Завтра мы отправимся в путь куда-нибудь
Пустота плавно опустилась на небольшой городок с каким-то совсем не запоминающимся, типичным для данной области названием, непривычным для русского слуха. Потрёпанные безжалостным временем бежевые обои с незатейливым узором, по которым сейчас скользили лучи пробивающегося сквозь тонкие ситцевые занавески лунного света, отчего-то успокаивали, пробуждая в сознании далёкие полуразмытые воспоминания из детства. Два мужских силуэта почти неподвижно сидят на краю двуспальной, но довольно неширокой для двоих кровати, и вглядываются в неплотную темноту провинциального гостиничного номера. Сколько таких номеров уже было за последний год? А сколько их ещё будет?.. Уже с наступлением рассвета небольшая комнатушка со скудной обстановкой опустеет, а два одиноких путника отправятся дальше, как и множество раз до этого дня. В бегстве от самих себя, но в погоне за собой же.Песен хватит ровно на пять минут, Но я тут. Ты тут.
Телефон, уже давно ушедший в режим энергосбережения, вновь издал неприятный писк, на мгновение разрезая тягучую тишину. Заряда батареи осталось максимум на две песни, но этот факт мало волнует присутствующих в комнате, ведь музыка на смартфоне уже с полчаса играет чисто для «галочки» и поставлена на минимальную громкость. Лишь изредка до слуха доносятся отдельные, самые высокие ноты мелодий, на миг вытаскивая из размышлений в реальность. Мужчина чуть разворачивается к своему спутнику, облизывает пересохшие губы, сглатывает слюну и шумно вздыхает, прежде чем решается разрушить создавшееся безмолвие. — Юр, ещё не надоело? — Виктор задает этот вопрос чуть ли не каждый день с тех пор, как они покинули родной город, и каждый раз получает один и тот же резкий ответ. — Нет, — юноша недовольно хмурится, от чего между бровей появляются едва заметные складочки, которые через многие годы такой привычки непременно останутся несходящими мимическими морщинками. Они сбежали около года назад. От знакомых, от общества, от проблем и навязываемых стереотипов поведения. Тридцатилетний состоявшийся мужчина и восемнадцатилетний парень — не та пара, которой пожелают счастья и долгих лет жизни, несмотря на искренность и глубину их чувств друг к другу. Их отношения развивались быстро, стремительно, вопреки здравому смыслу, и оба где-то в глубине души задумывались над тем, что всё так же быстро перегорит. Но не перегорало ни через год, ни через два, и в день своего совершеннолетия Юра озвучил единственное желание-требование: «Давай отсюда сбежим». Это звучало наивно, с нотками юношеского максимализма, но Никифорова словно раньше времени накрыло волной кризиса среднего возраста, и он согласился, заглушая в себе крики разума и здравого смысла. Уладив все формальности с работой и квартирой, Виктор закинул небольшую сумку вещей в машину, заехал за Плисецким, который сдал последний экзамен, и отправился «да куда угодно, лишь бы подальше». Решение уехать из России было принято фактически сразу же и практически единогласно. И если за Юру говорили адреналин и жажда свободы, то в Викторе — логика и желание наконец-то пожить для себя, не загоняя себя и дальше в непонятно кем и зачем установленные рамки и правила. Они останавливались почти в каждом городе, который хотелось посмотреть, особенно Юре, даже если на первый взгляд это больше напоминало аналог обычного русского захолустья. Населённые пункты сменялись изо дня в день. Сменялись люди, страны и языки, которые с таким трудом давались Плисецкому, от чего тот чертовски злился на Виктора с его лингвистическим образованием и будто природным даром к лёгкому обучению, но в то же время понимал, что без этого покинуть родную страну было бы гораздо сложнее. Незнакомые места завораживали подростка и тянули двигаться дальше и дальше с музыкой на весь салон автомобиля, с переполняющим чувством свободы. А Виктор боялся. Боялся неизвестности, нестабильности, от которых давно успел отвыкнуть. Он ведь сам был когда-то таким же, только в его случае система смогла взять верх, а дальше как по накатанной: образование, институт, работа, карьера… Нельзя сказать, что Никифорову совсем не нравилась эта затея с импровизированным побегом, но для Юры хотелось всего самого лучшего в этой жизни. Словно родительские инстинкты выбрались из глубин подсознания и начали нашёптывать на ухо что-то до скрипа зубов общественно-приемлемое. Только в тоже время он отчётливо видел и прекрасно понимал, что Плисецкому сейчас жизненно необходимы подобные безумства, отсутствие давления общества и любимый человек рядом, иначе его индивидуальность затопчут так же, как и тысячи тысяч других.После останется только соль
Может быть, когда-нибудь после, останутся раны на эфемерной душе, которые, однако, болят, кровоточат и порой и вовсе не заживают, а судьба любит щедро присыпать эти раны солью при любой возможности. Невозможно вечно бежать, счастливо задыхаясь от долгожданной свободы, и Виктор это слишком хорошо знает, только никак не может решиться собственными руками обрезать у сидящего рядом матерящегося ангела выросшие крылья, которые сейчас позволяют высоко летать. Но после придётся больно падать, потому что благоразумно приземляться — совсем не в характере Плисецкого, особенно, когда дело касается бьющих через край чувств. И вроде бы самое время «включить» взрослого, мол, покатались и хватит, пора возвращаться, остепениться, получить образование… Пора бы «включить» взрослого, но тогда Никифорова стошнит от самого себя.Все двери на замок, Нам после останется только соль.
Мужчина медленно, буквально с кошачьей неторопливой грацией поднимается на ноги, плавно преодолевает расстояние в несколько шагов и запирает даже с виду ненадёжную дверь на щеколду. Спиной чувствует, как Юра прожигает высокий силуэт взглядом, держит под прицелом зелёных, почти ведьминских глаз. Через миг от стен отдаётся скрип пружин, а по тёмно-синему, почти чёрному атласному покрывалу рассыпаются густые пшеничные пряди длинных волос. Думать о насущном катастрофически не хочется, когда в губы впиваются несдержанным, голодным поцелуем, когда прикусывают тонкую кожу до выступающих капелек крови, когда от боли и удовольствия из груди вырывается стон вперемешку с шипением и хочется продлить эти секунды хотя бы на половину вечности. Стройное тело юноши извивается под горячими сильными руками, мелко дрожит, требует не останавливаться ни на мгновение, даже если наступит конец Вселенной. В комнате слишком жарко, и кажется, что сейчас всё вокруг расплавится, а на коже выступают капельки пота. В глазах юноши блестящие капельки слёз, выступающие от необъятного желания, смешанного с едва уловимой болью. Виктор осторожно, как бы случайно касается уголка глаза подушечкой большого пальца и ведёт к не спрятанному сейчас под волосами уху, сильнее прижимает Юру к себе и почти вдавливает в кровать, отгоняя все ненужные мысли. Мысли о том, что в не очень далёком будущем, скорее всего, слёзы в этих глазах появятся по совершенно другим, менее приятным причинам, и что боль, которую причинит суровая реальность, не будет приносить и грамма дурманящего сейчас наслаждения.Небо на потолок
Но пока затуманенный взгляд Юры направлен на белый потолок гостиничного номера, вместо которого видятся миллионы галактик с миллиардами скоплений звёзд и кажется, будто время поставлено на паузу. Плисецкого подбрасывает и выгибает при каждом резком глубоком толчке, вышибает воздух из лёгких, а сознание уносит куда-то в небо-потолок, оставляя место лишь ощущениям и эмоциям.Небо на потолок…
Далеко за полночь Виктор нежно обнимает прижимающего всем телом парня. Далеко не радужные мысли вгрызаются и не хотят отпускать, и хочется прекратить всё как можно скорее, чтобы было как можно меньше боли. Только это уже невозможно, когда до слуха доносится мерное дыхание, а на месте потолка — зияющая дыра, ведущая в открытый космос, в отдельную Вселенную лишь для двоих людей, которая всё сильнее и сильнее затягивает день ото дня. Затягивает во Вселенную, которую хочется защищать любой ценой от всего и всех в этом мире, даже если в конце останется лишь горстка соли от высохших слёз.