Alea jacta est

Навзничь упавшие, насмерть пропавшие. Нет стыда у любви, запретов не может быть! Парим друг над другом мы, кружим самолётами - Этим эфиром только и можно дышать, В этих движениях только и стоит жить! Вернон никак не мог поймать взгляд своего эльфа. То ли Йорвет злился, то ли смущался, то ли вообще не мог понять, что происходит, но Роше он упорно избегал. Темерец же напротив, преследовал возлюбленного, стараясь дотронуться, ощутить Йорвета рядом, по-настоящему, вдохнуть терпкий запах темных волос и наконец-то поцеловать эти манящие мягкие губы. Бывший капитан «Синих полосок» вздохнул и продолжил свою охоту на изворотливого эльфа, который мастерски, впрочем, как всегда, удирал от него по небольшому в сущности кабаре. Наконец Роше зажимает брюнета в одной из комнат и тут же замечает изменившийся взгляд эльфа. И закатывает глаза. - Когда до тебя дойдет, что то, что ты хочешь, ты можешь просто попросить? – вздыхает темерец, пока Йорвет связывает его руки и толкает мужчину на кровать. – Я беспокоился, что что-то не так… а ты просто хочешь поиграть. Эльф хмыкает в ответ. Возращение его человека далось ему не так просто, как он хотел бы это показывать. Сначала жестокий обман, потом… потом страх, эльф боялся, что стоит ему расслабиться и привыкнуть, темерец просто рассыплется в прах или в самый ответственный момент у него отпадет важная часть тела. Смотреть на преображённого Роше тоже было странно. Они теперь были одного роста, да и черты лица человека чуть заострились, и хоть все специфические особенности темерца остались при нем, Йорвет все-таки решил проверить соответствие комплекта. - Просить тебя об этом - все равно что толочь в ступе воду, – Йорвет вновь хмыкает, оседлав бедра Роше и методично расстегивая на нем рубашку. – Ты вроде как согласишься, но до дела так и не дойдет. - Я просто... не люблю это дело, – вздыхает темерец и хмурится. - Я доверяю тебе на сто процентов, Йорвет, но в сексе я все-таки хочу придерживаться одной позиции. - Заткнись, d’hoine, – на выдохе фыркает бывшая «белка», стаскивая с Вернона брюки вместе с бельем и проводя руками по подтянутому животу с полоской темных волос к паху. – А преображение пошло тебе на пользу, Роше – по крайней мере теперь ты в форме, – эльф обхватывает длинными пальцами ствол еще вялого члена своего человека и делает несколько первых движений, заставив мужчину застонать. – Тебе, человеку, достались лучшие черты эльфа. Подумать только, ты теперь точно выблядок, Роше, настоящий полукровка. На лице темерца отражается сразу буря эмоций: гнев, обида, желание треснуть вредного эльфа палицей... однако, Seidhe не для того занял позицию, чтобы Роше мог использовать силу. Он вытащил из петель снятых брюк ремень и несильно ударил Вернона по животу, вынудив того зашипеть сквозь сжатые зубы. - Кричи, никто все равно не услышит, – улыбается Йорвет, снова занося руку для шлепка ремнем по нежной коже живота. – Я хочу узнать тебя снова, Роше. Как ты кричишь от боли, смеешься, как тянешь связанные руки, когда я тебя трахаю. Я хочу забрать тебя себе снова, – сбивчиво шепчет остроухий, делая еще удар, а затем привязывая стянутые веревкой запястья мужчины к спинке кровати и стаскивая с головы человека шаперон. - Он тебе больше не нужен, Роше, ты теперь полукровка, частично эльф, а значит, частично идеален, – хмыкает Йорвет, проводя пальцами по удлиненной раковине уха человека. - Я всегда останусь человеком, Йорвет, и ты это знаешь. Не важно, что у меня с ушами, я внутри человек, темерец, – возражает мужчина и тут же вместо ласки получает болезненное сжатие уже потяжелевших яичек тонкими эльфскими пальцами. - Молчи. Сегодня все будет так, как я скажу, – произносит эльф и притягивает с тумбочки заранее приготовленную бутылочку с конопляным маслом. Роше под ним обеспокоенно возится. - Может все-таки не стоит, – начинает он неуверенно, наблюдая, как бывший скоя’таэль наносит масло на палец и плотоядно усмехается перекошенным ртом. - Не ерепенься, d’hoine, – тянет Йорвет и начинает массирующими движениями смазывать сжатое колечко мышц. Вернон морщится, он старается расслабиться, но такой вид секса точно не для него. Он только приподнявшись наблюдает, как длинные покрытые мозолями от тетивы пальцы медленно в него проникают. Он старается впустить их, но вместо этого только плотней сжимает зубы. Он знает, эльф всегда получит, что хочет, и лучше ему это отдать добровольно. Наконец, спустя почти десять минут обоюдных мук, Йорвет вытаскивает пальцы, касается языком налитого кровью члена Роше и, ухмыльнувшись, закидывает его ноги себе на плечи, аккуратно направляя головку своего члена в растянутое отверстие. Он осторожен, но темерец все равно шипит от боли, до дури знакомо, так, что по телу эльфа пробегают мурашки и появляется дикая необходимость услышать стон, настоящий, стон наслаждения. Он входит медленно и плавно, находит нужный угол, делая несколько плавных движений, сжимает зубы и срывается на быстрый короткий темп, задевая простату самым кончиком головки и тут же выходя, выбивая из человека хриплые и прерывистые стоны удовольствия. Йорвету нравится, что Роше кричит от острого, неестественного удовольствия от стимуляции, как тихо матерится каждый раз, когда эльф промахивается. Это согревает сердце эльфа, давая понимание, что все так как раньше. Все будет хорошо. Его человек с ним. Йорвет наклоняется, входя глубже и оставляя на шее мужчины свои метки от острых эльфских зубов. Только когда в дверь стучит Лютик с требованием прекратить мучать бедную собаку и спуститься уже на праздник, Йорвет дает Роше кончить, с глухим и болезненным стоном заливая собственной спермой живот. Сжимая эльфа внутри, заставляя его кончить прямо внутрь. Они оба разбиты, тяжело дышат, и Seidhe устало снимает с рук темерца путы и ложится рядом, умещая голову у него на плече, долго, чувственно целуя, ощущая пальцы человека в своих волосах, на уродующем шраме. - Еще раз сдохнешь - я тебя из-под земли достану, псина, – почти нежно шепчет эльф, пряча лицо в шее человека. – Не заставляй меня пережить это снова, Роше. - Прости, – только и может тихо ответить темерец, нежно целуя остроухого в макушку и поглаживая его по волосам. Он думает о том, что хорошо, что теперь они почти одного роста. Целовать вредного эльфа стало гораздо проще. Вниз они спускаются еще через двадцать минут, причем Роше идет походкой бывалого кавалериста и вдобавок с покрытой засосами шеей. Они получают одобрительный кивок Геральта и занимают свои места около сцены, на которой уже стоит напомаженный как на парад Лютик. - Вы все, наверное, знаете, что мы сегодня празднуем победу жизни над смертью, яви над сном и любви над коварством, – бард широко улыбнулся и посмотрел на сидящего в зале напряженного ведьмака. – Я написал в честь этого балладу. Но один я не справлюсь. Прошу внимания, моя ученица и императрица Нильфгаарда, приемная дочь Геральта из Ривии, Цирилла! Она поможет мне исполнить написанную мной балладу. Когда смущенно-возмущенная Цири поднялась на сцену, бард тут же усадил ее рядом, и, кивнув, заиграл. Как ни странно, пели они вместе, и их дуэт был сложен действительно неплохо: Теченье времени не может порой Стереть из памяти образ родной. Боль остаётся, её не унять - Ночью приходит опять и опять. Душе, которая устала страдать, Даруют право один раз загадать Вновь оказаться рядом с другой, Самой родной во вселенной душой. В этом мире смерти нет, Бесконечно льётся свет. У того, чей пройден путь, Забьётся сердце вновь, Если в нём жива любовь. Мы позабыли: это быль или сон? Кого любили, кто любви был лишён? Но не напомнят звёзды, молчат, Пряча ответы в тонких лучах. Любому смертному отмерен свой век. Часов песочных завершается бег. Кто их обратно перевернёт? Жизни биение новой вдохнёт? В этом мире смерти нет, Бесконечно льётся свет. У того, чей пройден путь, Забьётся сердце вновь, Если в нём жива любовь. Роше с удивлением покосился на злющего эльфа, который даже подумать не мог, что о его злоключениях напишут песню, да еще и до такой степени романтизированную. Йорвет был готов вскочить и высказать барду все, что он о нем думает, но Роше крепко держал его руку в своей ладони, и эльф решил, что все это может подождать. Пока звучала песня, никто не замечал две фигуры, стоящие в тени. Барон держал в пальцах зажженную сигару, стряхивая пепел прямо на пол. Сегодня он выглядел как уродливый старик, опирающийся на посох, сигара в его руках дрожала, а огонь от нее плясал на его темной покрытой морщинами коже. Спутник же его был невыносимо молод, довольно высок, имел довольно длинные льняные волосы ниже лопаток, заостренные, как у эльфов, но гораздо более длинные уши, изумрудные глаза и тонкие и изящные черты лица. Он был одет в изумрудный камзол и стоял, скрестив руки на груди. - Я не понимаю. Зачем тебе нужна была эта сложная игра? – блондин вздохнул, глядя на своего спутника. – Ты даже силой воскрешения не владеешь, да еще и меня в эту игру впутал! Причем, ты здорово лажанулся с псом… Барон усмехнулся, его сигара на миг загорелась ярче, освещая темные глаза в глазницах нарисованного на лице черепа. - Верно, я не могу воскрешать ни в одной своей ипостаси, – покачал головой Самди. – Зато и внешность свою за лживой красотой не скрываю. Люди все видят. Видят, как на самом деле ты уродлив и покрыт шрамами, если только они посмотрят на тебя через уголок глаза. - Жизнь и не должна быть такой, какой кажется, – парировал блондин. – Я кажусь прекрасным, но есть нюансы. Как и в твоей работе. Они вернутся к тому, от чего ушли. Чего ты добивался? Барон откинулся на стену и усмехнулся вновь: – Ты прав, Роше и Йорвет вернутся в Вызиму и продолжат строить равное общество. Еще на сто лет. Утром Эскель покинет «Хамелеон», не думаю, что бард поедет с ним после того, что он увидел, тут судьба не властна, это решит он. Но никто не забудет, как пес из Вызимы победил саму смерть. - Учитывая, что никто никого не побеждал, – вздохнул «эльф». – Это просто череда сделок ради твоей забавы. Барон только ухмыльнулся в ответ, глядя в покрытое болезненными шрамами лицо некогда прекрасного божества, принесшего в этот мир жизнь. Когда солнце почти скрылось за горизонтом, Йорвет нашел своего человека на балкончике на самом верху. Тот стоял, опершись на перила, и смотрел, как солнце плавно скрывается за городом. Его красно-оранжевый свет придавал лицу темерца какое-то особенное свечение. - Знаешь, о чем я внезапно подумал? – весело заговорил Роше, замечая эльфа. – Меня с детства клеймили псом. Сначала хозяин борделя звал меня щенком, потом другие нищие клеймили как бродячего пса. Потом я стал ручным псом Фольтеста. А после смерти был пастушьей собакой. По-моему, в этом даже есть какая-то логика, – хмыкнул он, начиная выбивать табак из трубки об перила. Йорвет молча наблюдает за темерцем, а затем порывисто делает к нему несколько шагов и заглядывает в глаза. Роше понимает без слов. Он убирает трубку и прижимает эльфа к себе, стаскивает с него бандану, проводит большими пальцами по мягким губам, скулам, касается шрамов. Его глаза блестят от восхищения. Роше плевать на шрамы, он видит эльфа другим, как люди видят другой жизнь. - Ты такой красивый, – выдыхает он, прежде чем мягко, глубоко и жадно поцеловать «белку», перебирая пальцами темные волосы, лаская узор на шее. Они могут говорить что угодно. Даже делать что угодно, но они оба знают правду: их судьбы когда-то были сплетены в клубок, который никому не дано расплести. - Я так скучал… Я был напуган… Я похоронил тебя, чертов d’hoine! – когда поцелуй заканчивается, эльф легко ударяет темерца в плечо. – Ты не представляешь, что я пережил, Роше! - Ты прав. Я бы не смог быть таким сильным, как ты, – тихо говорит Вернон. - Я бы сломался, потеряв тебя. И не смог бы так рисковать, заключая безумные сделки. Доживал бы свою жалкую жизнь, топя горе в алкоголе и надеясь, что у эльфов и людей один ад. Потому что в рай нам с тобой не попасть. Эльф кивает, он не отпускает темерца и тоже смотрит на заливающее оранжевым светом дома садящееся летнее солнце. Он знает, лето кончится, они отметят Саовину, и снова в камине будет трещать огонь. На столе будет лежать раскрытая книга, а человек будет спать рядом, как всегда завернувшись в теплое одеяло, и это осознание делает Йорвета по-настоящему счастливым. Лютик же споро собирал свои вещи, когда в комнату вошел его ведьмак. Он критически осмотрел сумку менестреля и, вздохнув, сел на край кровати. - Не надо тебе ехать, Лютик. Останься тут, управляй кабаре, тебе это нравится. Держись от неприятностей подальше, а я буду к тебе возвращаться. Я чуть не потерял тебя. Прошу. Останься в Новиграде, пой свои песни. Мужчина замер с перьями в руках, поджав губы и глядя на ведьмака: – Сколько тебе лет, Эскель? – вдруг спросил он, присев на край стола и глядя на ведьмака. – Я не такой как ты. У меня нет мутаций, и, если ты не заметил, я давно не мальчишка. Сколько лет я смогу следовать за ведьмаком? Пять, ну десять. А потом ничего не будет, Эскель. Ни песен, потому что голос будет не тот, ни путешествий, потому что сил на это не будет. Что мне останется, кроме сожалений, что я с тобой не ушел? Я лучше погибну на плахе, в засаде, да хоть пусть меня сожрут утопцы. Но я не хочу жалеть, что сидел все это время на месте. Ты научишь меня обороняться, я сменю одежду. Мы проведем это время вместе, а потом, когда я не смогу следовать за тобой, я вернусь сюда, – бард ткнул пальцем в столешницу, на которой сидел. – И проведу тут остаток своей жизни. А ты будешь возвращаться и смотреть, как я старею. Но если когда-нибудь ты не вернешься… Не вернешься раньше, чем время заберет меня, я найду тебя. Я не знаю, что я буду делать, когда найду, но я найду. И останусь с тобой. Глядя в упрямые васильковые глаза барда, ведьмак только кивнул, подошел к своему дурному Предназначению и обнял, прижимая к холодным доспехам. В ту ночь на Новиград опустилась гроза, тяжелые капли падали на крышу «Хамелеона», стекая по стеклам еще полного друзей кабаре. Никто не знал, куда приведут его обитателей дороги судьбы, но сейчас все внутри были совершенно счастливы. Кроме ведьмака, стучащего в двери. Ламберт вымок, заказ у него не удался, и со светловолосой чародейкой опять все было не слава богу. О том, что случилось, ведьмак знал от той же Кейры, но это кажется его не особенно интересовало. Так что он не удивился, когда дверь ему открыла задумчивая Цирилла, молча впустившая его внутрь и подавшая нагретого вина и окорок. Все кабаре было просто пропитано романтическим настроением. Роше и Йорвет наверстывали упущенное у себя, Лютик в очередной раз испытывал терпение Эскеля, усадив того в кресло и делая глубокий минет. Трисс и Геральт уединились в своей спальне. Сладкие стоны парочек были слышны и на первом этаже, что уже совершенно не смущало потягивающую вино императрицу. - Ну как ты, мелкая? – спросил Ламберт, отпивая вино и отламывая от окорока первый кусок. - Знаешь, я тут всего несколько дней, но только эти несколько дней я была дома, – ведьмачка вздохнула. – Но я понимаю, что мое место там, в Нильфгаарде. Темерия - всего лишь синее пятно на карте империи, и только я могу сохранить эту часть того мира, где я была счастлива, – она выдохнула снова. – Я так по всем вам соскучилась… Ее прервал громкий стон из одной из спален, и терпение злого промокшего Ламберта лопнуло. Он с шумом поставил кружку на стол, вставая, и крикнул в потолок: - Да кончите вы блять уже или нет?! Цирилла от смеха подавилась вином и подлила Ламберту еще. Они сидели до самого утра, и, когда к полудню все покинули кабаре, они оставались там до прихода Присциллы. Одетый в дорожный костюм с лютней за спиной Лютик, ведущий свою кобылку и Василька Эскеля. Йорвет, Роше и наконец протрезвевшая Бьянка, собирающиеся купить лошадей в городе и выдвинуться в Вызиму. Трисс с Геральтом, которые, переосмыслив все, возвращались в Туссент. Глядя на их удаляющиеся фигуры, каждый думал о своем. Цирилла с теплом вспоминала прошлое, а Ламберт думал о том, что может не так уж Кейра и не права. Но все понимали, что в «Хамелеон» вернутся еще не раз. После всего, что произошло в стенах бывшего борделя, он стал особенным местом. Местом надежды и возрождения.