Классика в поцелуях

      Блондин стоит на входе в парк аттракционов. Перед ним мигает множество разноцветных огней, и играет музыка с разных сторон. Воздух пропитан многочисленными запахами: попкорн, мороженое, пряные ароматы. Юнги не замечает, как ноги сами его ведут к синей темной палатке, сохраняющей таинственность и особую загадочность. Мин переводит взгляд на свои руки и сжимает ладони, потому что ему кажется это всё сном. Но в душе была приятная легкость. Он не знает, почему идет внутрь, но знает, что так нужно. Наверное. Перед ним всё та же обстановка, что и была полгода назад. На день рождения Чимина. Чимин. Как Юнги мог уйти, позабыв про родного брата? Мог. Была причина.       — Сядь, — старушеский голос выбивает его из своих рассуждений, и он переводит на неё взгляд. Бабка не улыбалась. Она не выражала эмоций. Хотя в её лице читалось огорчение. Из-за чего, остается только догадываться. Подойдя ближе и присев напротив, Юнги увидел черный комок шерсти у неё на плечах. Он бы сразу его и не заметил, если бы тот не раскрыл свои зеленые глаза при приближении чужого. Юнги смотрит в ответ довольно-таки смело. Но без вызова.       — Я уже умер?       — Время.       Юнги не понимает значение этого слова, но ощущает, как всё резко пропадает, и он падает на пол. В ушах звенит, а в глазах тьма. Он мельком слышит знакомые голоса и тяжело дышит, потому что забывает, как это делать. Юнги чувствует слабость, сонливость и думает, разве во сне можно хотеть так сильно спать? Он закрывает глаза, а затем снова оказывается на том же месте. В палатке, напротив ведьмы-старухи.       — Теперь нет. Не успел ты.       — А должен был? — старуха смеется своим противным смехом и Юнги кривится.       — Ты не знаешь, чего хочешь сам. Думать надо, перед тем чтобы что-то делать.       — Так я умер?       — Умерло твоё нутро, — Мин закидывает взгляд, пытаясь понять, что имела в виду женщина, — можешь не напрягаться. На ней твоя петля. Посмотри в зеркало.       Старуха откуда-то берет зеркало, и Юнги видит в нем себя. Бледного, с разбитым лицом и веревкой на шее. Он трогает его и хочет снять, хотя у него не получается. Оно будто въелось в кожу.       — Не пытайся даже, — ведьма убирает зеркало и смотрит пронизывающим взглядом, — снять её сможет только один человек.       — Сколько можно издеваться надо мной? Почему бы тебе просто не убить меня? Почему именно я?       — Потому что все эти проблемы ты сам для себя создаешь. С самого начала ты был слаб. Я жду момента, когда ты начнешь бороться, а не опираться на чужое плечо.       — Так, я и не прошу этого. Нельзя ли меня оставить в покое?! Из-за тебя я страдаю. Из-за ебаных людей!       Ведьма укоризненно зацокала и успокоила взъерошившегося кота.       — Тебе предначертано всё это судьбой. С помощью этих же людей ты становишься сильнее. Вспомни эти 7 месяцев…       Юнги нервно смеется и закрывает лицо руками чувствуя, как горло сдавливает веревка.       — К черту это время! Оно сделало только хуже. Намджун бросил меня! Он улетел с какой-то шалавой! Почему я должен вспоминать это время без горечи? Я совсем дурак?       — Ты должен был переосмыслить всё. Люди приходят и уходят. Никто о тебе не печется, и не будет. Это было твоим решением — снова страдать. Намджун очень сожалеет и до сих пор любит тебя, пойми это. Ты мог сделать всё иначе, если бы больше времени уделял ему, а не Лине, школе и обыденности.       — Я, по-твоему, виноват? Ха, ну да. Я же всегда виноват. Хотя, кто ты такая, чтобы преследовать меня полжизни и морочить мозг? Совесть? Крёстная фея? — Юнги издает смешок и смотрит на нахмуренное лицо старухи.       — Можно и так сказать… Так как ты сотворил большой грех, ты не будешь помнить наш разговор.       — Отлично. И искать мне никого не придется?       — Нет. Но веревка на тебе останется, как события прошлого… — Юнги перебивает женщину и наклоняется к ней, протягивая руку.       — Послушай. Ты же гадалка? Так расскажи мне, что меня ждет в будущем.       Ведьма убирает его ладонь и улыбается, заглядывая в глаза. Юнги непонимающе на неё косится.       — Для гаданий не нужна рука. Так делают только шарлатаны. В твоих глазах написано будущее, — она вглядывается внимательней, и блондин еле сдерживается, чтобы не отвести взгляд. — Ты будешь запивать своё «горе». Долго. Не скажу до какого момента.       — Я же всё равно забуду.       — Не имеет значения. Тебе будут помогать близкие, заберут к себе, а затем… Когда им нужно будет покинуть тебя, твой брат оставит своего лучшего друга присматривать за тобой. Вот тогда-то… Всё. Больше ничего не скажу.       — Что за бред? Зачем за мной присматривать? — у парня было миллион вопросов в голове, на которые он никак не мог найти ответы. Его мысли спутались в глубоком тумане.       — Ты узнаешь зачем, — бабка посмотрела на небольшие часы, стоявшие на столике и негромко произнесла: — Время.       — Постой! А в чем был смысл поцелуев?       — Ты и сам прекрасно знаешь. Кашель же у тебя прошел, так ведь? — Мин неуверенно кивает. — Намджун тоже чувствовал это, как и ты на данный момент.       — Боль, — будто осознавая и делая огромное открытие, произнес Юнги. Он посмотрел на гадалку, утверждающе кивнувшую головой.       — Видишь. Ты и сам знаешь, — старуха поднялась и подошла к парню, подорвавшемуся с места. Она взяла своими морщинистыми ладонями его лицо. — Тебе пора просыпаться.       — Толк от нашего разговора, если я всё забуду?       — Меня не забудешь, — ухмылка, — как и принципы, которые у тебя сложатся в будущем.       — Чтобы у меня всё было как ты и сказала?       — Да. И ничего не изменил. Хватит вопросов. Иди, — ведьма толкнула парня на пол. У Юнги от неожиданности перехватило дух, когда он не ощутил земли под ногами и стал падать. Мин закрыл глаза и нырнул в небытие, растворяясь в темной мгле.       Когда он открывает глаза, то видит черно-серо-белую рябь, принимая её за галлюцинации. Пытаясь сфокусировать свой взгляд, Юнги понимает, что это не плод его воображения, а всего-навсего погода. За окном были темно-серые краски от, как из ведра литого, дождя. Сколько шел этот дождь? День? Два? И когда он начался? Может, он всю жизнь был. Юнги анализирует обстановку взглядом и не видит в ней чего-либо знакомого. Белые стены, потемневшие от слабой яркости на улице, и запах медикаментов. Что он здесь делает?       Блондин встаёт с постели и чувствует боль в горле. Он проводит рукой по шее и ребристой коже от следов верёвки. Постепенно до него начинают доходить события прошлого и еще не высохшие слезы подкатывали к глазам. Намджун.       — Намджун, — осипшим голосом говорит парень, одновременно ощущая сладость и горечь на губах. Он кривит и кусает их, думая о том, почему он до сих пор не мёртв?       Юнги подходит к окну, за которым красовались раскаты грома, и проводит пальцами по стеклу. У него чувство, что он забыл что-то важное, но вспомнить удаётся только то, что наказание длилось до ощущения боли. А ведь и правда… Почему он сразу не догадался? Намджун чувствовал точно боль, когда Юнги его избивал. Но ведь блондину сейчас намного хуже. К чему такая несправедливость? Шуга влюбился искренне и по-настоящему, сумел дарить тепло не только родным, а им так жестоко воспользовались. Он проклинает его и ненавидит. Но больше всего ненавидит те поцелуи, что дарил ему Ким каждый день. Те поцелуи… Каждый раз для него это было чем-то новым, необычным, словно впервые. У него счастье бурлило кипятком внутри до этого момента. Сейчас же Джун наверное дарит той самой Джин те минуты блаженства… Ласкает её тело, целует, признается в откровениях. Юнги тошно от этого, его поглощают одиночество и безумные мысли. Он садится на корточки, держась за голову и всхлипывая. «Почему я не умер?!»       Мин слышит, как открывается дверь и, затихая, оборачивается. Парень быстро подрывается, неуклюже спотыкаясь и теряя координацию. Он буквально налетает на Чимина, который облегченно улыбнулся, прижимаясь к старшему в ответ.       — Хён, ты пришел в себя! — он цепляется пальчиками за его больничную пижаму и смотрит в глаза Мина. Они живые — внутри запредельно холодные и мертвые.       — Чимини, я так скучал…       — Я тоже, хён. Не поверишь, как я испугался, когда увидел тебя не… — Чимин глотал слёзы и страшные слова, что звучали для него дико-будоражаще.       — Прости, прости, Минни, — Юнги обнял подростка, теребя его волосы, — но так надо. Мне не суждено быть на Земле. У меня не будет счастья, понимаешь?       — Что ты такое говоришь, Юнги? — чуть не рыдает младший, — а про меня ты подумал? Про Хосок-хёна? Мы тебя очень любим. Бабушка, ещё и ты? Опомнись, хён! Намджун-хён не стоит того, забудь его, ты еще встретишь…       — Прекрати, прекрати, Чимин, — Юнги прижимает к себе парня, слышит его всхлипы в груди и холод по коже от слёз. В палату входит доктор, смотрит на них удивленно, и блондин просто готов любого разорвать на части. Насколько ему всё это осточертело. Он не хочет ничего видеть, ничего слышать. В его голове застрял только один человек. Пришитый, приклеенный, сохраненный в не удаляемые папки. Его нельзя убрать, стереть и от этого блондину еще хуже. Сахара. Сигарету. Можно пачку. А лучше всего, нож.       Перед глазами оставалась необъяснимая пелена, из-за чего он не замечает, как снова лежит на постели. Мужчина достаёт какие-то бумаги, и Юнги хочет разорвать их, ибо ни на какие вопросы отвечать не будет.       — Как ваше самочувствие?       «Хуёво». Но он молчит, отворачивая голову.       — У вас что-то болит?       «Душа». Сжимает кулак и шумно вздыхает.       — Давайте поговорим. Вам так станет легче. Мы понимаем, что вы пережили…       — Нихрена. Нихрена вы ничего не знаете, — у него внутри холодеет к окружающему миру. Мир так жесток. Мин потирает горло, потому что говорит совсем хрипло и еле разборчиво. Его конечно же понимают всё равно. Он просто смотрит на всё еще плачущего Чимина и даже это его не пробивает. Разве что чуть-чуть.       — Ваша реакция нормальна, — делает вывод доктор, и Юнги думает, что это за бесчувственность и отсутствие жалости, — и это чудо, что у вас нет никаких отклонений. Такое случается крайне-крайне редко. Но всё же, вам придется посещать некоторое время психотерапевта.       — Что? — Юнги смотрит на него с насмешкой и небольшим удивлением. — Вы совсем с ума сошли? Я здоров.       — А я и не говорю, что вы больны, — мужчина добродушно улыбается и обращается к парню с фальшивой теплотой в голосе, — просто мы должны убедится, что в дальнейшем ваша попытка не повторится.       — А вы не оставите меня в покое, да? — Чимин поджимал губы, ведь не мог узнать своего брата. В нем плескалась агрессия. — Хватит притворяться, что я всем нужен. Вам меня не переубедить. Человек, которого я любил, бросил меня, как настоящая мразь. Всё моё детство было потрачено — родители, побои, издевательства. У меня даже толком нормальных друзей нет, — врёт, — и вы еще пытаетесь рассказать, как прекрасна жизнь? Чушь собачья, — лжёт. Она может быть прекрасна.       Мужчина обреченно вздыхает и молчит. Чимин смотрит на него умоляюще, ведь знает, что тот сможет успокоить, излечить раны старшего. Он же доктор. Но тот лишь подымается и уходит, оставляя их наедине. Подросток честно был поражен этим.       — Пусть уходит. Записывает в психушку, — хмыкает Юнги и видит в глазах Чимина неприкрытую грусть. Он не удивляется. — Понимаешь теперь, зачем мне не стоит жить?