Ты один такой

Было что-то не так. Конечно, все «не так» было уже очень давно, но сейчас — это «не так» приобрело масштабы огромной цунами, что грозится накрыть с головой. Было страшно. Мерзкое чувство, названием которого кто-то придумал называть людей, разъедало биокомпаненты. Надежда. Могут ли андроиды ждать и надеяться? Коннору казалось — да, и даже больше. И самое отвратительное, что могло произойти — он ждал своего клиента, надеялся, что Хэнк придет снова, что Хэнк снова коснется его так, что закоротит, заставит систему перегреться, выключиться. Программа сбоила не больше, чем раньше, программа никак не реагировала на изменения, и казалось, что все в порядке — но в порядке не было. Наверное, это и было показателем — полное игнорирование проблемы. Как и страх. И то, что где-то в системе уже было записано время прихода Хэнка, его предпочтения, даже какой виски он предпочитает. Если проанализировать все, то можно поставить диагноз — зависимость. Человеческая привязанность, недоступная пластмассовым машинам, но почему-то ставшая доступной Коннору. И он не хотел знать, почему. Все было не так. Через задницу, настолько херово, что даже эпитетов подобрать было невозможно. Настолько не так, что Хэнк опять сидел в участке и смотрел на часы каждые пять секунд, в надежде, что стрелка приблизится к шести, а тогда можно будет и сбежать с работы, оставив все отчеты недоделанными, можно будет напиться и, стыдно признаться — поехать в клуб. Поехать к Коннору. И даже внутренний голос молчал, потому что тут — только минута молчания по погибшему разуму поможет. Хотя и ее будет мало, тут стоит промолчать всю жизнь. Подняться к Джеффри Фаулеру и взять больничный до конца недели — просто. Признаться себе в том, что съехал с катушек — тоже, не впервой. Но принять тот факт, что он бросает дела ради гребанной жестяной шлюхи — нет, никогда. но это так, хэнк И хочется кричать, пытаясь убедить себя, заставить поверить в головную боль, тошноту, что работать невозможно только из-за этого — но черта с два. Хэнк Андерсон, старший лейтенант с выслугой лет сходит с ума от привязанности к шлюхе. шлюхе-андроиду, хэнк

***

«Приятного времепровождения, Хэнк!» В черепе что-то искрит, когда Коннор видит. Люди называют это радостью? Счастьем? О, РК-800, ты безнадежен. Он приходит раньше, и возникают вопросы — но на них ответов никто искать не будет, потому что надежда убивает быстрее, чем яд. И сейчас, наверное, он хочет стереть себе память, перезаписать программу, стать одним из тех безвольных кукол, он хочет забыть. И сказать Хэнку, что рад видеть его. — Мое имя записано, — Коннор на секунду запнулся, слово сглатывающий человек, собираясь с мыслями. Конечно, его имя известно, но отступи от протокола хоть на шаг — и завтра окажешься на свалке. — Хватит. Я знаю, как тебя зовут, — Хэнк уже по привычке скинул куртку на злополучный красный пуфик около дивана, и его внутренний голос кричал об автоматизации этого движения, о том, что посещение блядского дома вдруг стали привычкой и это — отвратительно, но… Хэнк не слушает, только смотрит в безжизненные глаза и задыхается от количества эмоций в них, не понимая, откуда там хоть-то что-то кроме камеры. — Хорошо, Хэнк, я… — андроид только отвел взгляд, потому что глаза мужчины такие тяжелые, словно пытаются прожечь в нем дыру, и это почти удается, внутренний термометр сигнализирует о поднятии температуры на пару градусов. И это ощущается, словно пресловутые бабочки в животе, какими характеризируют влюбленность. Но это не она, точно нет. — О, так ты все-таки все помнишь, — Хэнк только хмыкнул, усаживаясь на диван. Не во всем администратор сказал правду или просто этот какой-то бракованный? Напрямую спрашивать не слишком уж прилично — вдруг у андроидов есть какая-то этика, как, например, возраст спрашивать у престарелых дам. — Ну, я… да, — принять неизбежное проще, чем пытаться из него выбраться. Он бы вздохнул, но нужна функция была выключена. Хэнк лишь снова подтвердил оплату и заказал себе двойной виски, который явно станет не последним за сегодняшний вечер. — Я вчера провел анализ слюны, — Коннор сделал шаг навстречу, пытаясь выдержанно улыбнуться и спрогнозировать дальнейшее поведение человека, понять, как работают у людей эмоции, и можно ли андроидам их испытывать. — Вам стоит перестать пить, это может серьезно подорвать ваше здоровье. Хэнк лишь грустно ухмыльнулся, забирая свою выпивку и опрокидывая в себя почти половину стакана. — Так в том-то и суть. Коннор непонимающе двинул бровью. Было ли это признание в аутоагрессии и пассивном селфхарме, попытке суицида через алкоголизм или же просто глупая человеческая шутка? — Вы чем-то обеспокоены, лейтенант? — Недавно я был здесь в интересах расследования. Девиант убил клиента. Мы нашли ее, когда она пыталась сбежать с другой моделью, — снова глоток. Лейтенанту тяжело сосредоточиться и говорить о своих эмоциях открыто. Ему всегда было страшно, что кто-то может воспользоваться его беззащитностью и ударить сразу в слабое место. — Эти девочки… Они просто хотели быть вместе. Они прямо были влюблены… Любовь. Что из себя представляет это чувство для людей? Можно бесконечно пролистывать тысячи произведений, стараясь найти на это ответ. Способность пожертвовать собой, желание касаться, целовать, раствориться в партнере полностью. Задыхаться, когда видишь объект своих чувств, заботиться, даже если сам уже не в силах встать, но… Как применить это к бездушному куску пластика, как сказал бы Гэвин? — Андроиды могут симулировать эмоции, но мы — всего лишь машины. А машины ничего не чувствуют, — будь у Коннора внутренний голос — он бы уже кричал так громко, как только мог. Не чувствуют, как же. Страх, боль — это, по-твоему, симуляция? Чертов андроид. — Ну, а сам-то ты, Коннор? Ты-то у нас на вид человек, а на самом-то деле что? — явно не человек, хэнк. — Я могу быть всем, чем прикажете, — легкая улыбка тронула губы Хэнка, хотя на деле эти слова словно ножом проходились по сердцу. Если оно еще было в груди старого лейтенанта — Любовником, собутыльником или просто машиной, которая выполняет приказ. — Неужели ты никогда ничего не чувствовал, а? — Разумеется, я не испытываю эмоций. Я машина. Машины ничего не чувствуют, — врешьврешьврешь  — Но ты же боишься смерти, Коннор? Что будет, если я сверну тебе шею? Я просто заплачу за то, что испортил их куклу, им всем будет наплевать — но что будет для тебя? Ничего, пустота? Рай для роботов? — словно с резиновой куклой разговаривать. И напрасно ты, Хэнк, думал, что он чем-то особенный. Такой же, запрограммированный на подчинение, пластиковый раб. К черту. — Я… Резко дернувшись с пуфика так, что защемило спину, мужчина вскочил, за два шага подскакивая к андроиду, буквально вжимая его в стену напротив, смыкая пальцы на его горле. Эмоции, нужны хоть какие-то чертовы эмоции на этом пластиковом лице, на таком равнодушном, обтянутым искусственной, как и весь он сам, кожей. Что-то же внутри должно быть, или только тириум одиноко булькает по копирующим вены трубам? Черт бы побрал эти жестянки! — Что ты чувствуешь, блять? — Хэнк буквально скалился, прижимаясь всем телом, смотря прямо в чужие глаза и не давая отвести взгляд. Он чувствовал себя путником после недели в пустыне без воды, а андроид перед ним — пять литров холодной газировки. Нужно больше, больше.  Вдох. Один вдох, чтоб охладить хотя бы гортань, охладить голубую кровь, что готова уже закипеть и испариться, охладить то, что считается легкими, а после — рывок вперед. Коннор сдался. Выключат и сдадут в утиль? А, и хуй с ним. И хуй с тем, что андроидам не положено материться без должной команды от хозяина, сейчас на все просто глубоко наплевать. Кроме Хэнка, конечно же, потому что андроид только и смог, что прижаться своими губами к чужим, хватаясь на плечи человека, будто он — спасательный круг. Он целовал его, словно дышал, ощущая, как рука на шее разжимается и хватка слабеет. — Я чувствую все, Хэнк.