Неизлечимые.

      Наша жизнь — это череда случайностей, переплетённых между собой ниточек. Люди утверждают, что «случайности не случайны», и всему этому есть логическое объяснение. Изуку Мидория его не видит.       Flashback — Кацуки…       Внутри что-то щелкнуло, на что все тело отозвалось тупой болью, стоило лишь вдохнуть этот запах. Изуку сжал ладошки в маленькие кулачки, из-за чего ткань рукавов издала противный звук. — Привет, Изуку, — он стоял так близко, что юноша мог слышать, как бьется в груди альфы сердце.       Он промолчал. Изуку просто смотрел блондину в глаза и пытался понять, сон ли это.       

Flashback.Конец.

      Они ехали в спортивной машине Кацуки, названия которой Изуку не знал. Ему было неловко, стыдно, но и одновременно интересно. Он сидел на переднем сидении рядом с альфой и иногда поглядывал на него.       Кацуки Бакуго сильно изменился. Он выглядел напряженным и уставшим, его руки крепко сжимали руль, а взгляд был устремлен на дорогу. Блондинистые волосы находились в приличном беспорядке, рубиновые глаза приобрели немного темноватый оттенок. Он был выше Изуку на голову, может, немного больше, сильно возмужал, что отражалось даже на его запахе. Идеальный черный костюм с белой рубашкой и красным галстуком сидел не менее идеально.       «Наверное, он очень популярен среди омег».       Изуку посмотрел на свои руки в перчатках. Он заметил, что альфа стал снижать скорость, а значит, они приехали. За окном возвышалось двухэтажное здание, известное на все Токио. На первом этаже располагался ресторан со звездой Мишлен, на втором — казино.       Бакуго вышел из машины, обходя и открывая дверь для Изуку. Когда перед ними открывают высокие двухстворчатые двери, Кацуки дает ключи от машины какому-то парнишке и тот быстро ретируется с места, даже не поприветствовав омегу.       Внутри здания довольно ярко и светло. На входе их приветствует хостес. Шикарная брюнетка с темно-синими глазами и яркой красной помадой была одета в черную облегающую юбку-карандаш с заправленной белой рубашкой. Красивые длинные ноги были украшены черными лаковыми каблуками, делающими ее намного выше Изуку.       Омега нервно дернулся, когда сильная ладонь альфы сжала его хрупкую, облаченную в тонкую ткань перчаток, руку. Их взгляды встретились прежде, чем альфа изъявил желание поужинать хостес. — На сколько персон? — с улыбкой на губах спросила девушка. — На двоих, — как в доказательство своих слов, он погладил ладонь омеги большим пальцем. — Хорошо, — она развернулась на каблуках, удаляясь в центр ресторана, прося идти следом.       Мидория с интересом рассматривал интерьер вокруг, подмечая, что здание довольно приличных размеров. Все пространство было заставлено столами и стульями, либо диванчиками из черной кожи с белыми подушечками. Кое-где стояли небольшие торшеры и лампочки, несмотря на несколько гигантских люстр, висящих над залом.       Место, которое им предложили, альфе понравилось. Укромный уголочек, стол и два стула. Ничего лишнего вроде огромного окна, через которое на тебя будут пялиться, как на рыбку в аквариуме. Несколько висящих лампочек на стенах и находящаяся неподалеку красивая картина делали это место особо привлекательным.       Изуку же был непридирчив, поэтому без лишних слов просто кивнул.       Альфа, как полагает этикету, помог сесть омеге, а уже после сам занял свое место напротив Изуку.       К их столику подошел официант. Изуку, узнав старого знакомого, кивнул, получая улыбку в ответ. Кацуки заказал чашечку кофе и легкий салат, наблюдая, как постепенно расширяются глаза омеги, читавшего меню. Он сдержал улыбку, предлагая сделать так же, как и он. В конце концов, они хотели просто поговорить, а не наедаться.       Заказ Изуку был таков: легкий салат и чай.       Когда официант удалился, они остались одни.       Кацуки достал белоснежный конверт из внутреннего кармана пиджака и положил его на стол. Удивленный взгляд омеги упал на конверт, и Изуку подумал: «И когда он только успел его взять?». На Кацуки посмотрели на два удивленных глаза-изумруда, заставляя его сердце отбивать о ребра чечетку. — Я очень хочу узнать, что в этом конверте, адресованном мне, — его взгляд был прикован к глазам омеги. — Но если в этом конверте есть что-то, что я должен узнать, то хочу услышать это лично от тебя. — Н-нет. С чего ты вообще в-взял, что это тебе? — «Господи, Изуку не ври, он же читает тебя как книгу».       В глаза альфы мелькнуло что-то, но омега не успел понять, что это было. — Я слышал, что ты учился за границей, — Бакуго кивнул в знак согласия. — Зачем же ты вернулся? — Изуку, я вернулся, чтобы продолжить то, что мы начали еще в школе, — он заметил, как вздрогнул омега. — Почему ты исчез? Почему ты…бросил тогда все?       За их столиком повисла тишина. Появившийся из ниоткуда официант поставил заказ на стол, и, пожелав приятного аппетита, удалился. — Между нами…ничего не было, — Изуку спрятал свои глаза под чёлкой, ведь знал, что сказать такие слова ему в глаза он не сможет. — Мы тогда совершили ошибку. — Я люблю тебя, Изуку Мидория, — эти слова прозвучали словно гром среди ясного неба. Изуку поднял широко открытые глаза на альфу, словно желая убедиться, что в этих глазах плещется сарказм или шутка. Но ничего, кроме открытой решимости, он не увидел. — И как могу понять по твоему запаху, ты еще не меченный, а значит, у меня еще есть шанс. Пускай ты сейчас меня и мои чувства отвергнешь, я сделаю все, чтобы ты полюбил меня.       Закончив свою речь, он, как ни в чем не бывало, принялся есть. — Это невозможно, — губами прошептал омега. — Для меня нет таких слов, — невозмутимо заявил он.       Омега начал есть салат, иногда посматривая на альфу из-под опущенных ресниц. Бакуго пил кофе, глядя в сторону, где начали играть на белоснежном рояле. Он неожиданно встал из-за стола и направился к бете, играющему Бетховена. Альфа что-то сказал музыканту, а Изуку не мог расслышать, только наблюдал, как Кацуки присаживается на место беты и начинает играть под заинтересованные взгляды. Помимо них в ресторане находились несколько человек; женщины за дальним столиком что-то бурно обсуждали. Свободный персонал выстроился в небольшую линию у стены, наблюдая за молодым играющим альфой.       Изуку казалось, что всё затихло в тот момент, как он заиграл. С первых нот омега понял, что лунная соната Людвига Ван Бетховена в исполнении Бакуго звучит лучше, чем в исполнении кого-либо игравшего её перед ним. Порой, отрывая взгляд от клавиш, он смотрел в глаза-изумруды, что в полумраке приобретали тёмные оттенки. Тонкая линия губ искажалась в подобии улыбки, пока окончательно не засияла, показывая этому миру что-то прекрасное.       Он не спеша поднялся из-за столика, направляясь к играющему альфе, что прищурил в наигранном жесте глаза, чуть отодвигаясь, тем самым освобождая немного места для Мидории. Изуку ужасно хрупкий и худенький, как полагается омеге. Его пальчики на фоне пальцев альфы кажутся совсем маленькими, словно у ребенка. Кацуки находит в них красоту и изящество в каждом движении, когда они начинают медленно играть в четыре руки.       В этот момент Мидория невольно проваливается в эту пропасть. Она заворожила его своей неизвестностью и красотой, возможным счастьем и любовью. Он медленно тонет, ощущая, как каждый новый звук клавиш проникает сквозь кожу, наполняя его этой необычайной неизвестностью, от которых поджилки трясутся, но это приносит такое мазохистское удовольствие, что его немного поглощает паника. Он всем нутром может прочувствовать эту атмосферу вокруг них, ауру альфы, довольного до потери пульса, но умело скрывающего это. А ведь он сам чувствует себя сейчас счастливым, расслабленным и даже спокойным, ведь рядом есть он.       Когда это бурлящее негодование так резко сменилось на эту легкую непринуждённость? Когда они успели вот так вот, после долгого времени спокойно играть в четыре руки? Наслаждаться этим незабываемым моментом и упиваться звуками музыки, пока что единственным, что их связывает сейчас воедино? Изуку не помнит. Ему уже не так это важно, просто он старается насладиться этим вечером, возможно, сном или иллюзией. Просто он неописуемо счастлив, чувствуя через слой одежды тепло чужого тела и то, как маленькие искорки летают перед глазами, когда они непроизвольно соприкасаются.       В этом вечере своя магия и Изуку уже давно верит в волшебство, ведь по-другому это назвать нельзя. Тот, от кого он бежал, словно загнанный кролик, сейчас рядом. — Уже девять, — Мидория смотрит на наручные часы альфы. — Мне бы домой.       Он молча кивает, поднимается и, расплачиваясь, выходит из ресторана с чужой ладонью в руке. Он тихо фыркает, смотря, как омега старается застегнуть ремень безопасности, и не выдерживает, когда тот умудряется поцарапаться об него. Он пристегивает его, вслушиваясь в сбившееся дыхание, и улыбается уголками губ, видя раскрасневшегося Мидорию. — Ты краснеешь как девственница на первом свидании, — и это того стоило. Омега покраснел еще сильнее и, кажется, из его ушей пошел пар.       Машина тронулась, и Изуку с каждым новым поворотом убеждался, что альфа помнит, где он живет. Недавняя заметка в мозгах сработала. — Мне еще в продуктовый нужно. — Хорошо.       Больше они не разговаривали, только иногда встречались взглядами, и Изуку стыдливо уводил глаза.       В магазин они заходят вместе. Кацуки не желает слушать возмущения омеги, когда он выбирает красную тачку, а не зеленую. В итоге они ехали с двумя разными тачками. Изуку набирал все: молочко, мясо, овощи и фрукты, несколько бутылок с подсолнечным маслом. Кацуки только сосиски и несколько штук рамена. Кассир смотрела на них с полуулыбкой. Кацуки послал Изуку за кефиром, а когда тот вернулся, альфа уже ждал его с пакетами в руках. Омега чувствовал себя жутко неудобно, стараясь отдать альфе деньги или взять хотя бы один пакет. Ему поручили нести кефир, он так и нес его, прижимая к груди и думая о том, как можно отблагодарить альфу.       Машину Бакуго припарковал возле дома Изуку, пока тот открывал двери альфе, уже несшему пакеты. — Чай? Кофе? — Изуку поставил на плиту чайник, чувствуя на себе выжидающий взгляд. Он посмотрел на альфу, держа в руках чай и кофе. — Кофе, — он улыбнулся. — Спасибо.       Изуку чуть не выронил стеклянные банки из рук: он только что увидел его улыбку. Сердце внутри сделало кульбит и вернулось на место. — Как твоя учеба? — Бакуго говорил тихо, почти шепотом. Изуку слышал его. — Хорошо, бывает правда трудно, но наши преподаватели помогают, — он ответил так же тихо, как и говорил альфа.       Чайник закипел, и Изуку, сделав чай и кофе, в которое по просьбе альфы не положил сахар, поставил две чашки на столик в гостиной. Они присели на диван, погружаясь в тишину, которую никто не смел нарушить.       Омега смотрел на легкий, поднимающийся от чашки пар, он не понимал, что он делает. Сегодня он решил окончательно забыть Кацуки Бакуго, и вот, как по злополучному сценарию судьбы, по какой-то мыльной опере, альфа появляется перед ним. Каким-то образом он умудряется взять конверт с письмом и отдать его обратно, даже не прочитав, ссылаясь на то, чтобы омега сам все рассказал, когда будет готов. Но будет ли он готов? Будет ли вообще шанс все ему рассказать? Даже если и рассказать ему, то это словно обвинить его во всем дерьме, что произошло с Изуку после того дня. Да и поверит ли он?       Взяв чашку в руки, подуть и отпить маленький глоточек горячей жидкости и почувствовать, как она приятно согревает все изнутри. Пить чай еще нужно уметь. Изуку всегда смаковал каждый новый глоток, ведь каждая вкусовая новинка напитка несет в себе скрытое удовольствие и наслаждение.       В голове омеги возник вопрос, который он решил сразу озвучить: — А надолго ты вернулся в Японию? — он посмотрел на альфу, что маленькими глоточками пил уже остывший кофе.       В ответ на заданный вопрос он посмотрел в чашку на горьковатую жидкость. Словно на ней должен появиться ответ. — У меня было множество причин вернуться, и главная — ты. Так что, можно сказать, все зависит от тебя, — он сделал глоток. — Хочешь сказать, что если я попрошу, ты снова исчезнешь? — неуверенно спросил он. — Да. Я не хочу подвергать тебя опасности или причинять боль, — он посмотрел на озадаченного омегу и добавил. — У тебя завтра есть какие-нибудь планы? Ты ходил в больницу? — Как раз завтра мне и нужно в больницу. Ёсиока-сан сказал, что я должен проходить иногда осмотр. В конце концов, он вообще не хотел меня выписывать, но… — он улыбнулся, вспоминая, как врач смотрел на него, махая руками и давая наставления на «всякий случай».       Альфа только нахмурился, глядя на свой остывший кофе.       Изуку решил задать вопрос, сгрызающий его все это время: — Ты ведь был тогда… — он перевел взгляд в его сторону, и их глаза встретились. — Ты был тогда в моей палате… — это предложение прозвучало жутко неуверенно. Изуку подумал, что альфа сейчас просто рассмеется от такой глупости. — Да.       Изуку вздрогнул от ощущения тепла в груди.       Кофе давно остыл. Однако чувства, зародившиеся однажды, в будущем обязательно расцветут. Чувства — это истина, это любовь. Истинность — это болезнь, единственная в мире не имеющая лекарства или процесса излечения.