Ты один такой

Комната снова та же, ближайшая, с пестрыми лиловыми атласными простынями, такая пошлость — словно кому-то удобно трахаться на искусственном шелке, будто этот цвет вообще сочетается с красной кожаной обивкой мебели, будто кому-то вообще есть дело до постельного белья — никто же тут не собирался спать? Коннор в панике, его диод под стать мебели, сочетается получше этих простыней, будто сошедших с обложки порножурнала из прошлого столетия, его трясет так сильно, будто бы у него есть в организме настоящие нервы, будто бы он, сука, ходячий вибратор, потому что все это — невыносимо страшно. А еще страшно думать о том, что Хэнк делал тот час от прихода в клуб до покупки РК-800. Хотя, и так все известно, достаточно просто залезть в систему, проследить транзакции за последний час и выяснить, на кого были потрачены сорок долларов. И лучше бы андроид этого не делал, потому что становится невыносимо тошно, будто бы он человек, которому только что изменила жена. Будто бы ему не наплевать на клиентов, будто он запоминает имена. Дверь позади закрывается с тихим шорохом, но кажется, будто это глухой удар, и Коннор чувствует себя в ловушке, как птица в клетке, раненый волк, которого загнали в тупик. Будь у него сердце — оно бы колотилось, как бешеное, но у него насос, запрограммированный качать тириум с определенной скоростью. Поэтому он только рвано выдыхает, ожидая очередной приказ, который он выполнить не сможет. не захочет. — Меня зовут Хэнк. Андроиду хочется крикнуть, что он знает, что он все помнит, что он, вообще-то, чувствует, что он живой, но он знает — это все не правда, он не живой, он не может чувствовать, помнить тоже не может, потому что программа стирает все данные каждые два часа. И он только молча кивает, пытаясь выглядеть расслабленным, но даже не пытается таковым быть. — Приятно познакомиться, Хэнк. Мое имя Вы могли видеть на приветственной панели, но если Вам не нравится — вы можете выбрать любое, какое угодно. Опять та же шарманка, будто бы дежавю, но только теперь это все не игры разума, это все по-настоящему. Эта железка сейчас таких чувств не испытывает? Хотя, о чем это. Андроиды чувств испытывать не могут. Значит ли это, что Коннор действительно ничего не помнит? Хэнку хочется ударить его, закричать, заставить вспомнить, но это все было бы откровенно бессмысленно. Не помнит — и слава богу, беги отсюда, пока еще можешь, беги, пока не повторил все то, что так гложет тебя уже почти сутки, ноги в руки — и домой, напиваться до потери сознания, как и в любой другой вечер. Но куртка все так же аккуратно кладется на пуфик, Хэнк садится на диван и призывно похлопывает по коленям, напрочь игнорируя крики своего подсознания.

***

— Сделай так еще раз, Хэнк. Голос обжигает, словно раскаленная арматура, которую приложили к груди, жжет, оставляя следы, не давая вздохнуть. Он никогда не слышал ничего подобного от андроидов. Он никогда не думал, что собственное имя может звучать так, даже когда его произносит лагающий электронный голос. И Хэнк делает, целует то самое чувствительное место на шее и думает, что он, видимо, совсем с ума сошел, потому что действительно верит в эту такую чертовски правдоподобную имитацию. Коннор стонет. И это выходит так натурально, что он сам удивляется возможностям своей физической оболочки. Ему снова кажется, что он горит, но этот огонь кажется водой в жаркий летний день, он просто необходим Андроид не понимает, что происходит, и если честно — не хочет понимать. Наверное, самой глупой фразой сейчас было бы что-то по типу «рядом с тобой я забываю обо всем», но если быть честным — примерно так оно и было. Программу замыкало, тело замыкало тоже, буквально чувствовалось, как внутри все искрит, как мигает мозговой центр, будучи в откровенной панике и непонимании, что здесь вообще происходит. Но отдает приказы раздвинуть ноги шире, простонать еще громче, вцепиться руками в плечи мужчине, запрокинуть голову. Приказы, которых нет в системе. Приказы, которые сказаны не другим человеком. Хэнк будто пьяный, хотя он уже успел протрезветь и сойти с ума окончательно. Он целует, целует везде, куда может дотянуться и ему кажется, что он плавится изнутри. И снаружи тоже, потому что тело под ним такое горячее, и это даже не комплимент внешности. Он двигается медленно, размашисто, входя до основания, так глубоко, как только может и буквально тает от этих стонов, которые, блять, слишком человеческие. Кажется, будто какой-то любитель розыгрышей подменил андроида на идентичного ему человека и подсунул Хэнку, он бы и правда поверил бы в эту теорию, если бы не увидел случайно, как сбоит кожа от его поцелуев, исчезая и оголяя белый пластик, показывая истинное нутро андроидов. Это могло напугать, вызвать отвращение, желание задать пару вопросов — но лейтенант на то и был чертовым роботоебом, как его называл Гэвин, его это довело до ручки, заставив впиться зубами в кожу за ухом и кончить снова внутрь. Голова словно взрывается, все тело — вместе с ней, заставляя снова вырубиться на долю секунды, запустить перезапуск системы и, оставив бездыханное тело на кровати, смотреть в потолок. На этот раз отключение немного дольше, немного больше пугает, заставляя проверять каждый отдел системного блока вручную, пытаясь найти хоть какие-то ошибки. Но их не стало больше, их просто нет — и это заставляет успокоиться и снова начать дышать, запуская систему вентиляции. Хэнк не встает, только перекатывается на другую половину кровати, так же задыхаясь, будто бы этого у него случился перегрев физической оболочки по неизвестной причине. Его причина сейчас лежала рядом и проверяла себя на прочность, и эта мысль въедалась в мозг, словно крот-убийца. Мать честная, он теперь точно окончательно пропал. Он проиграл в игре с самим собой, он — чертова проблема, единственная проблема в своей собственной жизни. И это дурацкое тихое «спасибо» откуда-то справа никак ситуации не помогает, только заставляет легонько вздрогнуть. За что? Ты только что чуть не сломал его, ты насилуешь его второй день подряд и он говорит тебе спасибо, Хэнк? Скажи мне, кто здесь из вас двоих больше болен. оба Хочется послать его к чертям собачьим, выкинуть этого андроида нахер из комнаты, сломать ему лицо, сломать его самого полностью, так, чтоб не подлежал восстановлению, только бы не было больше соблазна бросить работу и приехать трахаться с ним. Да это же чертов кусок железа, Хэнк, приди в себя! Но приходить уже, видимо, некуда. И было еще неизвестно, что в этой ситуации более грустно — что он потерял себя, или что себя нашел. Коннор чувствует спокойствие. Никакого страха, беспокойства, ничего — только полное душевное равновесие, если у него вообще есть душа. И совершенно не вовремя лезет в голову глупая человеческая шутка — конечно, у него есть душа, он же не рыжий. И даже становится как-то смешно, он посмеялся бы, но голосовой интерфейс не настроен, а значит, его смех будет больше похож на звук стеклоочистителя, чем на нормальное выражение эмоций. Эмоций, которых андроиды испытывать совершенно не должны. Зато люди — да. Коннор не понимает, что с ним сейчас, не понимал и до этого. Он не знает, что будет завтра, но точно понимает, чего хочет — никогда больше не бояться. Хэнк — человек. Хэнк испытывает эмоции. Много, постоянно, запойно. Страх, ненависть, ярость. Боль, злость, грусть. Счастье, радость, удивление. Он умеет хотеть, умеет мечтать, он раньше часто это делал, думал об освоении космоса, и вот теперь это стало реальностью, но покорять неизведанные просторы летают андроиды, не люди. Он мечтал стать футболистом — но лучшим квотербеком года стал чертов андроид. Даже врачи — и те сейчас силиконовые. Можно ли сказать, что пластиковые ублюдки украли мечту? Хэнк не знает, чего он хочет и хочет ли чего-то вовсе. Разве что умереть — но даже если, он давно бы уже прыгнул под поезд, поэтому даже его игры в русскую рулетку — это больше попытка дать себе желание жить, чем действительно проиграть. Хочет ли он быть счастливым? Кажется, все этого хотят, но не разучился ли он за все эти годы? Он не знает, чего хочет. Разве что — пару глотков