Штиль

Как всегда, было две новости: плохая и хорошая. Хорошая — это то, что никто не пострадал. Пожар, охвативший мой лофт, начался в спальне, и к тому времени, как сработала сигнализация, уже спалил портьеры, пожирал шкаф и кровать, воспламенил чистящие средства в ванной. Половина квартиры была уничтожена, но гостиная и кухня остались нетронутыми. Я остался без одежды, сгорели несколько картин в прекрасных рамках и еще куча недорогой мелочевки. Я был очень рад, что успел оцифровать год назад все фотографии, так что несмотря на то, что сгорели снимки первого путешествия Деклана на пляж и победа Хлои в олимпиаде по орфографии, их легко можно распечатать опять. Я не потерял ни крупицы воспоминаний. Но меня очень расстроило, что сгорела картина, купленная мною в Венеции в нашу первую поездку за границу. Мы отправились на неделю в Италию вместе с детьми через полгода после нашей свадьбы. И там Уолтер купил мне на память работу уличного художника. Я привык к ней за пять лет, и даже после нашего развода мне было необходимо видеть ее на стене в моей спальне как память о прошлой жизни, пока я начинал новую. Поэтому ее потеря опустошила меня. — Это всего лишь картина, — сказал Уолтер, пока мы сидели на ступеньках перед входом в мой офис. Меня всего трясло, и когда я увидел Оливию, идущую к нам по дорожке, я поднял руку и помахал ей. Она шла быстро и была не одна. Уолтер находился в кризисном режиме, разбираясь с моей очередной проблемой. — Уолтер, — начал я, после того как Оливия подошла к нам, а я спустился к ней навстречу на две ступеньки и обнял. — Нет, — он отрицательно покачал головой и игнорировал меня, пока общался со своей командой. Оливия отвела меня в сторону и спросила, в порядке ли я. — Этот парень сжег мое жилище, Лив, — у меня внутри все скрутило. — У них есть его фото, когда он входил ко мне. — Как он вошел? Я пожал плечами. — Это охраняемое здание. У нас есть камера над входной дверью, но консьержа нет, и если кто-то выйдет, а ты в этот момент зайдешь, то никаких сложностей не будет. — Ужас какой, — выдохнула она. — Как хорошо, что пострадало имущество, а не ты. — Однако эти вещи уже не вернуть, — сказал я. — Я имею в виду, как у людей, ставших жертвой торнадо, потерявших абсолютно все вещи. — Да, но ты не должен сравнивать свой случай с их. Там у людей дома полны воспоминаний — с фотографиями на стенах, и коллекциями фигурок на полках, и… — У меня была картина на… — Ты там жил только девять месяцев, — продолжала она. — Это квартира. И мне жаль, что ты потерял картину с твоего медового месяца — Уолтер упоминал это по телефону, — но все остальное: одежду, барахло — ты можешь купить заново. К тому же ты застрахован, верно? — Ну да. Она дотронулась до моей руки. — Я не говорю, что это все ерунда. Это ужасно, но посмотри на проблему с другой стороны: у тебя появился повод обновить гардероб. — Я стоял, уставившись на бетон. — Тебе нужно вернуться домой. — Я резко вскинул голову. — Что? Да, нужно, — фыркнула она, скрестив руки на груди. — Мы оба знаем, что ты принадлежишь ему, к тому же я рада видеть босса прежним, потому что без тебя он превращается в занудного трудоголика. — Я выдержал ее пристальный взгляд. — Он без тебя потерянный, — ворчала она, — и не по каким-то там большим и толстым романтическим причинам, а просто потому, что ты — его дом. И несмотря на то, что Уолтер не переехал, дом перестал быть для него убежищем, потому что его покинул ты. — Лив… — Он человек привычки, мы оба это знаем. Он плохо адаптируется к переменам и любит, чтобы все было так, как заведено. — Да, но перемены позволяют добавлять в отношения свежесть и новизну. — Она скептически выгнула бровь. — Он может начать отношения с кем-нибудь еще. Ее хмурый взгляд потемнел. — Мы с тобой прекрасно знаем, что если он действительно в кого-то влюбится, то это убьет тебя. — Он говнюк, — сказал я прямо. — Да, — быстро согласилась она. — Он не разговаривал со мной, — продолжил я изливать душу. — Я знаю. — Он доводит меня до бешенства, — напомнил я ей. — Ну, ты и сам кого угодно доведешь, и вас обоих это устраивало. Но для тебя всегда было главным… — Что в его сердце. Она глубоко вздохнула. — Да. Мы слушали разговор Уолтера по телефону. Потом подошли к нему, и он мне дал что-то подписать, затем я встретил трех коллег и прежде, чем успел обмолвиться с ними парой словечек, был усажен на заднее сиденье его нового «мерседеса» и увезен. — Что происходит? — Мои люди занимаются этим делом, — проинформировал меня Уолтер. — Джеки следит за выполнением страховой фирмой ее обязательств, а также сопровождает расследование о поджоге, Элиот смотрит, чтобы были заполнены все необходимые бумаги для подачи иска, а Дон вместе с полицией доводит дело мистера Петерсона до конца. — Что ты имеешь в виду под «доводит до конца»? — Ну, даже несмотря на то, что его условный срок подразумевает запрет появляться с тобой рядом, я еще хочу подать дополнительно заявление на подписание запретительного судебного приказа. — Не уверен, что понял тебя. — Не буду грузить тебя подробностями, но суть в том, что я хочу, чтобы запретительный приказ тут же появился перед полицейскими в их базе, как только они бы вбили твое имя или имя Петерсона. Я не хочу, чтобы они тратили время на изучения подробностей его условного срока и шерстили все документы в поисках этого приказа. — Уолт… — Послушай, в зависимости от того, в каком порядке данные вводились в базу, этот приказ может не вылезти сразу, а этого в целях твоей защиты нельзя допустить, так что я подстраховался. — Спасибо. — На здоровье. А сейчас тебе надо купить одежду. — Что? — Тебе нужна одежда. В чем ты собираешься ходить, если не купишь себе сейчас чего-нибудь? Он был прав. — Я не собираюсь ее покупать для тебя, просто высажу рядом с магазином. Кто-то из нас должен сегодня поработать. Он пытался придать ситуации, в которой я потерял все свои вещи, несерьезность. — Уолтер… — Делай, как тебе говорят. В этом был смысл. — И не забудь нижнее белье. — О’кей, — согласился я, стараясь не улыбаться. — Хорошо. А после иди домой, чтобы все постирать. — Нет, я… — Ты собираешься остаться со мной? — Нет, уверен, моя страховка позволяет мне остановиться в отеле, - сдавленно протараторил я. — Какой отель? Где? И как ты собираешься постирать там одежду? Он опять был прав, но я не был готов сдаться. Еще нет. — Наверняка там есть прачечная с самообслуживанием. Не думаю, что возникнут с этим проблемы. — Почему? Ну почему ты это делаешь? — Потому что остаться с тобой может быть ошибкой, — убежденно сказал я. — Почему? — Ты знаешь почему. — Если б знал, не спрашивал бы. Мои легкие сжались. — Потому что я опять окажусь в твоей постели. — И что в этом плохого? — Уолтер! — Ради всего святого, Сиван, вернись домой! Сколько пинков от мироздания ты должен получить, чтобы наконец обратить на них внимание? — Обратить на них внимание? — Он зарычал. — Я… — Пожалуйста, перестань сражаться со мной. Позволь позаботиться о тебе. — Я не нуждаюсь в твоей заботе. — И все-таки нуждаешься, — настаивал он, кидая мне знакомую связку ключей. — Тебе они понадобятся. — Это больше не мой дом, Уолтер. Что мне с ними делать? — Ты оплатил половину этого дома. — Но мы согласились, что… — Перестань, — зарычал он, качая головой. — Пожалуйста. — Уолтер, это неправильно — брать ключи от твоего дома. Это будет вторжением в твою частную жизнь. — Это каким же образом? — Вдруг я приду, а ты будешь там с кем-то? — Я никого не водил в твой дом. — Это не мой… — Он всегда был твоим. — Уолтер… — Знаешь, для действительно умного человека ты порой бываешь настоящим идиотом. — Не очень вежливо обзываться, — заметил я. — Может быть, — пробормотал он, вновь трогаясь с места, — но что я могу поделать, если это правда.

***

Я приобрел лишь самое необходимое: один черный костюм, нижнее белье, футболку, носки, пару джинсов, столько же докеров, три рубашки, черные монки, новую пару ботинок от Фрая Харнесса, черный и коричневый ремни, три сорочки, кеды, новое пальто, два спортивных костюма и кардиган. Это было только начало. Когда Уолтер высадил меня на Юнион Стрит, он настоятельно рекомендовал мне не восполнять абсолютно весь утраченный мною гардероб. Он мотивировал это тем, что мне требуется время подумать о том, что мне действительно нужно. — Мы ведь говорим об одежде? — уточнил я. — Конечно. По дороге к дому на северном склоне Потреро Хилл, я думал примерно следующее: «Уолтер открыл для меня двери своего дома, поэтому в знак благодарности я должен приготовить его любимое блюдо». И несмотря на то, что внутренний голос твердил, что это ничего такого не значит, просто жест признательности, я знал, что то самое блюдо — паэлью валенсиаду, которую он обожал и которую я готовил на каждый его день рождения, — я готовить не буду. Мне надо бы было поджарить стейки, сделать отбивную, но меня упорно тянуло к тому, что заставит его улыбаться мне своими темными блестящими глазами. Я больше не желал никого обманывать, в том числе и самого себя: я хотел, чтобы Уолтер хотел меня. Когда я вошел в парадную дверь и на автомате отключил сигнализацию, введя нужный пароль, то остро осознал, что все в доме было точно так же, как до моего ухода. Меня приветствовал тот самый дом, для проектирования которого мы наняли с Уолтером архитектора. Я любил открытую планировку, сочетание арок и изгибов, деревянную обшивку стен, панорамные окна, огромную застекленную крышу, норвежский утепленный кафельный пол и пониженную на три ступеньки гостиную. Я любил винтовую лестницу, ведущую в семейную комнату, а также стену, сделанную целиком из стекла — от пола до потолка, — которая давала ощущение, что ты находишься в домике на дереве. Я так соскучился по всему этому. Мебель, ковры, вазы, картины, внутренняя отделка — ничего не поменялось. Единственная недостающая вещь — это картина над камином в гостиной, которая сгорела в моем лофте. На ее месте сейчас висело гигантское полотно, изображающее каналы Венеции. Но что интересно, сцена на нем была та же, что и на сгоревшей. Мне надо было посидеть пару секунд на диване, чтобы собраться с мыслями. Водитель такси выдернул меня из воспоминаний стуком в дверь. Он любезно помог перетащить все пакеты с одеждой и продуктами, коих было очень много. За такое содействие я ему дал большие чаевые. То, что я совершил ошибку, выйдя на задний двор нашего дома, я понял, увидев через забор нашу соседку (теперь соседку только Уолтера) миссис Хернандес. Она уже жила здесь, когда я с мужем и детьми только заселились двадцать лет назад. Она мне помахала. Я помахал в ответ, и на этом бы можно было остановиться. Но, зная миссис Хернандес, я понимал, что так просто не отделаюсь. — Сиван, где ты был все это время? — спросила она, но это больше походило на выговор. Как ей удавалось одной интонацией передавать эмоции, я не знаю. Надо иметь дар. Я было направился в сторону дома, но ее это явно не устраивало. — Подойди сюда. Я больше получаса не мог вытащить себя из ее общества, получилось лишь после того, как она в жесткой форме отругала меня за то, что Уолтер одинок, что дом больше никогда не освещается полностью: свет горит только в одной комнате теперь. Что Уолтер больше никогда не улыбается, а газон перед домом стал выглядеть совершенно отвратительно и оскорбляет одним своим видом всех соседей. Дом стал совершенно непривлекателен, и во всем этом она винила меня. Меня! — Я напомню ему скосить траву, — пообещал я ей. — Ты должен сам это сделать. Все так прекрасно выглядело, когда ты этим занимался. Ее многозначительно поднятые брови сказали мне, что речь шла вовсе не о траве. Вернувшись назад, я поснимал этикетки с купленной одежды и поставил ее стираться, после чего взялся за ужин. Было странным войти в спальню Уолтера и не обнаружить никаких изменений. Я проверил — мой ночной столик был пуст и в других местах, ранее принадлежавших мне, тоже не обнаружилось ничего нового. И в ванной комнате та же история — пространство, отведенное под мои вещи, пустовало в ожидании. Сердце сжалось от того, с какой легкостью я могу войти в мою прежнюю жизнь. Но задерживаться для рефлексии у меня не было времени: слишком много надо сделать. Когда я уже второй раз вытаскивал белье из сушки, находясь в постирочной комнате, рядом с кухней, и ставил третью очередь стирки, то услышал звук поднимающейся гаражной двери. А затем мое внимание привлек знакомый щелчок открывающейся двери. — Привет, — улыбнулся я. — Ты сегодня рано. Я рад. — Нет, — уверенно произнес он, желая быть услышанным мною. — Я возвращаюсь домой в это время почти каждый день. Я действительно изменил свои приоритеты. Я кивнул, загружая таз чистым бельем из сушки. — Ну и какая это партия? — Вторая. А сейчас я загрузил последнюю. — Неплохо. — Да, — согласился я. — Не стал скупать весь магазин, а в кои-то веки внял твоему совету. — Хорошо. Я широко ему улыбнулся, пока закрывал дверь сушилки. — Заходи и выпей вина. Я купил сагрантино — твое любимое. — Которое хорошо подходит к… — он судорожно вздохнул. — Ты приготовил паэлью? — Конечно, — усмехнулся я, направляясь к дивану в гостиной, на который скинул всю постиранную одежду, чтобы легче было ее складывать. — Ты так добр ко мне, как я могу иначе. Гладильная доска стояла тут же, я параллельно с готовкой гладил одежду на ближайшие недели. Уолтер зашел на кухню и снял крышку с широкого противня, затем повернулся ко мне, когда я пришел туда же, и подарил мне такую улыбку, от которой у меня ослабли колени. Кажется, у меня большие проблемы. — Это всего лишь паэлья, — проворчал я, потому что чувствовал себя глупо. Это было плохой идеей — готовить мужчине его самое любимое в мире блюдо, если только это не мой широкий жест перед тем, как вернуться к нему. Это могло привести его к мысли, что я собираюсь остаться. — Это никогда не было для меня чем-то обычным, — сказал он таким голосом, от которого я весь вспыхнул. — Что именно? — Когда ты готовил для меня, — проговорил он, приближаясь к краю столешницы. — Я всегда видел и ценил, когда ты для меня что-то делал. — Что ты хочешь этим сказать? Что я делал это крайне редко? Он молчал. Я не хотел ссорится с ним опять. — Иди, переоденься и возвращайся — выпьем по бокалу вина. — Ладно, — сказал он и вышел из комнаты, бросив ключи в вазу на краю столешницы, которую я поставил туда двадцать лет назад. По дороге он остановился у гардероба в прихожей и повесил пальто на крючок, который я туда прибил девять лет назад. — Почему ты не переделаешь тут все? — крикнул я ему, спускаясь по короткой — в три ступеньки — лесенке в гостиную. — Зачем мне это делать? — прокричал он в ответ. Но ведь он мог все здесь поменять, сделать, как ему удобно. Меня бы это, конечно, разозлило, потому что как бы я нашел… Боже. Я был вынужден схватиться за спинку дивана, так как ноги вдруг резко перестали меня держать. Какой же я тупой. Это не Уолтер был упрямым, а я. Весь день крутившийся в подсознании ответ на вопрос, почему меня не скрутило от боли в дрожащий комок при новости о пожаре, лежал все это время на поверхности. Причина, по которой я не был безутешен, не напился, не вколол себе валиум и не побежал к психиатру, была проста: лофт не был моим домом. Даже несмотря на то, что я настойчиво напоминал себе, что больше не живу в теплом, уютном доме, даже несмотря на то, что головой я должен был это понимать, но сердце с этим не смирилось. Поскольку сейчас, в этот самый момент, я стоял в моем доме, рядом с моим диваном недалеко от кухни, в которой я помогал подбирать цвет и дизайн, то мне было очень трудно заставить себя горевать по другому жилью. Уолтер был прав. Мои дети были правы. А я идиот. — Эй. Я повернулся на звук его голоса — Уолтер шел ко мне через комнату в футболке и старых потертых джинсах с потрепанным низом. У меня резко закончился весь воздух в легких. — Сиван? — оказавшись внезапно рядом со мной, спросил он и внимательно посмотрел мне в глаза, взяв лицо в чашу своих рук. — Детка, ты в порядке? Я мог только смотреть на него. Его большие пальцы гладили мои щеки нежно, с любовью. Улыбаясь, он притянул меня поближе. — Вот по этому я очень скучал. Я кивнул, побуждая его говорить дальше, так как сам не мог вымолвить ни слова. — Приходить домой и чувствовать, что в доме пахнет едой, слышать фоном мягкую музыку, видеть свет в комнатах и тебя, погруженного в домашние хлопоты. — Я не исполнял роль жены в нашей паре, — я стиснул зубы. — Нет, — он наклонился и поцеловал меня в лоб. — Конечно нет. Но ты тот, кто делал это место домом для меня. Мои глаза наполнились слезами, и он, мягко фыркнув, прижал меня к себе, так что я распластался по его груди. — Ты всегда здоровался со мной, когда я приходил, — проговорил он в мои волосы. — Первое, что я слышал, возвращаясь домой в течение семнадцати лет, было твое приветствие, даже когда ты ненавидел меня. Я и представить себе не мог, когда ты ушел, как буду скучать по столь простой вещи. — Я не хочу повторять прежние ошибки, — прошептал я. — Мы не будем, — заверил он, обнимая меня одной рукой, а второй поглаживая мой затылок. — Мы стали умнее. Я закрыл глаза и почувствовал, как его губы запечатали мои, и понял, в тот самый момент понял, что готов сказать Уолтеру Вейнрайту «да» еще раз.