Я не могу большего, чем быть твоим единственным настоящим другом… («Good night, sweet girl», перевод почти Ангела)
Говоря о душе
С тех пор, как Спайк вернул душу, прошло немало времени, и вот он снова в Саннидейле, а изменений всё нет. Спайк никогда не считал свои чувства ущербными из-за отсутствия души, даже когда испытывал, в основном, ярость и азарт. И конечно он всегда — с самого того злополучного сна — знал, что любит Баффи. Есть у него душа или нет, а он полюбил её больше, чем возможно любить свою душу. У Уайльда было нечто похожее. Спайк всегда считал его сказки слишком страшными даже для взрослых. Итак, он знал, что любит Баффи, и был уверен, что любви достаточно для любви. Но Баффи переубедила его. День за днём. Фраза за фразой. Монстр. Серийный убийца. Не способный ничего чувствовать. Не способный любить. Ни жалости, ни благодарности (она быстро забыла своё обещание никогда не забывать) не заслуживающий. Никогда никаких «мы». А всё почему? Верно. Нет души. Её не было у Спайка сотню лет, и это его не заботило. И вдруг ему стало жизненно необходимо вернуть душу. Ведь пока у него нет души, Баффи не просто не полюбит его, она и человека в нём не признает. Впрочем, она могла не признать его человеком и теперь. Это же Баффи, в конце концов, и это он. Но он надеялся. Пусть не любовь. Он даже толком не знал, что. Но хоть что-нибудь. Может быть, однажды она посмотрит на него без отвращения и хотя бы самую малость пожалеет о нём. А эта тема часто обыгрывалась русскими классиками. И тоже ничем хорошим дело не заканчивалось. Вообще никогда. Заметит ли Баффи? Ведь если душа для неё так важна, она должна заметить? Сам Спайк никаких перемен не замечал. Разве что чаще обычного вспоминалась классика. Особенно книжные безумцы. Он был плохим поэтом и не понимал прелестей безумия, пока не стал вампиром. А теперь на его вновь приобретённой душе от вихря спутанных мыслей и чувств было тесно, жарко и тяжело, а ему было страшно, и он не знал — чего. Странно, но с тех пор, как он полюбил Баффи, Спайка не беспокоила роль безвредного вампира. Ему было всё равно, есть или нет в его голове чип. В тот день, когда он покидал Саннидейл, ему ни на секунду не пришла мысль вернуть прежнего себя без чипа. Теперь он понимал, почему. И без чипа он не стал бы свободным. Его чипом была Баффи. И чтобы, нет, не вернуть, но хотя бы обратить на себя её внимание, Спайку нужна была душа. Он помнил, каким слабым и жалким был с ней, как она сковывала и ограничивала его, делала несчастным, рождая сомнения, стыд и неуверенность. Без неё он стал лучше, и он был искренне признателен Друзилле за это. Но всё изменилось, и чтобы Баффи хоть раз посмотрела на него без презрения, Спайк решил в тот горький день вернуть прежнего себя с душой. И сделал это. Не так уж больно было. И совершенно не было страшно. Самое страшное случилось, когда Баффи посмотрела ему в лицо своими прекрасными безжалостными глазами и сказала: «Прости, Уильям», — и ушла, чтобы не вернуться никогда. Ложь. Самое страшное произошло намного раньше. И Спайк готов был жить в тени её презрения, ни словом не жалуясь на судьбу, если бы только… Но этого он не мог вымолить даже у монстров в пещере, где выкупил душу. Он не мог вернуть её на Небеса. Или где она была так безмятежно счастлива? Он не мог вернуть Баффи покой и ощущение любви — то, что она назвала совершенством, освещённая ярким солнцем, похожая на ангела, если только на свете существуют настолько печальные ангелы, бесконечно несчастная. Обездоленная. Спайк ненавидел Скуби-банду до глубины своей вновь обретённой души. Особенно Уиллоу. Она не захотела оставить Баффи в покое даже на том свете. А его истребительница заслужила покой. Но её свергли с Небес, и Спайк не мог вернуть её туда. И самым страшным в его жизни стали полные отчаяния слова: «Мне кажется, я была на Небесах». Он старался поддержать её, как только мог. Или вернее: только как мог? Или: как мог только он? В любом случае, выходило паршиво. Он поддерживал свою истребительницу больше, чем кто бы то ни было. Но он и больше, чем кто-то ещё, пользовался её слабостью. Он единственный знал о её уязвимости. И использовал это. Спайк отдавал себе в этом отчёт и тогда, и сейчас. Разве что сейчас он испытывал очень слабые угрызения совести. Но вряд ли это была душа. Просто он провёл слишком много времени наедине с собой, и у него была возможность всё вспомнить и обдумать, а думал он подозрительно много и честно. Он ранил Баффи. И слова «Я не хотел» не могли быть даже самым слабым оправданием. Но ведь любовь эгоистична? В этом Спайк не сомневался. Это казалось ему естественным. Даже самая чистая любовь эгоистична в своей основе, ведь человек, любя, в первую очередь хочет себе. А он даже не человек. Чего от него ожидать? Может, Баффи не зря не верила его любви? Его истребительница не могла принять любовь и даже помощь от существа без души. И он вернул душу, чтобы остаться рядом и стать её опорой в этом аду. Он не мог стать человеком, но раз душа на месте, всё в порядке, верно? Вот только Спайк до сих пор не ощущал изменений. Он просто любил Баффи — точно так же, как раньше. Спайк даже не заметил, как прибрёл в парк. Всё вокруг было странно знакомым и преисполненным предчувствия беды. Хотя, разумеется, это были его фантазии. Саннидейл оставался точно таким, каким был всегда. Ничего здесь не менялось. — Я слишком много думаю в последнее время, — произнёс он, опускаясь на качели и сжимая ладонями железные цепи. Земля тихонько поплыла под ногами. Если смотреть только вниз, жизнь кажется проще. — Одиночество располагает к размышлениям, — послышался слева размеренный, приятный мужской голос. Цепи скрипнули под тяжестью, но Спайк не обратил внимания ни на это, ни на мелькнувшие чёрные кожаные туфли с приспущенными на них синими джинсами. — Точно, слишком много мыслей, — повторил он задумчиво. — Может, нужно больше времени, чтобы ощутить её? — он перестал раскачиваться и уставился злым взглядом в пространство перед собой. — Или этот мерзавец надул меня. — Конечно надул! — раздался справа взволнованный и гневный голос. — Кто вообще, кроме тебя, идиота, поверил бы в эту чушь?! — Точно, я идиот, — согласился Спайк. — Так просто заполучить душу назад. Как я только повёлся на это? Стоп! — вскрикнул он и едва не упал с качелей, осознав, что беседует не сам с собой. — Какого чёрта здесь происходит и кто вы такие, чёрт возьми?! На качелях справа стояла белокурая и какая-то необыкновенно сияющая девушка в облегающих, выбеленных на острых коленках голубых джинсах и почти такого же цвета маечке, поверх которой была надета светло-кремовая жилетка. На ногах у неё были белые кроссовки; Спайк не смог удержать печальной улыбки при виде золотых звёзд на них (или, скорее, это были кометы с длинными и широкими, рассыпающими искры, хвостами). Он подумал, что эта девушка высокого мнения о себе, раз хочет ходить по звёздам. Лицо у неё было светлое, по-детски округлое, с румяными щёчками, на которые пролился звездопад медовых веснушек; и золотыми звёздочками были покрыты её плечи, и грудь, и руки до локтей. Ниже кожа становилась почти прозрачной и голубовато-розовой. Спайк не мог вспомнить, чтобы видел когда-нибудь раньше такие удивительные оттенки на теле женщины, и ему подумалось на мгновение, что, возможно, рядом с ними на качелях, подобно ребёнку, раскачивается призрак. Ночной ветер трепал пряди её вьющихся белоснежных волос. Они были потрясающе длинными — ниже колен — и роскошным плащом укрывали спину и плечи, и падали на лицо, норовя попасть на глаза, отчего девушка фыркала и трясла головой. Над её огромными синими-синими глазами крыльями взлетали рыжие ресницы — длинные и тяжёлые — и её тонкие мягкие губы кривились в недовольной гримасе, словно у капризной девочки. Все эти неказистые сравнения возникли в сознании за несколько секунд, пока он смотрел на незнакомку. Встряхнув головой, отгоняя глупые мысли — он давно не был поэтом-неудачником и не собирался возвращаться к истокам, — Спайк перевёл взгляд на того, кто занял качели слева от него. Это был довольно высокий темноволосый мужчина, на вид лет тридцати или чуть старше. Не шкаф, как Эйнджел, стройнее и определённо красивее. С вдумчивыми карими глазами, окружёнными опахалами чёрных ресниц, и насмешливым изгибом чётко очерченного рта. Спайк подумал, что, возможно, в нём течёт испанская кровь или, может быть, арабская, но он плохо разбирался в таких вещах. Мужчина был одет в классические тёмно-синие джинсы, лёгкую ветровку и серую футболку, а на его ногах были, по-видимому, довольно дорогие туфли, только Спайк понятия не имел, что это за бренд. В любом случае, заключил он, парочка очень странная. — Типичный Спайк, — произнёс мужчина с лёгким вздохом, не то усмехаясь, не то насмехаясь, и Спайка мгновенно вывела из себя эта его манера. — Ага, типичный из пятого сезона, — хмуро согласилась девушка, бросив на Спайка сердитый взгляд неимоверно синих глаз. — Люди, вы… — начал тот. Но девчонка нагло прервала его: — Мы не люди. — Вампиры? — с недоверием протянул Спайк. — Вау, британский акцент, да? — проигнорировав вопрос, заинтересованно произнесла незнакомка, перегнувшись через цепи и нависнув над ним, внимательно вглядываясь в лицо. Эта Рапунцель уже бесила, но её спутник вмешался раньше, чем Спайк скинул её с качелей. — Это не так важно. Главное — не люди. — Действительно, — Спайк встал, собираясь уйти. — Удачи, нелюди. — Стоять! — Рапунцель схватила его за плащ довольно цепко для почти прозрачных тонких пальчиков. — Мы к тебе. — Хорошо. Слушаю вас, таинственные незнакомцы. — А поэт в нём не до конца умер, — заметила девчонка. Спайк с неприятным чувством осознал, что она говорит серьёзно. Но понять, почему это было ему неприятно, он не успел. — А мои стихи ты не признаёшь, — откликнулся мужчина, переведя на неё обиженный взгляд. Девчонка легкомысленно отмахнулась от него: — Ты не поэт, — и, обернувшись к Спайку, начала решительно: — Короче, Спайк!.. — Мы ещё и знакомы? — прищурился тот. — Заочно, — пожал плечами он. — Но достаточно, — уточнила она. Эта парочка казалась всё подозрительнее, но уйти, ничего не поняв, Спайк уже не мог. — Слушаю вас. — Ты ни в коем случае не должен ходить в новую школу! — заявила девушка, сверху вниз глядя на него с качелей. — Почему? — меньше всего Спайка привлекала школа Саннидейла, но узнать причину было любопытно. — Пытаешь устроить АУшку? — улыбнулся незнакомец, окинув спутницу весёлым взглядом. — Устроить что? — недовольно протянул Спайк, чувствуя себя так, словно рядом с ним — иностранцы, и говорят они на каком-то незнакомом языке. — Альтернативное развитие событий седьмого сезона, — пояснил незнакомец. — А что с ним не так? — отвлечённо поинтересовался Спайк. — Много чего, — откликнулась Рапунцель. — И, во-первых, ты умрёшь в финальной серии. — Well… — кажется, Спайк начинал кое-что понимать. — Ладно. Спасибо за предупреждение. Он попытался уйти, но рывок неожиданной силы посадил его на землю раньше, чем прозвучал приказ странной девчонки: — Сядь, говорю! — Послушай, голубка! — вскочив на ноги, Спайк резко обернулся и показал своё звериное лицо. Но это не произвело на сумасшедшую никакого впечатления. Спрыгнув на землю, она придвинулась к вампиру вплотную и приподняла его подбородок лезвием длинного тонкого ножа. — Слушаю, — произнесла она тихо, уверенно и грозно, не отводя от его лица твёрдого взгляда потемневших глаз. Спайк знал о вольных охотниках за нечистью, и даже прикончил парочку, когда они с Дру колесили по Америке, и ему запоздало пришло в голову, что эти двое, вполне возможно, из рядов последователей доктора Ван Хельсинга. Тем более что рукоять изящного ножа, похожего на крыло ласточки, опасно поблёскивала явно драгоценным металлом в свете луны. — Серебро, да? — отстраняясь от воинственно настроенной девицы, уточнил Спайк как можно спокойнее. Он не собирался умирать в ночь возвращения в Саннидейл. Не раньше, чем Баффи заметит его душу. Девчонка презрительно изогнула губы. — Испанская сталь! — Спайк почти услышал «придурок» в конце этой фразы, но она вернула ему самообладание. — Я вампир. Ничего? — поинтересовался он, надеясь в следующее мгновение увидеть либо удаляющуюся спину и сверкание подошв звёздных кроссовок, либо кол, против которого, в качестве самообороны, мог пустить в ход грубую силу. Но Рапунцель снова удивила его, откликнувшись равнодушно: — Абсолютно. — Убери наваху, — будто нехотя вмешался её спутник, с обречённым видом наблюдавший это противостояние. — Не пугай покойников. Спайк не успел осознать последние слова. — Я ему ничего не сделаю! — возмутилась Рапунцель и вдруг, мгновенно остыв и спрятав нож за пояс, приблизила к лицу Спайка солнечное от веснушек лицо. — Слушай, почему у тебя корни отрастают? Вроде не должны. — У мертвых волосы, наоборот, быстро растут, — поправил её спутник. — Не говорите обо мне как о покойнике! — возмущённо взвизгнул Спайк. Незнакомцы посмотрели на него с интересом: парень — с издевательским, а девчонка, к досаде Спайка, с вполне искренним. — А ты кто? — спросили они хором. — Я вампир! С душой! Наверное… — Спайк всё меньше в это верил. Девчонка фыркнула, и несколько прядей извитых колечками белых волос взлетели над её головой, сияющие подобно нимбу; в свете фонаря они и правда были похожи на нимб — всего одно мгновение. Спайк моргнул, и наваждение сгинуло. Всё же в той пещере его сильно отлупили по голове. — Про душу мог бы и не уточнять, — сказала она, словно наличие души у вампира было чем-то само собой разумеющимся. Посмотрев в её огромные искренние глаза, Спайк снова сел на качели. — Слушаю вас, — повторил он в третий раз. Не то чтобы его интересовало, что они могут рассказать, просто захотелось побыть немного рядом с этой сумасшедшей, которая, кажется, верила в его душу больше, чем он сам. — Начнёшь с канона? — поинтересовался незнакомец, прислонившись к цепи щекой и насмешливо глядя на спутницу. И та, сдув с глаз длинные пряди, действительно начала с канона. Спайк слушал и хмурился, поражаясь тому, как точно осведомлена эта Рапунцель о его жизни с 1880 года. Что-то она могла узнать от вампиров и демонов, что-то прочесть в книгах. У Джайлза была одна, и женщина из комиссии говорила, что писала о нём работу, следовательно, источника, как минимум, два. Но ради бога, а точнее — кровавый ад! — откуда ей известно, что и как у них было с Баффи?! Вплоть до фотографий Баффи, которые он крал, и портретов, которые писал по памяти, и того, при каких обстоятельствах Баффи узнала об этом, и с какой руки она ему врезала, отправив в полёт, окончившийся в его личном иконостасе. Эта Рапунцель так и сказала: «отправила в полёт» и «сбил свой домашний иконостас». — Вы люди вообще… — начал Спайк, опустив налившуюся тяжестью голову на ладонь, и тут же вскинул её, услышав слова девчонки. — Мы не люди. Можешь проверить. Твой чип на нас не среагирует. Но! — она вскинула подбородок и каким-то образом, будучи ростом в метр с очень небольшим, умудрилась посмотреть на него сверху вниз. — Имей в виду, ты получишь сдачи! — Bloody hell! — простонал Спайк. — Что он сказал? — девчонка сосредоточенно нахмурила лоб и свела светлые пушистые бровки. — Кровавый ад, полагаю, — ответил её спутник. — Интересно, почему он всё ещё говорит на английском языке? — А на каком языке я, по-вашему, должен говорить?! — возмутился Спайк. — Стоп! А на каком языке я говорю? Он только теперь осознал, что его слова звучат странно. — На русском, — без тени удивления ответила Рапунцель. — Билингвистов, — она старательно выговорила сложное слово, — у нас нет, так что мы приходим со своим языком. — Bloody hell! — А ты, похоже, слишком привязан к своему, — заметил мужчина. — Это ж как глубоко у вас, англичан, язык Шекспира на подкорке… — Я тоже не билингвист, — развеял его непонимание Спайк. — То есть, если говорить о человеческих языках. — Да, я помню про язык фа… — Рапунцель нахмурилась, вспоминая слово. — Фа… чего-то там, когда ты Гайлза узнал в образе монстра, ты сказал, что понимаешь его. — Bloody hell, — едва слышно прошептал Спайк, даже не обратив внимания на то, как исковеркана фамилия наблюдателя. Незнакомец выглядел немного разочарованным, но сказал только: — Тогда это всё объясняет. Ладно, общаться мы можем. Итак, в конце шестого сезона ты возвращаешь душу, а в седьмом Саннидейл и мир ждёт очередной Апокалипсис. — В котором ты, если останешься здесь, погибнешь! — заявила девчонка, устраиваясь на качелях рядом со Спайком и глядя на него с нежностью и сочувствием. — Этот твой чёртов грандсир свалит на тебя роль держателя опасной магической хрени, и ты сгоришь к чёрту! — Извини ей её манеры, — вздохнул мужчина, — вернее, их отсутствие. Но суть передана верно. И начнётся всё со школы. — Поэтому ты не должен туда ходить! — снова вмешалась девчонка. — Почему я должен вам верить? — спросил Спайк. Он верил им, и это не нравилось ему больше всего. — Потому что я смотрела седьмой сезон, и ты точно умер! — воскликнула девчонка. Спайк невольно улыбнулся. Надо же, оказывается, кому-то на свете есть дело до его жизни. Улыбка вышла слабой, печальной и жалкой, и, должно быть, посочувствовав ему, незнакомец поспешил остановить очередной поток «спойлеров» (так эти странные существа называли свой рассказ о будущем или о седьмом сезоне, как они выражались). — Он мир спасал, — мягко произнёс он. Рапунцель это, однако, нисколько не успокоило. — Мне пофиг! — бросила она. — Таких миров напридумывать можно хоть сто штук в год! А он один. — В ней говорит шиппер Спаффи, — пояснил незнакомец. — Пожалуйста, переводи непонятные слова, — вздохнул Спайк. Да, теперь он им точно верил по какой-то необъяснимой причине. Или он хотел верить. Не столько в то, что спасёт мир и наконец пригодится Баффи, сколько в то, что он нужен кому-то вот такой, какой есть. — Как это жалко… — Да нет, — возразила Рапунцель, вызвав у Спайка ощущение дискомфорта этой противоречивой фразой. — Ты весьма эпично умер. — А Ангел, значит, выжил? — с кривой улыбкой уточнил тот. Рапунцель внезапно вскочила с места и гневно потребовала: — Не зови его моим именем! Спайк перевёл на неё недоумённый взгляд, но, поняв, в чём дело, весело усмехнулся. Значит, Рапунцель — тёзка Эйнджела. Интересно, почему ей так не хочется делить с ним имя? Не активированную душу грело подозрение о неприязни, которую юная леди питает к нему. Она ведь уже отзывалась о нём нелестно. Но с чего вдруг? Неужели из-за «магической хрени», которую Эйнджел передаст ему, и которая станет причиной его смерти? Из-за него? Возможно, Спайк ощутил слабое присутствие души в районе солнечного сплетения при этой мысли. Или он просто был голоден. — Успокойся, по-английски это звучит «Эйнджел», — увещевал спутницу меланхоличный незнакомец, — имя такое. — А Ангел, по-твоему, что?! — взвилась та. Спайк хотел спросить, в чём разница, но вовремя сообразил, что на русском имя может звучать иначе (почувствовать этого он не мог, он до сих пор не вполне осознавал, на каком языке говорит). В итоге, повинуясь своему характеру, он решил подшутить над забавной девчонкой. — Ну, знаешь, такие, с крылышками, — усмехнулся он, обходя беснующуюся Рапунцель. И остолбенел. — Крылья, bloody hell! Размахивая руками, девушка скинула плащ из волос, и Спайк увидел, что и майка, и жилетка у неё не имеют спинок и держатся на верёвочках на шее и талии, а из лопаток растут самые настоящие крылья. Не как у ангелов, по размеру не больше голубиных, и обломанные; хоть и белые, но грязные, а на краях, кажется, даже со следами побуревшей от времени крови. Но крылья, которые, чёрт возьми, растут из её спины! — Крылья, — повторил он оторопело, наконец, осознав, почему девчонка так бесится и не хочет ни с кем делить своё имя. — Почему у тебя крылья? — Потому что наша создательница латентная извращенка? — рассеянно откликнулся незнакомец, отпуская успокоившуюся Рапунцель (а теперь Спайк знал, её зовут Ангел). — Почему латентная? — удивилась та. — Эй! Я всё слышу! — прогремел над ними гневный женский голос. Незнакомцы переглянулись и одновременно подняли головы к тёмному небу. — Слушай на здоровье, — сказала она. — Рад за тебя, — сказал он. — Bloody hell, — выдохнул Спайк, падая на качели и хватаясь за цепи в надежде не вырубиться раньше, чем узнает всё (это было бы совсем не круто для вампира, тем более, такого как он, да ещё с душой). — Это ещё кто? Ваш ангельский друг? — Ни в коем случае! — поспешила разуверить его Ангел. — Ваш демонический враг? — нервно усмехнулся он. Это всё становилось похожим на игру и игру забавную. А если он скоро умрёт, почему бы не позабавиться напоследок? — Нет, разумеется, — Ангел, присев на качели, перегнулась через цепи и заглянула ему в лицо. — Кончай придуриваться, Вилли, нам ещё тебя от смерти спасать. — Премного благодарен за вашу заботу, милая леди, — улыбнулся Спайк. Он хотел добавить: «И за то, что помнишь моё имя и произносишь его так ласково», — но не стал. — Так кто это? Нежить? Нечисть? — Хей! Я ведь сейчас брошу печатать, и подыхай в своей Адской пасти без последнего «прости»! — раздался с небес разгневанный возглас. Спайк посмотрел на незнакомца, присевшего на бортик песочницы, и тот понял его молчаливый вопрос. — К нечисти она отношения не имеет. Почти, — он прищурился от молнии, сверкнувшей в безоблачном небе прямо над его головой, но напуганным не выглядел ни в коем случае. — По крайней мере, это не та нечисть, на которую вы можете охотиться со своими Скуби. — Откуда ты знаешь? — изумился Спайк. — Сериал, — вздохнула Ангел. — Я тебе про него битый час говорю. — Да, конечно, — быстро согласился Спайк. И как он мог забыть об этом? — Про истребительницу снимут сериал. — Семь сезонов. — Да. И я умру в седьмом. — В «Ангеле» воскреснешь, но мне не нравится это… — В ней говорит шиппер Спаффи, — усмехнулся незнакомец. Спайк всё ещё не знал значения этих слов, но из предосторожности не стал уточнять. — Хорошо. А это… — он указал на небо, — дух? Демон? — Наша создательница, — ответил незнакомец, и до Спайка наконец дошёл смысл этой фразы. Создатель. — Тогда… — сглотнув, произнёс он, — бог? Незнакомец поднял на него серьёзный взгляд и едва заметно улыбнулся, слегка скосив рот вправо. — В некоторые моменты времени. В определённых реальностях. Для некоторых существ. В определённой степени. Может быть, — ответил он. — Серьёзно, какую сказочную дурь вы пользуете? — пожаловался Спайк. Незнакомец улыбнулся, но совсем иначе, чем прежде, не насмехаясь, а смеясь — впервые за всё время беседы в его тёмных глазах загорелись янтарные искорки смеха. — Ну вот, сам спросил, сам ответил, — посетовал он. — Сказочную. — Надеюсь, к утру я не сойду с ума, — тихо пробормотал Спайк. Ангел услышала его. — Не сошёл же за сто лет с Дру. — Откуда ты… — Спайк пристально посмотрел в медовое лицо. — Дай догадаюсь. Сериал? — В точку. Некоторое время Спайку потребовалось, чтобы осмыслить новые сведения. Одно дело — вампиры, охотники на нежить и даже истребительницы и совсем другое — существа непонятного происхождения и природы, которых, к тому же, кажется, поддерживает кто-то вроде божества. — Как вы вообще сюда попали? — спросил он, наконец. Ангел пожала плечами: — Ноута с доступом к интернету было достаточно. — Кто вы? — Порождение виртуальности? — предположила девушка. — Порождение больной фантазии? — поправил её мужчина. И в ответ на гневный возглас из-за туч они ответили почти хором: — Дай нам поговорить наедине! — Или хотя бы дай ему поверить, что мы наедине, — уточнил незнакомец, кивком указав на Спайка. — Так что со мной будет в седьмом сезоне вашего выдуманного сериала? — усмехнулся тот увереннее. Он уже имел дело с богинями, в конце концов. — Ну, в седьмом сезоне ты, во всяком случае, начнёшь носить приличную обувь, — вставила Ангел прямо посреди его размышлений о том, что не так уж страшны боги и их слуги. — Oh my God! Женщина, и ты мне говоришь о приличной, — Спайк скользнул взглядом по звёздным кроссовкам, — обуви?! — Британский акцент во всей красе, — заметил незнакомец. — Я даже не всё разобрала. — Кровавый hell! Что?! — Адаптируешься, — задумчиво произнёс он. — И нечего тут чтокать, — сердито сказала она. — Мне надо выпить, — пробормотал Спайк. Незнакомцы переглянулись, и девушка отрицательно замотала головой: — В прошлый раз алкоголь не особо помог. — В прошлый раз? — Спайк попытался догадаться, что она имеет в виду, и не смог. Возможно, он действительно слишком много пьёт, чтобы выделить один раз, когда алкоголь ему не помог. — Не с тобой, — уточнила Ангел. — Ладно, давай к седьмому сезону, — поторопил её спутник, который уже несколько минут занимался строительством замка в песочнице. — У нас не так много времени до рассвета. — И то верно, — согласился Спайк. — Итак, что там с Апокалипсисом? Ангел сердито сощурила глаза. — Да пофиг мне на ваш Апокалипсис. Просто не суйся в школу, оке? — она заглянула Спайку в лицо. — А лучше вообще мотай отсюда. Спайк усмехнулся. Да, это будет забавная игра, что бы это ни было на самом деле. — Послушай, ангелок, — произнёс он, растягивая слова, — если ты хочешь, чтобы я поверил тебе, ты должна рассказать мне всё. Что в школе? — Подвалы школы Саннидейла знамениты, — заметил незнакомец, обтачивая неизвестно откуда взявшимся совочком крепостную стену. — Что обнаружится там на этот раз? — серьёзнее спросил Спайк. — Первичное зло. Угроза для всего человечества, которая пробудит убервампиров. Многотысячную армию убервампиров, — уточнил незнакомец, — для уничтожения мира, начиная с Саннидейла. — И что, ты говоришь, со мной будет, если я пойду в эти подвалы? — произнёс Спайк напряжённо. Незнакомец оторвался от своего, похоже, безумно увлекательного занятия и посмотрел ему в лицо — прямо и пристально. И голос его прозвучал пугающе, хотя, вроде бы, совсем не изменился, если только стал немного твёрже — примерно как сталь. — Побочный эффект наличия души, как ты её понимаешь, — ответил он. — Душевная болезнь. — Крыша у тебя потечёт, — дала свою формулировку Ангел. И продолжила печально: — Первичные захватят твоё сознание, повернут пару винтиков, подчинят тебя и заставят убивать людей. Тебе это не понравится. Ты едва не убьёшь Баффи, ранишь Дон, сам изведёшься и почти свихнёшься. Даже будешь уговаривать Баффи убить себя. На полном серьёзе, — уточнила она. — Хорошего мало. — А если я не буду туда соваться? — спросил Спайк, поднимаясь с качелей. Незнакомец усмехнулся краем рта, поняв его намерение. Но Ангел была как все девушки и, конечно, ничего не понимала. — Как минимум, ты, скорее всего, выживешь, — она пожала плечами. — Я же сказала, ты спасёшь Баф… и мир, пожертвовав собой в день Апокалипсиса. Потом Веден одумается, и тебя воскресят. Фан-сервис, — вздохнула она и продолжила воодушевлённо: — Ты даже в космос слетаешь, заимеешь собственный звездолёт, и разумные жуки ростом с человека будут тебе служить! Но это уже во вселенной комиксов. — Вернёмся к Апокалипсису, — мягко остановил её Спайк. — Иначе его никак не предотвратить? Ангел развела руками и растерянно прикусила нижнюю губу. — Не знаю, по сценарию убили тебя. — Вот обрадовала, — улыбнулся Спайк. И в этой улыбке не было горечи или огорчения. — Всегда пожалуйста, — откликнулась девчонка и вскочила с качелей, когда вампир обернулся к ней спиной и, помахав над головой ладонью, направился к выходу из парка. — Ты куда? — В школу. Гляну, что там творится, — не оборачиваясь, откликнулся Спайк. Он прошёл уже достаточно, чтобы оставить ночных путешественников позади, но невозмутимый голос темноглазого парня прозвучал над самой его головой: — Новость о предстоящих длительных мучениях и не самой славной смерти до тебя по какой-то причине не дошла? Спайк повернул голову и встретил его серьёзный, заинтересованный взгляд. — Именно что дошла, — ответил он. — В прошлый раз я не спас Баффи. Но не теперь. Незнакомец мимо него посмотрел в глаза спутнице. — Решительно настроен. — Респект, — коротко откликнулась та. — Хотя идиот, конечно. В седьмом сезоне у вас, кроме платонической близости, даже не будет ничего… Спайк резко затормозил и обернул к ней просиявшее надеждой лицо. — Баффи сблизится со мной?! — почти выкрикнул он. Ангел равнодушно пожала плечами. — Думаю, если бы не ты, сблизилась бы, — откликнулась она. — Но ты обрёк себя на воздержание. Спайк нахмурился, решительно не понимая смысла этих слов. — Хочешь сказать… — он не мог в это поверить, — Баффи будет… как это? Баффи захочет сблизиться со мной, но я не захочу?! Такого быть не могло! — Не то чтобы, — откликнулась Ангел, садясь на край тротуара лицом к дороге. — Просто ты же переболеешь головой, — она крутанула пальцем у виска, описав широкий круг, — и после этого ты… — прищурилась, подбирая слова, — проведёшь черту. — Ты станешь жадным, Уильям, — раздался над ними голос незнакомца, в котором, как при первом его появлении, явственно звучала улыбка. — Ты захочешь больше, чем её тело. Душу или никак. — Душа Баффи никогда не будет моей, — безнадёжно вздохнул Спайк. Опустился на асфальт рядом с Ангелом и крепко обнял колени, уткнувшись в них подбородком. — Не знаю, как насчёт души, но она скажет, что ты в её сердце, — заметила та. Взгляд Спайка остановился. Скорее всего, он ослышался. Или у белокурой грубиянки тот же диагноз, который она пророчит ему. Баффи скажет, что он — в её сердце?! Бред! Но приятный бред, во всяком случае. — Можно об этом чуть подробнее? — попросил он тихо. — Да на здоровье, — отмахнулась девчонка. — Хоть весь сезон посерийно. Спайк поднял взгляд к небу. У него есть время выслушать немного сладкой лжи, прежде чем отправиться в школу и встретить Первичное зло. В этой части пророчества незнакомцев он по какой-то причине ни минуты не сомневался.Об одиночестве
Баффи часто вспоминает Спайка. Баффи скучает по Спайку. Баффи никогда никому не признается в этом, но ей не хватает Спайка. Не секса с ним, а его, который так долго, неуклюже и безуспешно, так по-человечески глупо пытался сблизиться с ней. Не через постель. К постели их отношения свела она. Спайк пытался поддержать её как свою любимую. Хотя как он мог любить?! Он же вампир! Вздохнув, Баффи отошла от окна. Привычка выглядывать под деревом во дворе худощавую фигуру в плаще стала сродни зависимости. Баффи скучает по Спайку, хотя она даже себе никогда не признается в этом. Как может любить вампир? Без души? Что ж… она человек, и её душа на месте, но это нисколько не помогает. И Баффи завидовала Спайку, который не боялся любить, даже если не мог. Теперь она сомневается, а правда ли он не мог этого? Ведь он единственный прорвался сквозь её отчуждённость и отчаяние, чтобы поддержать, когда жизнь здесь, в аду, была для неё хуже тысячи смертей. Ему хватило на это упрямства и злости — очень много злости и жестокости, — но и не только. Ему хватило неравнодушия к ней. Неравнодушие — у того, у кого нет души. Не смешно ли? Смешно до слёз, и иногда Баффи плачет, тоскуя по утраченному чувству нужности. Пусть даже и Спайку. Оно одно согревало её всё это время, хотя, разумеется, она никогда не любила и никогда не могла бы полюбить Спайка в ответ. Баффи очень скучает по Спайку, но учится жить и с этим. Она привыкла жить в аду и к этому привыкнет.О решимости
Слушая сверхэмоциональный рассказ Ангела, который редкие реплики её спутника делали чуть содержательнее и понятнее (девчонка слишком много внимания уделяла его, Спайка, переживаниям, и за вихрем её гнева сложно было проследить линию повествования, но безымянный незнакомец вносил ясность буквально парой слов — талант, не иначе), Спайк думал, что хочет прожить всё это. Ощутить заботу Баффи, услышать, что она верит в него, и пусть ему суждено умереть, а Баффи, скорее всего, будет с Эйнджелом — он не пожалеет ни о чём, если это сбудется. Он жил долго. Пора закругляться. А смерть ради его истребительницы казалась Спайку лучшей из смертей. Ангел говорила, что он сам проведёт черту между ними и не переступит её до самого конца, хотя Баффи станет ему по-настоящему близкой. И Спайк думал, что должен был провести эту черту раньше. Он мог сблизиться с Баффи после её возвращения с Небес, но упустил свой шанс. Тогда Баффи доверялась только ему, он мог стать ей самым близким другом, но ему было мало этого, и он всё испортил. Теперь он понимал свою ошибку. Он не должен был брать тело Баффи, не получив её сердца. В этот раз он всё сделает правильно. Он завоюет сердце Баффи; в первую очередь сердце, пусть даже только сердце, но завоюет его. И неважно, если Баффи его не полюбит. Она увидит в нём человека. Она поймёт, в этот раз точно поймёт и поверит в его любовь. — Почему ты хочешь помочь мне? — спросил он, посмотрев в погрустневшее лицо Ангела, когда та закончила рассказ. — Ты же, — он коротко усмехнулся, — смотрела сериал и хорошо знаешь, какой сволочью я был. Я думал только о себе и заставил Баффи страдать… много раз. Ангел накрутила на палец длинную прядь и недовольно поджала губы, прежде чем ответить. — Внушение истребительницы — сильная штука, — сказала она, наконец. — Ты до середины сезона будешь считать себя моральным уродом. Не то чтоб это не так в общем, но в отношении неё… — она вздохнула. — Знаешь, Вилли, есть разница между тем, что ты думаешь и чувствуешь. Ведь на самом деле ты не хочешь и никогда не хотел, чтобы она страдала, тем более из-за тебя. — Точно, ты же смотрела сериал, — откликнулся Спайк удручённо. — Ещё немного, и я поверю, что он существует. — В таком случае, поторопись. И текст, который ты прячешь в кармане, — Ангел выразительно посмотрела на него, вызывающе подняв брови, — если ты намерен умереть за неё, может, хоть сейчас дашь себе выговориться? Тем более, слова «я не могу большего, чем быть твоим единственным настоящим другом» просто обязаны быть произнесены. — Откуда ты… — Спайк судорожно скомкал лист бумаги в кармане плаща. — Только не говори, что сериал! — Фанатское видео, — откликнулась Ангел. — «GotR» исполнили эту песню, ну, а фанаты Спаффи насобирали видеоряд. — Довольно трогательный видеоряд, — заметил незнакомец, оторвавшись от чтения объёмной книги, которым он занимал себя, закончив строить песочные замки. Света от фонарей было немного, но ему, похоже, хватало. — Кстати, «GotR» — это «Ghost of the robot», название группы. Автор песни — Чарли де Марс, если тебя интересует. Спайка это нисколько не интересовало, но… Кто-то сочинил его песню ещё раз, и кто-то спел её, и множество людей видели тот самый видеоряд с ним и Баффи, и им не показалась отвратительной его любовь? Никому из них? — Мне особенно кровавая партитура понравилась, — согласилась Ангел, — и вообще, хорошо смонтировали Джейми и Спайка. Канон к канону. — Что за Джейми? — поинтересовался Спайк, чтобы прервать эту беседу. — Джеймс Марстерс, — ответил незнакомец. — Актёр, певец. Сыграл роль Спайка. — Ах да, сериал про истребительницу, — согласился Спайк. Не было смысла оспаривать существование этого сериала с теми, кто, по их словам, сами не вполне реальны. — И что, хорошо сыграл? — Фанатам понравился настолько, что с четвёртого сезона тебя начали выводить в главгерои, а в итоге сделали мучеником, — сердито ответила Ангел. — Пятый и шестой сезоны уже сплошной фан-сервис. Спайк ещё раз отметил незнакомое слово, но решил не отклоняться от темы разговора. — Седьмой, по сути, тоже, но, полагаю, у Уэдона не было выбора, — произнёс безымянный незнакомец. — Ни Эйнджел, ни Райли так не котировались у девочек-подростков. Один слишком сложный, другой слишком простой. Хотя, конечно, каждый нашёл свою аудиторию. — Но оба проиграли тощему блондированному невротику, — заметила Ангел. Спайк наградил её тяжёлым взглядом, но девчонка нисколько не смутилась. — Серьёзно, — добавила она, — половина твоих русских фанаток наверняка хотят подкормить тебя. — Борщ, блины, котлеты? — припомнил Спайк знакомые названия русских блюд и заключил угрюмо: — Водка? — Самогон, — поправила его Ангел невозмутимо. Спайку закралась мысль, а умеет ли эта девушка вообще смущаться, но выяснить это он не успел. — Наверняка этого хочешь только ты, — мягко улыбнулся незнакомец, снова отвлекшись от чтения, и сочувственно посмотрел на сникшего вампира. — Так что насчёт ночной серенады? — Чтобы разбудить весь квартал и разозлить Баффи? — хмуро спросил тот. — Да и не нужно ей это. Ангел и её спутник переглянулись через понуренную голову и, кажется, поняли друг друга без слов. — Что касается Баффи, полагаю, она всё же больше девушка, чем орудие войны с демонами, — произнёс он, — и любая девушка будет, как минимум, польщена услышать песню, посвящённую ей. А всё остальное решаемо. — Да или нет? — бросила она и добавила напористо: — Подумай, Вилли, это твой единственный шанс по-человечески сказать о своих чувствах! Если хочешь, мы ей даже память потом затрём, но не высказаться вообще… — Вы и такое можете… — апатично произнёс Спайк, изучая асфальт между своих ботинок. — На нашей стороне, если помнишь, в некотором роде бог, — откликнулся незнакомец. — Только в некотором роде и «может быть», — припомнив его слова, горько усмехнулся Спайк. Незнакомец коротким хлопком закрыл книгу и аккуратно пригладил на твёрдом тёмном переплёте кончик блестящей в свете фонарей зеленоватой ленточки-закладки. — Нет абсолютных богов. Но это уже философия. Так мне звать гитариста и бас? — уточнил он свой вопрос. — Мы всех в округе поднимем, — уныло возразил Спайк. С каждым словом мужчины он всё сильнее хотел спеть для Баффи эту песню, которую сочинил ещё по пути в пещеру, но ему было страшно от мысли, что Баффи может не принять от него даже песни. — Не поднимем, если никто не услышит, — уверенно возразил незнакомец. — Всё решаемо, пока мы здесь. Спайк нахмурился. — Заклинание? — предположил он. — Вы можете использовать магию? — Лучше, — усмехнулся незнакомец и крикнул в ночное небо: — Эй, реал, приём! Веришь, что серенаду Спайка не услышит никто, кроме Баффи? — Так же, как в то, что Джеймс Марстерс никогда не делал пластику скул, — ответил знакомый голос. — Да, она верит в чудеса, — удовлетворённо протянул мужчина. — Осталось собрать группу и добыть инструменты. — Чур, я на ударных! — радостно прокричала Ангел, подскочив на месте. — Я у вас буду вместо Джордана! — Нравится ей этот парень… — задумчиво и слегка недовольно произнёс её спутник. — Как Джордан вообще может не нравиться?! — изумилась Ангел, улыбаясь своим мыслям. — Он же как зайчик Энерджайзер за барабанами! — Так себе комплимент, — пробормотал незнакомец, но на эти слова она не обратила внимания. — Хёгни! Взметнув с асфальта обрывки газет, мимо них пронёсся восхитительный Харлей и, развернувшись на девяносто градусов, остановился неподалёку. Спайк прищурился, пытаясь рассмотреть рокера (а без сомнения это был рокер), соскочившего со своего железного коня и вразвалку шагавшего к ним. В темноте он первым делом обратил внимание на лохматую рыжую гриву, заплетённую в пару кривых косичек по бокам, и такую же рыжую и косматую бороду длиной почти до груди. Потёртая кожанка, потёртые на коленях джинсы, чёрная бандана и перчатки без пальцев завершали образ. — Это ещё что за… — лохматый подошёл ближе, и фонарь осветил его целиком. Спайк прервал заготовленную речь и возмущённо вскрикнул: — Гном?! — Это Хёгни, — невозмутимо ответила Ангел и обратилась к двухметровому рокеру-гному, с ленивым и осмотрительным ожиданием наблюдающему за ней: — Хёгни, это Спайк, и нам нужно… — она задумалась на мгновение, — две электрогитары, бас и ударные. Всё? — уточнила она, обернувшись к спутнику. Тот кивнул. — И динамики с микрофонами, — добавила она, — на твой вкус. Хёгни некоторое время пристально смотрел на неё холодными и чистыми, без вкраплений, синими глазами, ярко выделявшимися на крупном рыжем лице, а потом коротко хмыкнул. И Ангел, скривив губы, произнесла: — Всё на твоё усмотрение, но пусть это будут визуальные копии, оке? — гном не спешил отвечать, и, преодолев раздражение, она добавила тише: — Спайк собирается петь серенаду для своей любимой, и мы хотим помочь. Поскольку в ближайшем будущем он, скорее всего, умрёт, — в глубине водных глаз вспыхнула ярость, в зеркалах ледовых отразилось понимание. — С нами? Хмыкнув ещё раз, здоровяк развернулся и направился к мотоциклу. — Вопрос с инструментами решён, — заключила Ангел. — Две гитары, бас и ударные есть, — вслух рассуждал её спутник. — Ты ведь на электрогитаре? — спросил он Спайка. Тот кивнул. Он уже привыкал к странной осведомлённости незнакомцев. Хотя сериал про истребительницу — это бред чистой воды. — Значит, ещё человек. — Как насчёт не человека? — послышался из темноты мелодичный голос, и черноволосый парень, весь в чёрном и с чёрными, маслянистыми, как нефть, глазами, отделившись от ствола дерева, весело усмехаясь, приблизился к Спайку. — Маркус. Спайк только хотел ответить, но незнакомец быстро прервал его: — Спайк! — и добавил: — Ни в коем случае не называй ему настоящее имя. И, кстати, можешь его расспросить о продажных душах. Он как раз на них специализируется. — Продаёт или покупает? — криво усмехнулся Спайк. — Соблазняю, юноша, — опасно улыбнулся Маркус. — Кража — это низко. А продажные души не нужны никому. — Цитата! — хором воскликнули Ангел и её спутник. Маркус непринуждённо рассмеялся. — Конечно, конечно, жирный знак копирайта, — начертав в воздухе спираль длинным изящным пальцем, сказал он и, обернувшись к Спайку, добавил полушёпотом, словно делясь важной информацией: — Защищают авторские права. Что до вас… — он снова опасно улыбнулся, обнажив ряд острых белых зубов. — Желаете избавиться от души? Могу поспособствовать. — Спасибо, нет, — немного отступив, ответил Спайк. Он ощущал опасность, исходящую от этого чёрного человека. Или не человека, если верить ему. — Я недавно её вернул, и она мне ещё не надоела. — В таком случае, возможно, в будущем, — протянул незнакомец. — Душа — это так утомительно, вы должны помнить, Уильям… Пратт, верно? И он злорадно рассмеялся, уловив страх в голубых глазах вампира. Смех оборвался, едва тонкое лезвие коснулось его горла. — Свали в туман, Марко, он мой, — угрожающе произнесла Ангел, глядя ему в глаза пристально и грозно. Ей пришлось изо всех сил вытянуться на носочках, чтобы достать до горла, но Спайк ни на секунду не усомнился, что она сильнее этого типа. Маркус, кажется, считал так же, во всяком случае, послушно отступил от него и направился к Хёгни, вернувшемуся на грузовике вместо мотоцикла и уже выгружавшему из него инструменты и аппаратуру. Остановившись перед открытым кузовом, Маркус принял у гнома гитару. — Вы санкционировали кражу?! — донёсся до Спайка его весёлый смех. — Не кражу, а заимствование. Это визуальные копии, — поправил спутник Ангела. — Да нет, это оригиналы! — ещё веселее возразил Маркус. И ночные знакомцы Спайка воскликнули в один голос: — Хёгни, блин! Хёгниблин остался равнодушен к их возмущению. Он считал, что если играть на публике, тем более серенаду для любимой, тем более, в первый и последний раз, нужно использовать лучшие инструменты. И он в любом случае намеревался вернуть обратно и их, и грузовик. — Он ещё и машину угнал, сволочь такая, — пожаловалась Ангел, садясь рядом со Спайком. Тот улыбнулся, не в силах посочувствовать ей. — Что с ним не так? — Можно, не надо об этом? — попросила девушка жалостливо, снизу вверх заглянув ему в глаза. И Спайк пожалел её (она и правда переживала), не стал больше ничего говорить и накрыл её плечи своим плащом. Было прохладно, а Ангел — в невесомой маечке и жилетке — была почти не одета. — Я хоть хорошо спел? — спросил он, погодя. — Ну, в этом вашем выдуманном видео. — Клёво! — восхищённо выдохнула Ангел. — Душевно, — иронично усмехнулся Марко, ставя на землю один из барабанов. Спутник Ангела настраивал гитару. Он собирался играть на акустической, цвета кофейных зёрен, чуть потёртой на боках, с серебрящимися в тусклом свете струнами. Спайк подумал, что тоже хочет сыграть на ней, но одёрнул себя: он давно не был бездарным мечтательным поэтом. — Не Караченцов, но вполне, — произнёс он медленно, подбирая мелодию. — На уровне. А Хёгниблин, прервав установку аппаратуры, с одобрительной ухмылкой поднял вверх большой палец. Спайк удивился, что этот здоровяк до сих пор не произнёс ни слова, но не задал вопроса: Ангел доверчиво прилегла к нему на плечо и закрыла глаза. Он не знал, спит ли она, но решил не тревожить. Эта белокурая Рапунцель ему нравилась, и он был обязан ей. В чём бы ни заключалась причина её поступков, но сейчас она давала ему шанс быть собой перед Баффи хотя бы один раз. — Спасибо, ангелок, — шепнул Спайк и вздохнул. Пророчество Ангела казалось ему всё более реальным, но что если Ангел и её приятели и есть первая стадия его безумия? Это неплохое начало — вот что он решил и, мечтательно улыбнувшись, прислонился виском к макушке задремавшей девушки.О мужестве
Он старался помочь ей. По-своему, по-дурацки, но старался. Если бы не он, она села бы в тюрьму за убийство, которого не совершала; или превратилась в кучку пепла, сожжённая собственным отчаянием; или была убита одним из тех вампиров, которых, защищая её, уничтожил он. И это лишь немногие фрагменты их общего прошлого (само наличие которого Баффи, разумеется, отрицала и будет отрицать всегда). Спайк спасал её. Раз за разом. Много раз. Так и не дождавшись ни слова благодарности. Она не сказала ему «спасибо» даже за Дон. Она обещала не забывать его помощи, но «спасибо» не смогла произнести даже тогда. Баффи решает, что когда Спайк вернётся, если он вернётся, она обязательно скажет «спасибо». И «прости». С улицы слышен шум автомобиля, и она идёт к окну, чтобы посмотреть, в чём дело. Ей совершенно не спится в последние месяцы, и Баффи думает, что это чувство вины. Это её невыплаченные долги напоминают о себе. А если Спайк больше не вернётся к ней, она не сможет выплатить их никогда. Она давно не удивляется, думая, что Спайк должен вернуться к ней. На улице трое мужчин — два брюнета и один ярко-рыжий и косматый, как тролль, — устанавливают музыкальные инструменты. Баффи прижимает к стеклу ладони и щурится, заинтересованная этим зрелищем. Кому пришло в голову устраивать концерт здесь, ночью? Но на асфальте стоят динамики и барабаны, и четыре гитары лежат рядом. Неужели ночная серенада? Дочка соседей напротив как раз в том возрасте, когда девочки начинают привлекать внимание мальчиков. Хотя вряд ли этих мужчин заинтересовала малышка Вайолет. Заметив, что динамики незнакомцы поворачивают к её дому, Баффи надеется, что и не Дон тоже. И уж точно не она. Баффи грустно улыбается этой мысли. Однажды Спайк пел для неё. «Перестань приходить на мою могилу!» — просил он. Он множество раз повторил: «Позволь мне покоиться с миром!» И даже сказал: «Верни мне мою любовь и дай похоронить её в яме шесть футов глубиной». Наверное, он уже похоронил её, думает Баффи и глубоко вздыхает. Весь тот концерт был вызван магией демона, конечно, как и их поцелуй, но Спайк очень хорошо поёт, как оказалось, — у него приятный голос и есть слух. Она не знала. Не обращала внимания на это. Не обращала внимания на него. «А может, тебе просто плевать на их желания?» — когда-то Спайк так определил причину её одиночества. Был ли он прав? Баффи решает, что скорее да, чем нет, и снова печально вздыхает. Пока мужчины подключают инструменты, белокурая девушка, похожая на ангела (другого сравнения Баффи не может подобрать), садится за ударную установку и берёт палочки. Со столь незначительного расстояния Баффи видит, как по лицу незнакомки расползается счастливая ребяческая улыбка. Она поднимает палочки высоко над головой, словно готовится ударить изо всех сил, и, смешно гримасничая, замирает, не донеся их до тарелок всего на сантиметр. Мужчины снисходительно усмехаются этой пантомиме, а один — невысокий, худощавый и крепкий, с отросшими у корней тёмными волосами на платиновой макушке — подходит и говорит что-то, приветливо улыбаясь и небрежно проводя пальцами по струнам электрогитары. Резко подавшись вперёд, Баффи едва не выдавливает стекло лбом. Спайк! Он под её окнами — здесь, сейчас! Она скользит вдруг потухшим взглядом по фигуре ангелоподобной незнакомки. Не один. Он здесь не ради неё, а даже если пришёл к ней, то только затем, чтобы показать: он может прожить без неё. Мгновенная догадка укореняется в сознании так быстро и основательно, словно сам Спайк признался ей в этом, и Баффи смотрит на людей внизу, чувствуя, как все её надежды рассыпаются прахом. Спайк улыбается другой и вовсе не выглядит одиноким и потерянным. И это не притворство, как на свадьбе Ксандера и Ани. Он искренне улыбается этой девушке. Конечно, он может без неё. И она тоже без него сможет! Но от окна Баффи не отходит и, скрывшись в темноте, продолжает следить за Спайком злым и беспомощным взглядом, отмечая, как он изменился. Он очень сильно переменился, и ей плохо от того, что она не может осознать эти перемены. Просто Спайк там, внизу, совсем другой.***
— Итак, ты умеешь играть? — с улыбкой обращается Спайк к Ангелу, изображающей беззвучное соло на барабанах. Та словно вышла из транса и, видимо, всерьёз размышляет об ответе, а он и так понял, что за установкой она впервые. — У меня есть чувство ритма, — наконец произносит она. Спайк хохочет, едва не ударяясь гитарой о барабаны. Он смеётся впервые с тех пор, как покинул Саннидейл. И ему хорошо. Легко. Ясно. Да, его жизнь теперь кажется ясной и простой, и от этого хочется улыбаться, и не страшно снова признать чувства, которые были отвергнуты не один раз. — Что я теряю, в самом деле? — озвучивает он итог своих размышлений. Спутник Ангела, сидя на динамике безуспешно пытающийся подобрать на гитаре какую-то заунывную мелодию, поднимает на него прямой и честный взгляд. Спайк думает, что в жилах этого парня — очень непростая кровь. Впрочем, он говорил, что в них с Ангелом нет крови, которую бы Спайк мог употребить в пищу. Смайло-сапиенсы или как-то так. — На самом деле, — произносит незнакомец, и его голос звучит басами, — прямо сейчас ты осознанно теряешь всё, — Спайка бьёт короткая дрожь. — Но будь оно иначе, и нас бы здесь не было. — Здорово, — откликается Спайк угрюмо. Понимание этого парня ранит его. Он никому не позволял настолько понимать себя, кровь и преисподняя, как без всякого спроса его понимает этот тип! И вдруг добавляет внезапно бодро: — Кстати! С именем милой леди мы разобрались, Маркус, как порядочный человек, — Маркус при этих словах изумлённо выгибает чёрные брови, — представился при знакомстве, но ты… — он ухмыляется. — Надеюсь, ты не скрываешь свою личность? — Скептик, — коротко откликается незнакомец и, склонившись к гитаре, под его пальцами звучащей печально и мелодично, вполголоса напевает: — Well I alone in Averenth with my lady by my side… — Это я заметил, — произносит Спайк растерянно и недовольно. Эти двое всё знают о нём, но он до сих пор даже не знает имени раздражающего типа! — Это имя, — словно прочтя его мысли, роняет тот и снова заводит тоскливо и тягуче: — After wars I left her and now she’s come to watch me die… Спайк прищуривает правый глаз, наблюдая за ним, но незнакомец полностью погружён в песню. — И каково жить с таким именем? — усмехается он. Скептик отвлекается от ковбойской песни, увлёкшей его, похоже, не меньше песочных замков. Пока Ангел пересказывала Спайку его прошлое, он возвёл стену с пятью укреплёнными башнями (с пушками на них, и Спайк не понимал, как он смог сделать настолько детальные пушки из песка); замок лорда со всеми хозяйственными постройками, вроде амбаров, конюшен и прочего; церковь с колокольней и домом священника, несколько крестьянских лачуг, мельницу и рынок; и всё это окружил защитным рвом. — Могу сказать одно, — произносит он безразлично. — Лучше, чем парню по имени Костыль. — Зачёт, — фыркает Ангел, перестав изображать барабанщика. Спайк оборачивает к ней разочарованное лицо. — Рапунцель, а у тебя острый слух. — Я и на зрение не жалуюсь, — откликается та, нащупывая наваху на поясе. — Bloody hell… — И ведь не устал, — замечает Марко с едва уловимой усмешкой, подключая гитару к удлинителю, вытащенному Хёгни из темноты. — Откуда электричество? — хмурится Скептик. Ангел и Спайк хмурятся следом за ним. Серенада под окном — романтика, но воровать электроэнергию у дамы сердца — не по-джентльменски. Маркус без труда угадывает их мысли. — От соседей, — отвечает он, подключая вторую гитару. — Мы решили, что нехорошо заимствовать энергию у самой девушки. — Разумно решили, — скупо одобряет Спайк. — Вернуть электричество ведь никак нельзя? — огорчённо вздыхает Ангел. И Скептик спешит расстроить её окончательно: — Абсолютно. И денег у нас после возмещения ущерба от погрома и оплаты краденого алкоголя тоже нет. Спайк высоко поднимает рассечённую бровь, безмолвно требуя объяснений, но Ангел и Скептик только прожигают гневными взглядами безразличного к разговору Хёгни, из чего вампир заключает, кто учинил дебош и стащил спиртное. — Да вы банда! — произносит он растерянно. — Слышали, — вздыхает Ангел с искренним раскаянием; постояв немного в задумчивости, словно решая что-то для себя, подходит к Хёгни и коротко, сильно, со знанием дела ударяет кулаком в бок. Рыжий смотрит на неё — Спайк сомневается, что он что-нибудь почувствовал, — и продолжает монтировать аппаратуру, изредка поглядывая на дом Баффи. Ангел отходит от него, и спустя несколько мгновений до мужчин доносится её высокий и звонкий, но, пожалуй, слишком слабый голос: — Я хочу побить посуду! Я хочу, а значит, буду! — Почему к тебе вечно привязываются идиотские песни? — интересуется Скептик, перестав бренчать на гитаре. Маркус поднимает голову от проводов и задорно усмехается. — Вопрос, конечно, риторический? — задаёт он и в самом деле риторический вопрос. Спайк думает, что эти двое вместе для его милой Рапунцель — слишком, но он, похоже, недооценивает своего ангелочка — вот что он решает, спустя всего мгновение. — Марко, — тихо, протяжно произносит Ангел, скользнув ладонью от талии к бедру. Поняв, что на этот раз она наверняка пустит оружие в ход, Спайк спешит спасти горло дерзкого черноглаза и тянет с улыбкой: — So cute… Щёчки Ангела при звуке этих слов предсказуемо вспыхивают от радости. — А я о чём! Мило же! — заявляет она, мгновенно позабыв о намерении проучить наглеца. И продолжает уже в полный голос, и чудо, что никто из жителей не слышит её: — Я хочу побить посуду! Я хочу, а значит, буду! Чтоб осколочки повсюду символизировали меня! — Фишку ты, я гляжу, быстро просёк, — усмехается Скептик одобрительно, перестав напевать печальную ковбойскую балладу. — Не люблю испанские ножи, — с улыбкой делится Спайк. Скептик тихо смеётся. — Наваха, парень, наваха. За «нож» можно им же и получить, я серьёзно, — говорит он. И Спайк решает, что он не шутит. — Я закурю, — это не был вопрос, он доставал зажигалку и сигареты, когда Скептик ответил. — Если твоя нелюбовь к «испанским ножам» внезапно прошла. — И ты готов познакомиться с ними поближе, — уточняет Марко, протягивая провод к микрофону. У него на удивление ловко получается работа с аппаратурой. — Воздержусь, — внезапно передумывает Спайк и прячет сигареты в карман плаща. — А сам почему не куришь? — спрашивает он, посмотрев на Скептика. Он почему-то уверен, что тот не курит и даже не пробовал. Скептик поднимает на него взгляд. — А почему должен? Это не так уж круто, знаешь ли, да и зубы желтеют. — Вы же виртуальные… — недоумевает Спайк. Скептик пожимает плечами, крепче обнимая гитару. — Виртуально желтеют. — Я, кажется, начинаю понимать смысл фразы про извращенку. — Кстати об этом, — вмешивается в разговор внезапно очутившаяся рядом с ним Ангел, — у вас с Дру и Эйнджелом была шведская семья? Перед глазами Спайка проносятся самые унизительные моменты его жизни, и он передёргивает плечами от гнева и отвращения. — Бог мой! — сам не разбирая, на каком языке говорит, восклицает он. — Да почему у неё все вопросы такие?! — Я фанатское видео смотрела… — пытается пояснить Ангел. Но Спайк прерывает её почти с мольбой: — Ради бога, хватит! — Просто не бери в голову, — говорит Скептик. — Ты ведь умеешь. — Как вы умудряетесь? — задыхаясь от бессилия, выдавливает Спайк. — Так бесите. — Врождённое, — задумчиво предполагает она. — Благоприобретённое, — уверенно оспаривает он. — Благо-?! — взрывается Спайк. — Не хочу прерывать ваше занимательное общение, — усмехается Маркус и, добившись внимания, произносит слишком серьёзно для него: — но если мы хотим успеть до рассвета, пора начинать. Спайк не ожидал, что даже в демонических чернее чернил глазах он прочтёт сегодня сострадание. Кивнув, чтобы скрыть смущение — о нём никогда столько людей (или не людей) не переживало, — он направляется к микрофону, но вдруг останавливается и оглядывается на Ангела. — Ты говорила, эта песня есть в интернете, — медленно произносит он, — значит, ты слышала её и знаешь слова? Та согласно кивает. — И как тебе? — с трудом заставив язык шевелиться, задаёт Спайк самый сложный вопрос. Девчонка сильно тянет носом, и её бездонные синие глаза становятся мокрыми и солёными как море, на которое так похожи. — Она… такая трогательная! — восклицает она страстно, спустя мгновение. — Мы плакали! — Вы?! — такого Спайк точно не ожидал. — Не я, — предупреждает заблуждение Скептик. А Маркус обменивается понимающими взглядами с ухмыляющимся Хёгни. Спайк выдыхает с облегчением. Вороватый гном-погромщик, зловещий тип, соблазняющий души, — всё куда ни шло. Но образ рыдающего над песней Скептика преследовал бы его в кошмарах. — Такая трогательная… — продолжает лепетать Ангел. — Всё… всё, что ему не дали сыграть, он спел. Спасибо… блин… — она начинает икать от избытка эмоций, — Чарли, просто сердцем пейринг прочувствовал! Она вдруг растеряла агрессивность и властность и кажется Спайку похожей на маленькую расстроенную девочку. Жалость неожиданно больно сжимает сердце, но хоть и вампир с душой, всё же вампир, он намерен дать отпор этой слабости из прошлого. — Что с тобой, ангелок? — произносит он тихо, приблизившись к девушке и как можно спокойнее выражая своё сочувствие. — Не плачь, ладно? — Как тут не плакать! — возмущается та, вскинув голову и оглушив его до звона в ушах взглядом потемневших до цвета штормового моря глаз. — Такая боль… просто… — она сопит, пытаясь унять икоту, и, когда ей удаётся это, добавляет ворчливо: — И кончай ООСить. И садится на асфальт, всё ещё хлюпая носом и утирая его сгибом запястья, хотя Хёгни протягивает ей носовой платок (наверняка краденный, решает Спайк). — Что с ней? И что за «ООСить»? — обернувшись к Скептику, бьющемуся над ковбойской песней, спрашивает он. Тот поднимает на него отрешённый взгляд. Спайк чётко осознаёт, что чем бы ни занимался этот парень — он всё делает всерьёз и до конца. Надо будет стать для Баффи таким, решает он, главное не забыть: честным, надёжным и идущим до конца во всём. Даже когда это будет его конец. Он уже совсем не сомневается в пророчестве Ангела. — Переживает за тебя, — произносит Скептик ровно. — Песню Марстерс и правда хорошо спел. — Задолбали со своим Марстерсом, — бормочет Спайк, опускаясь на асфальт рядом с динамиком, на котором устроился Скептик. Он не оборачивается на взрыв хохота Маркуса и весёлое хрюканье Хёгни. Они наверняка знают о нём что-то, чего он сам не знает, но ему и не надо знать всё. Он знает главное. — Как ты так просто произносишь его имя?! — вдруг выкрикивает Ангел. — Там же столько твёрдых согласных подряд! Спайк широко раскрывает глаза от изумления. Ему всё равно, что там за беда с твёрдыми согласными, но, серьёзно, это всё, что её интересует сейчас?! — Твёрдые согласные… — начинает Скептик монотонно, неверно истолковав его удивление, но Спайк прерывает его. — ООСить. — ООС — поведение персонажа, не соответствующее каноническому образу, — произносит Скептик. — Она хочет сказать, что ты действуешь так и говоришь то, что не подходит твоему характеру. — Дикий ООС! — подтверждает Ангел сиплым голосом и, наконец, приняв платок из рук Хёгни, громко сморкается. — Неправда! — возмущается Спайк. — Я всегда внимателен к леди! К леди! — уточняет он с нажимом. — То, что меня окружают одни стервы — не моя вина. — Ну да, конечно! — надтреснуто усмехается Ангел. — И ты в шаге от того, чтобы войти в их число, — угрожающе щурится он. Девчонка поднимает на него опухшие от слёз бесстрашные глаза. — Что надо сделать? — Нет, ни за что! — неожиданно беспечно смеётся Спайк. — Ты слишком миленькая, ещё и сумасшедшая. — А тяга к психам Дру привита? — интересуется та простодушно. Спайка передёргивает от этих слов. Она только что рыдала о нём и вот — цинично и просто травит его старые раны! Женщины так двуличны! — Считай, полшага ты сделала, — шипит он. И удивлённо хмурится, видя удовлетворённую усмешку на всё ещё подрагивающих губах. — Так что там с песней? Было что-то… — он замялся, — особенное? — Ничего абсолютно. Нет, — в один голос откликаются Скептик и Маркус, который, настроив гитару, подбирает до боли знакомую Спайку мелодию. — Было! — возмущённо возражает Ангел. — Это же исповедь Спайка! И надо же было всё так прочувствовать и передать! — она снова плачет. — Так точно, грустно, и безнадёжно, и… чувственно… и трагично… Блин! Икота заставляет её замолчать, а Спайк уверен, что, если бы не это, Ангел так и продолжала бы перечислять «достоинства» весьма посредственной, как все его сочинения, песни. Он представляет того, кто поёт её, доводя девушек до слёз, и чувствует ненависть к этому человеку. — Этот мерзавец заставил девушку плакать! Одной песней! — бормочет он. — Как же я завидую! Над моими стихами никто не плакал, когда их читал я. — Понимаю, — откликается Скептик. — Мои стихи вообще были отвергнуты. Спайк вздрагивает, вспомнив ослепляющую боль поражения, когда лучшие чувства, преподнесённые в самом утончённом и изысканном виде, на какой мужчина способен, отбрасываются женщиной в сторону, словно мусор. — Но ведь она не сказала, что ты ниже её? — с опаской уточняет он. Скептик усмехается и звякает струнами. — Что ты! Она просто попросила, чтобы я посвящал ей стихи, когда научусь хоть что-нибудь рифмовать. — Женщины… так неблагодарны! — ожесточённо выплёвывает Спайк. Скептик пожимает плечами, словно в недоумении, но он не замечает этого. — Есть такое, — Скептик обводит взглядом Маркуса, занявшего место у микрофона, и Хёгни, с довольной улыбкой подкручивающего струны бас-гитары. — Вижу, всё готово. Спайк, — обращается он к вампиру, лицо которого выражает желание сбежать немедленно и как можно дальше, — ты готов? Посмотрев на окно второго этажа и медленно сглотнув, Спайк решает, что он готов, и поднимается на ноги.О смелости быть
Баффи выглядывает во двор с первыми звуками музыки. Спайк видит её золотоволосую голову в распахнутом окне и понимает где-то на задворках сознания, что она, возможно, наблюдала за ним. Он даже не соображает обрадоваться этому, потому что слишком боится, и просто начинает петь. Пальцы делают своё дело сами по себе, голос звучит в отдалении, и Спайк может только полагаться на клятвы Ангела, что звучит хорошо, потому что не слышит себя. Но он видит, как Баффи слушает его песню, написанную в горькие часы, когда он стремился всей своей утраченной и вновь обретённой душой стать человеком для неё, и её лицо выражает, как минимум, доброту. Спайку на секунду кажется, что есть ещё что-то: жалость и даже, что совсем невероятно, радость, — но он решительно отбрасывает эти надежды. Хватит и того, что Баффи просто выслушает его и не скажет: «Ты не можешь ничего чувствовать!». Ему не нужно многого. Но пусть она поймёт и поверит, что он — да, чувствует это. Ангел безбожно переврала песню в своём корявом «фанатском» переводе. Но Спайку кажется, что она сказала лучше, точнее и именно то, что он хочет сегодня пообещать Баффи. И он поёт: «Я не могу большего, чем быть твоим единственным настоящим другом! До конца времён, до конца времён и даже после смерти!». Он видит, как Баффи несмело улыбается этим словам, и хочет верить, что она улыбается ему. Закончив петь, он снимает гитару, кладёт на динамик и некоторое время смотрит на девушку в окне, глупо надеясь, что, может быть, она скажет что-нибудь или даже спустится поздороваться. Баффи тоже смотрит на него долго и внимательно влажно блестящими глазами, но так ничего и не говорит — скрывается в темноте, окно захлопывается и за ним падают шторы. — Трусливая курица! — выкрикивает Ангел, соскакивает на землю и от всей души впечатывает звёздный кроссовок в бок установки. Она не реагирует на возмущённое мычание Хёгни, не вспоминает, что инструменты должны быть возвращены в целости. Она бы и гитару об асфальт расколола, наверное, но вид сокрушённого очередным отказом Спайка остужает её пыл. — Что за наф, а… — вздыхает она, приближаясь к нему. — Пошли, Вилли. Скептик, захватив акустическую гитару и потрёпанную нотную тетрадь, идёт за ними. — Мы приберём тут всё, даже не беспокойтесь! — насмешливо окликает их Маркус, приступая к разбору проводов. Хёгни хмыкает и широко ухмыляется большим ртом в ответ на эти слова, а Ангел, обернувшись, бросает небрежно и властно: — Конечно, вы прибираете, иначе больше мы вас с собой никуда не возьмём. У Спайка вырывается нервный смешок. Он, наконец, понял, кого ему так напоминает эта Рапунцель. Баффи! Разумеется, Баффи. Всюду Баффи. Как там говорила Дру? Она плавает вокруг него? Да, она плавает, а он тонет, и для него ничего не существует, кроме Баффи — его истребительницы, его одержимости, его любви… что бы она сама ни думала об этом. — Вы собираетесь идти со мной в школу? — спрашивает он, спустя некоторое время. Скептик только качает головой, полностью погружённый в изучение нот. Он умудряется читать их, идя по кладбищу, и ни разу не споткнулся. Ангел поджимает губы и чуть наклоняет растрёпанную после отчаянного соло на барабанах голову к правому плечу. — У нас есть время до рассвета, — отвечает она. — Давай прогуляемся. Может, ты ещё передумаешь умирать за эту дуру. Не дожидаясь замечания Скептика о том, что это слова шиппера Спаффи, а он понял, кто такой шиппер, и разгадал аббревиатуру, Спайк благодарно улыбается ей. — Нет, ангелок. Я не передумаю. Но рассвет ещё нескоро, давай пройдёмся? — добавляет он, чтобы уменьшить грусть девушки. В конце концов, до неё о нём грустила только мама, думая, что он останется совсем один после её смерти. Как оно и вышло. Ангел умилённо вздыхает: — Няш! — и, повиснув на его руке, тянет через кладбище Саннидейла, мимо могильных плит и возникающих на пути монстров, нисколько не удручённая первыми и не напуганная вторыми.