планете.       В заброшенном доме умирал человек, а инструмент внимал его прерывистому дыханию. Выполнив одну мечту на двоих, они уходили: правнук, перенявший талант забытого музыканта, и он — старый рояль.