If this is love…
О будущем
До Колизея они не добрались. Ангел настояла идти пешком. Эйнджел был не против, хотя не понимал восхищения девушки бегом, а Скептику, похоже, было всё равно. По пути они набрели на руины древней дороги, окружённые потерявшими очертания развалинами начала прошлого тысячелетия (один храм сохранился в относительной целости). Скептик памятник архитектуры опознал и даже рассказывал о нём, но вампир не слушал, желая получить другую информацию. Ангелу же понравилось прыгать с одной на другую историческую глыбу, и они остановились там, где пожелала она. Устроившись на обколотых временем ступенях храма, Скептик извлёк из темноты книгу и, раскрыв её, сдвинул большим пальцем закладку-ленточку. Эйнджел не понимал, как он видит буквы в темноте (вампиром этот парень точно не был), но промолчал. — Ну, вы беседуйте, а я пока почитаю в сторонке, — произнёс он и хотел уже начать чтение, когда вопрос Ангела отвлёк его. — А это у тебя что? Скептик ответил, и у Эйнджела на секунду заискрило в мозгах. Половина фразы для него вовсе не прозвучала, перекрытая шумом, словно от заевшего кассетного магнитофона. Он услышал лишь отрывки, прерываемые шорохом рвущейся ленты: «Буду… дай… додзе… user… на… суки». Эйнджел потёр лицо ладонью. Секунду назад он был уверен, что Скептик — самый разумный, интеллигентный и вежливый человек (или не человек) из всех, кого он когда-либо встречал. И вдруг! Оставив в стороне то, что додзе — помещение (и как его, в таком случае, можно дать?), а что и для чего использовать и вовсе не понятно, но — мат! — в присутствии девушки, пусть это и Ангел. Эйнджел ни за что не поверил бы, что Скептик употребит мат при даме (насколько бы дамой она ни была). Он, по правде, до сих пор, хотя и слышал всё своими ушами, не верил в это. И, словно надеясь на чудо, едва опомнившись от шока, произнёс изумлённо: — Ты будешь что и с кем?! Ангел и Скептик переглянулись с выражением усталого понимания, и девушка повторила фразу спутника, которую теперь Эйнджел услышал целиком, хотя она и приобрела совершенно иной смысл: — «Будосёсинсю» Дайдодзи Юдзана Сигэсукэ, — и добавила от себя: — Путь воина и всё такое. — Бусидо, — уточнил Скептик. — Юдзан Дайдодзи употребляет слово буси — воин, а не слуга. — Этот текст прекрасен как Коран! — восхищённо вздохнул над ними тихий женский голос, и Эйнджел, вздрогнув, огляделся кругом. — Особенно первая и последняя главы! Скептик вздохнул и, ничем не прокомментировав странное явление, начал читать. Ангел прыгала по развалинам, по мнению Эйнджела, чудом не переломав себе ноги и шею. Эйнджел некоторое время сидел, сгорбившись, сплетя пальцы и опустив голову, на слух отсчитывая приземления девушки, после чего, распрямившись, негромко произнёс, обернувшись к Скептику: — Возможно, этот вопрос покажется вам странным. Но на каком языке мы сейчас разговариваем? Ангел приземлилась на корточки между ними и заглянула светящимися от возбуждения глазами в лицо спутника. — А до вампиров долго доходит, да? — Возможно, потому что они полиглоты, — отстранённо предположил тот и добавил, обращаясь к Эйнджелу: — Ты прав, это не английский. Мы говорим по-русски, ну, и ты временно тоже. — Вилли до сих пор болтает, так что возможен и пролонгированный эффект, — это было самое длинное слово, какое Эйнджел слышал от Ангела за время знакомства, причём произнесла она его легко и гладко, а заметив удивление вампира, смущённо усмехнулась: — Медицинская терминология. Не заостряй. — Не буду, — легко согласился тот, вспомнив о навахе и крыльях. Познания в медицине станут последним, что будет удивлять его в этой девушке. — Хорошо, приступим, — напрыгавшись по камням, Ангел, кажется, была готова открыть ему тайны, которые знала. Эйнджел сосредоточился на рассказе, Скептик — на последней главе трактата. Марко с крыши храма отлично видел и троицу внизу, и вампира, бредущего к ним. Очень голодного и озлобленного вампира. Усмехнувшись, демон устроился удобнее, решив, что представление ещё не окончено. Тем временем Харлей Хёгни рассекал пыльное пространство, увозя ездока и груз всё дальше от древнего города. За ним гигантскими, устрашающими мощью, прыжками следовал чёрный пёс, чем-то похожий на дога, но стократ жутче из-за невероятных размеров, длинных клыков, стальных мускулов и более всего — сияющих яростью золотых глаз, каких у обычного пса быть не могло. Над мотоциклом летел седой ворон, изредка оглашая окрестности пронзительными скорбными криками: «Курильщиков на каторгу!», «Береги бронхи!» и «Кар-ракатица!». А позади Хёгни на сиденье уютно примостилась маленькая чёрная кошка, которая, кажется, спала, а кажется, и нет — яркие зелёные глаза то и дело сверкали над растрёпанной ветром шёрсткой, словно сканируя ночную даль. История, которую Эйнджел узнал от Ангела и Скептика (вносившего ясность в сбивчивый рассказ подруги, которую, похоже, волновали пейринги, а не грядущие трагические события, как, например, Конец Света), была поистине невероятной, но почему-то вампир поверил каждому слову. А если сказанное ими правда, значит, у него есть временя, чтобы предотвратить самое страшное. Чем он и намерен был заняться сразу по возвращении в Лос-Анджелес. И помощь Баффи и Спайка в этом ему очень бы пригодилась. — Ну, так и в чём проблема? — перепрыгивая с одного древнего обломка на другой, поинтересовалась Ангел. — Они наворкуются за ночь и помогут. Куда ж они денутся, спасители человечества? Скептик, сидевший чуть ниже с книгой в руках (внеся все коррективы в рассказ, он, наконец, мог снова вернуться к чтению), поднял на неё взгляд — нежный и снисходительный; так обычно смотрят на детей. И, должно быть, ощутив сомнение Эйнджела, бросил короткий ободряющий взгляд и на него тоже. — Полагаю, так оно и будет, стоит тебе позвать их, — сказал он. Эйнджел улыбнулся. — Как я смогу отблагодарить вас за всё? Скептик отрицательно покачал головой и углубился в чтение, ставя точку в обсуждении долгов и возвратов этим простым жестом. Ангел, к удивлению вампира, откликнулась живо: — Я хочу зажигалку Вилли! Мужчины одновременно посмотрели на неё. Она стояла, раскрасневшаяся от бега и прыжков и очень довольная собой, и она не шутила. — Ты хочешь, чтобы я украл её? — на всякий случай уточнил Эйнджел. Это, конечно, ему ничего не стоило, да и Спайк не будет возражать, когда узнает, кому отошла его зажигалка, но… Ангел широко улыбнулась и размашисто кивнула. Она, кажется, вообще никогда не шутила. — Это общество Хёгни! — простонал Скептик, упав лбом на разворот книги. Эйнджел хотел возразить, сказав, что ничего ужасного в просьбе нет, но не успел — Ангел привыкла защищать себя сама, это он тоже понял. — Я хочу Спаффи-сувенир, в чём проблема-то?! — возмущённо воскликнула она. — И вообще, пусть отучается, здоровее будет! Эйнджел усмехнулся последним словам. А Скептик осуждающе посмотрел на девушку и виновато — на него. — Ты могла попросить Хёгни, он бы достал тебе хоть Мадонну из Эрмитажа. — Доставал уже, придурок, — вспомнив о своём, помрачнела Ангел и тотчас просветлела лицом. — Так прикольнее! Эйнджел ощутил, как от этой дружеской перебранки ему становится почти по-человечески тепло и уютно. «Ты могла просто попросить», — хотел сказать он, вспомнив, как ласков был с Ангелом Спайк, но не стал, вдруг осознав, что только ворованный Спаффи-сувенир обрадует её. И заулыбался ещё веселее. Завтра, которое почти наступило, он продолжит борьбу со злом, но сегодня у него есть временя и право, в конце концов, насладиться ощущением покоя и правильности — да, правильности! — происходящего, как бы то ни казалось со стороны. — Спасибо вам, — прошептал он, кутаясь в плащ. Ангел постояла немного над задремавшим вампиром, посмотрела на всё ещё тёмное небо, поджимая губы, и, подобрав со ступеней пиджак, накинула ему на плечи. — Пусть спит, — сказала она. Скептик только кивнул и едва заметно улыбнулся, жестом приглашая её разделить с собой книгу. — До какой главы дошла ты? — шепнул он. — Про храбрость. — Хорошая глава, можно перечитать, — в самом начале, ну надо же! Но так и быть, сегодня он не скажет этого. Читать чересчур быстро тоже не слишком хорошо. Хотя Ангел, скорее, читает удручающе медленно. Прижавшись горячей щекой, жар которой ощущался даже через сорочку, к его плечу, девушка скользила взглядом по строкам, задумчиво улыбаясь и перечитывая одни и те же слова — ей нравилось всё, связанное с доблестью, справедливостью и верностью, — но вскоре сомлела, и её голова соскользнула Скептику на грудь. Он отбросил книгу и устроил её на своих коленях. — Допрыгалась, — вздохнул он, поднимая взгляд к небу. И кивнул Марко. Демон закатил глаза в притворном возмущении. Этот парень всегда был настороже.О любви
«Я не могу любить тебя», — сказала она ему. Теперь она ограничилась бы словами «я не могу любить». Потому что дело, оказывается, было не в нём, дело было в ней. Она просто не умела любить — Эйнджела, Райли, даже Дон до недавнего времени не умела любить искренне и по-настоящему и, лишь едва не потеряв, научилась. И она не умела любить Спайка, потому что и не училась этому никогда. Зачем? С ним всё было просто. Он всё давал ей. Он отдал ей в конце концов даже саму свою жизнь. И вот, теперь она знает, что может и умеет любить, и до смерти любит того, кого никогда больше не будет рядом. Да, Баффи Саммерс была величайшей неудачницей на свете. — Привет, Баффи. Голос из прошлого — такой же нежный и неуверенный, как она помнила, — вырвал девушку из её горьких мыслей, и музыка смолкла. Он смотрел на неё виновато и испуганно и переминался с ноги на ногу. И, господи, он был жив! — Я только хотел сказать, что я выжил… ожил… — быстро поправился он. С каждым словом его голос звучал всё тише и жалостливее, и Баффи было до боли жаль его сейчас, такого растерянного и беспомощного перед ней. Она почти не видела его лица из-за слёз, но слух не мог её обмануть. Этот виноватый голос звучал для неё с того самого дня в Адской пасти, не смолкая ни на секунду. Каждую ночь! Каждый день! — И тогда… ну, тогда, — совсем неслышно добавил он, отступая, — я поверил тебе.Против всех правил
Клуб был полон народу в этот день. Ожидалось выступление ещё молодой, но безумно популярной, во многом благодаря своему вокалисту, рок-группы из США. В толкотне и весёлой сутолоке было несложно миновать охрану на пути к служебным помещениям, расположенным за сценой. И трое, не глядя на сияющие зеркала и великолепное оформление зала, не вслушиваясь в энергичные голоса возбуждённых мыслями о приезжих музыкантах римлян, шепотки легкомысленного флирта и сухие распоряжения управляющего, прошли за сцену совершенно беспрепятственно. — Словно им всем глаза завязали, — заметила молоденькая темноволосая девушка. Бросив быстрый взгляд на постер на стене, она фыркнула: — Душа робота! — и нырнула за сцену. Где-то здесь должны ожидать своего выхода музыканты. — Кто только название такое придумал? За водопадом шоколадных волос в тусклом свете узенького коридорчика мелькнуло облако снежно-белых, и контрастно жёсткий к невысокому росту и миленькому личику голос откликнулся сердито: — Ты меньше думай о названиях и больше о цели! Нам надо найти Джейми или Чарли. — Что мы им скажем? — растерянно прошептала девушка, в голосе которой за поблекшей бравадой теперь явственно звучал страх. — Как объясним эту просьбу? Они же посчитают нас сумасшедшими. — Определённо! — за нарушительницами, в отличие от них, не прячась и не суетясь, шёл высокий темноволосый мужчина в строгом костюме. — И я бы на вашем месте, юная леди, вообще не ввязывался в эту авантюру. Тем более что её, — кивнул в сторону беловолосой девушки, — планы всегда прогорают! — Мои планы всегда выгорают! — гневно поправила его та, обернувшись. И вдруг, резко став, ткнула пальцем в направлении двери в конце коридора. — Кевин! Ке-евин!!! — крикнула она громче, взмахнув руками. — Стой! Привлекательный блондин с усталым добрым лицом шире приоткрыл дверь, изумлённый неожиданным обращением, но вежливо дожидаясь, пока две возбуждённые девушки и их мрачный спутник дойдут до него. — Кевин! Ты в жизни ещё больший няш, чем на видео! — заявила белокурая девушка, встав напротив него, широко улыбаясь и пристально, безо всякого стеснения, рассматривая его лицо. — Красавчик! Реально бисенён! Блондин заметно смутился и отступил назад, потянув за дверную ручку, а Дон Саммерс поняла, что теперь судьба сестры полностью в её руках. — Здравствуйте, мистер Кевин! — воскликнула она, ловко протиснувшись в комнату мимо окончательно опешившего мужчины. Музыканты, сидевшие на полу вокруг низенького столика, засыпанного упаковками из-под чипсов, подняли на неё заинтересованные взгляды. Дон сразу узнала их по описаниям Скептика. Брюнет с хвостиком и бесенятами в глазах — Чарли, вокал и гитара, заводила, весельчак и вообще — виртуоз в своём деле. Блондированный, худой и голубоглазый — вылитый Спайк — Джеймс, тоже вокалист и гитарист, автор многих хороших песен, а кроме того — о боже! — сыгравший Спайка. Коротко стриженый сдержанный тип с одержимым взглядом — Джордан, ударник; за установкой сам на себя не похож, или, напротив, становится собой. А ошалевший от её наглости красавчик у до сих пор открытой двери — Кевин, бас и вокал; человек, способный растворяться в звуках так, что всем это становится видно. И эти люди способны помочь Спайку забрать Баффи из её убогой жизни и сделать счастливой, даже если она сама не хочет. Много ли понимает глупая сестра! Так сказала Ангел. И Дон поверила её словам, звучавшим как чистое сумасшествие, пришла сюда, и пробралась к ним, и теперь отступать вообще некуда. Теперь они все — и она, и Ангел, и Скептик — нарушают все правила и запреты своих реальностей, но какая, к чёрту, разница! На кону — счастье Баффи! И Спайка тоже, додумывает девушка, глубоко вдыхает, выдыхает и выкрикивает с отчаянием: — Я не отниму у вас много времени! Но это вопрос жизни и смерти! Гитаристы весело переглядываются — наверное, решили, что она их фанатка, — и Чарли добродушно усмехается: «Ну, говори», а Джеймс одаривает её приветливой улыбкой — ободряет совсем как Спайк. Джордан откладывает в сторону пачку чипсов и складывает руки на столе перед собой, соединяя кончиками пальцев, — готовится слушать серьёзно, словно ему не всё равно, что может наболтать пятнадцатилетняя девчонка. И Кевин, наконец, переварив слова Ангела о своей внешности, на его взгляд, вполне рядовой, проходит к столику и встаёт рядом с друзьями, глядя на неё тепло и ласково. И Дон вдруг понимает, что такого красивого видит Ангел в этом парне. Во всех этих парнях. Это — доброта. Дон очень надеется, что сегодня они будут добры к ней, и к Баффи, и к Спайку. Больше ей надеяться не на что; рассказ Ангела похож на горячечный бред. И всё же она начинает говорить. Ведь если не она, кто поможет Баффи?!И ради любви
Как только Хёгни выгрузил пленника и свалил его в песок у Харлея, Стеа перебралась в коляску и свернулась клубочком на нагретой человеком коже, намереваясь, наконец, поспать, пока неуклюжий здоровяк ломает очередной сотовый телефон в бесплодных попытках набрать сообщение без ошибок. Кошка высокомерно фыркнула. Даже будь его пальцы менее похожими на сардельки, у него не получилось бы это по причине неграмотности! Услышав сдержанное кряканье, Стеа лениво подняла голову, некоторое время вызывающе смотрела в прозрачные серые глаза ворона и, наконец, не выдержав этого мудрого взгляда, вытянулась полностью. Она не спала почти сутки из-за непутёвого гнома, но Док предлагает продолжить бдение. Тупая чёрная курица! Даже нет, седая курица! Вообще утка! Поднеся ко рту связанного мужчины флягу с водой, Хёгниблин терпеливо поил его, стараясь не встречаться с ним взглядом. Пленник был напуган, а его лицо ещё со времён жизни на островах внушало ужас. Конечно, Хёгни намерен не слишком-то хорошо поступить с этим человеком, если он вообще человек, но у него есть оправдание, оправдывающее всё: он делает это ради любви, пусть и не своей. Он не собирается запугивать и обижать его, просто передаст ребятам из комиссии и вернётся к своим неугомонным странникам с надеждой, что следующее путешествие будет больше похоже на посещение царства Шу. Тогда Ангел, благодаря её неистребимой глупости, ввязала их в потрясающую драку — воспоминания до сих пор грели сердце! Но Скептик с тех пор наотрез отказался отправляться в миры, где есть глефы. Напоив пленника, Хёгниблин отошёл от него. Ласково провёл ладонью по спинке Стеа и пригладил перья на седой макушке Доктора. Сел на землю у обочины рядом с Йурземом — не спящим, вечно на страже верным псом, хоть вампирского, хоть демонического, хоть какого угодно происхождения, зато преданным и честным до конца, — достал из кармана потёртый смартфон и горестно вздохнул. Смартфон не был старым, но с огромными габаритами Хёгни набирать смс, не роняя телефон ежеминутно, было очень и очень трудно, вот он и потёрся. Вздохнув снова, обернувшись к Стеа и Доктору, прикрыв глаза, позволяя им этим жестом отдохнуть, Хёгниблин принялся набирать сообщение. И через несколько секунд телефон с глухим звуком погрузился в песок у его ног. Смс, разумеется, стёрлось, когда он пытался удержать его. Чёртовы смартфоны! Хёгни отряхнул телефон и начал набирать снова. Йурзем лежал огромной головой на его колене, внимательно следя взглядом ослепительных золотых глаз за пленником. «Даже не думай учудить, загрызу!» — читалось в них, и пленник не думал чудить, разумеется. Стоя на задних лапах, передние это чудовищное животное могло положить на плечи хозяину. Ворон сидел на плече здоровяка, поминутно крякая какие-то лозунги из антитабачной кампании и время от времени начиная вычищать из огненно-рыжих волос песок и мусор. Волосы у гнома были густые и длинные, и то, что в них набивался всякий сор, не казалось удивительным — он, в конце концов, похоже, постоянно гонял на мотоцикле. Удивительно было другое. Почему он ничего не смог против этого верзилы с его зверинцем? Даже не так. Пёс, кошка и птица спокойно ждали, пока здоровяк оглушит, свяжет и погрузит его в мотоцикл. Он всё сделал один, без магии, особых способностей — без ничего! Он не вампир и не демон, и Бессмертный не признавал в нём гнома — гномы мелкие, все это знают! — и, тем не менее, он разобрался с ним — с ним! — не прибегая ни к каким уловкам, в считанные минуты! И, придя в себя, он всё ещё ничего не может сделать. Силы оставили его. Как так?! Что это?! Мужчина застонал от бессилия и гнева. Стеа вскинулась, но успокоилась, удостоверившись, что пленник по-прежнему крепко связан, и стае не грозит опасность. Йурзем вперился в него пристальным взглядом, словно обещая наказание за шум — несносная блохастая тварь охраняла их на протяжении дня и половины ночи и заслужила право выспаться в тишине хоть недолго. Доктор не отреагировал вообще; он нашёл в космах Хёгни обрывок пачки из-под сигарет и с возмущением пытался выпутать его из свалявшихся вихров. Хёгниблин перевёл на пленника сочувственный взгляд. Если бы он мог, он сказал бы, что нет ничего удивительного в его победе; он сильнее и бился за любовь, пусть и не свою — это не важно. Магия, особые силы и способности не имеют никакого значения, когда на твоей стороне — любовь, хоть бы и чужая, всё равно. Он бы покаялся, что напал на него неожиданно, а не предупредил хотя бы за три дня, как полагается, обозначив место битвы и оружие. Но, кажется, в этом мире никто не следует порядкам его родины; все дерутся, когда хотят и как вздумается, без правил и чести. Он хотя бы не нападал со спины и дал противнику шанс обороняться. Формальный, конечно, и это не очень честно — ясно же, что Хёгни сильнее. А магия, или какие там силы есть у этого парня — это всё равно, если Сказочница не верит в них. Если б он мог, Хёгни сказал бы, что Сказочница не смотрела сериал и не знает, какие там у него силы и могущество, а значит, никаких сил у него и нет. Но Хёгниблин потерял язык много лет назад и ничего не мог сказать. Он просто старался набрать смс, чтобы избавить человека (или нет) от своего общества. А ещё он должен покормить животных, и значит, передать пленника надо как можно скорее. Не могут ведь Йурзем, Доктор и Звёздочка так долго голодать. Отправив, наконец, сообщение, Хёгни ещё раз предложил пленнику питьё, но тот отказался. Хёгни рассудил, что и правильно — не будет терпеть в пути. Кажется, Бессмертный не думал бежать, и он решил пока покормить зверей: достал из коляски мешок с едой, три миски поставил в ряд у обочины — всё неторопливо, серьёзно и внимательно. Животные терпеливо ждали каждый своей очереди, скупо ластились за угощение и ели. А Хёгниблин, глядя на них, сидя неподалёку, обхватив огромными ручищами колени и уткнувшись в них подбородком, улыбался вдруг так тихо и ласково, что Бессмертный на время забыл о том, что в плену и неизвестно, что его ждёт, — засмотрелся на эту невероятную картину. Тишину нарушил щелчок и звук приближающихся шагов — трое мужчин в странной длинной одежде наподобие мантий шли к ним, размахивая руками и зовя Хёгни по имени. В отличие от Бессмертного, они его, кажется, вовсе не считали уродливым и не испытывали перед ним никакого страха. Хёгниблин поднялся им навстречу, облапал и сжал в крепких объятиях двоих, вызвав этими жуткими действиями только искренний, весёлый смех; с серьёзным видом, осторожно, пожал руку третьему и повёл всю компанию к пленнику, на ходу доставая смартфон. Теперь, когда незнакомцы приблизились, Бессмертный мог рассмотреть их, но это ему не помогло — ничего особенного в них не было. Совсем ничего. Очкарик-брюнет с сосредоточенным взглядом зелёных глаз, улыбчивый рыжий увалень и блондинистый (это натуральный цвет или он красится, как бывший Баффи?) аристократичный мужчина — очень странная компания. А разговор их был и того более странным. Накрыв руки Хёгни ладонью, не позволив начать печатать в смартфоне, рыжий с довольной лыбой протянул ему магнитную доску с ручкой — такие покупают детям — и, разулыбавшись ещё шире и радостнее, заговорил: — Так удобнее, правда? Ну, конечно, через миры придётся по-старому, зато как удобно сейчас-то! Пробуй, Хёгни, ну! — Давай, Хёгни, попробуй, — кивнул брюнет со сдержанной улыбкой. И блондин усмехнулся неожиданно тепло для его холодной внешности: — Да, расскажи нам скорее, что это за тип, из-за которого эти бессовестные снова прервали твой заезд? — Точно! — разочарованно воскликнул рыжий. — Они снова не дали тебе поставить рекорд, да?! Очкарик обвёл спутников взглядом с глубоко затаённой насмешкой и тихо пригрозил: — Если не перестанете мешать, больше на задание не возьму. — Но Хёгни!.. — начал и осёкся под его взглядом рыжий. — Зануда, — одними губами произнёс блондин, но спорить не стал. Дальше всё было ещё более странно. Хёгниблин писал на доске, улыбаясь такому простому и дешёвому подарку. (И, не зная мыслей Бессмертного, не мог объяснить, что ценность подарка вовсе не в цене). Брюнет озвучивал его записи, и трое шумно обсуждали, что предпринять. Хотя Бессмертный понял уже, что право предпринимать что-то есть только у парня в очках, а другие увязались за компанию. Животные сидели тут же: пёс, как и всегда, рядом с хозяином, не спуская взгляда с пленника; кошка великодушно позволяла рыжему гладить себя и принимала из его рук угощение так, словно делала одолжение; ворон устроился на колене блондина, и тот рассеянно почёсывал его горло. Из чтения сообщений Хёгни Бессмертный узнал, наконец, о себе. Что кто он такой и какой природы волшебное существо неизвестно, но может быть и опасное, ибо имя-то — вполне для неадеквата. За неблаговидными делами, впрочем, лично Хёгни замечен не был (надо учредить расследование, чтобы знать наверняка, — решили незнакомцы). А вот его присутствие в Риме очень мешает личному счастью двух любящих, но разлучённых судьбой людей (тут незнакомцы вытаращились на него с выражением глубочайшего изумления, как и сам Бессмертный, до которого стала доходить причина его несчастий). Хёгни скрывать было нечего. Он писал, надолго задумываясь, старательно подбирая слова, и, судя по реакции рыжего и блондина, подобрал как нельзя лучше. — Неужели жизнью пожертвовал? — шептали они изумлённо. — Воскрес?! И теперь не хочет ей мешать? Вот идиот! Да какая разница, что там было! Он, считай, все грехи кровью смыл! Девушка… она же, наверное, так страдает! Придурок! Больше Бессмертный не сомневался, о ком речь и кого ему ненавидеть. — Но что ты хочешь? Если выяснится, что за ним — ничего, удерживать мы его не имеем права, — сказал брюнет. — Я уже закон нарушаю. — Брось, Гарри! — холодно (или же наоборот — слишком горячо?) прервал его блондин. — Проведёшь как расследование! Тут дело жизни и смерти! — Выше бери — любви! — не менее жарко поддержал его рыжий. — Гарри, ты Джинни любишь?! — Это нечестно, — тихо откликнулся тот, но всё же задумался, разглядывая песок между ботинками. — Ладно, — произнёс он. — В конце концов, мы ничем ему не повредим. Задержим до выяснения, разместим, насколько возможно, с комфортом… Блондин как-то истерично хохотнул, и Бессмертному стало по-настоящему страшно. Потом приятели обменивались новостями, тянули пиво из запасов гнома и играли со зверьём. Зверинец Хёгни, как незнакомцы называли животных, оказывается, пользовался популярностью у магов из соседнего мира, куда Бессмертному предстояло отправиться «до выяснения обстоятельств», а он предполагал, что навечно. — Гермиона затеяла ещё одно исследование магических существ, — болтал рыжий, расслабившись и раздобрев от выпитого пива. — Может, её и этот ваш долгожитель заинтересует? — Кстати! — воскликнул блондин. — Как я сам не вспомнил, сын же говорил об этом. Они с Рози будут помогать… вроде практики. — Хоть раз ещё назовёшь её Рози — прибью. Драко, — медленно, раздельно и грозно произнёс рыжий, буравя его взглядом. Бессмертного напугала бы эта угроза. Но блондин только беспечно рассмеялся в ответ. — Брось, Уи… Я хотел сказать, Рон, — уловив обиду в простодушных глазах, поправился он. — Она слишком милая, чтобы называть её иначе. — Да, это так! — мгновенно сменив гнев на милость, заулыбался рыжий. — Вся в меня! Драко горячо соглашался, но было видно (всем, кроме Рона), как он давит смех. Впрочем, у костра, с пивом и шашлыком, эти двое обнимались вполне дружески, а Хёгниблин поддерживал компанию, общаясь с помощью доски, что не умаляло его участия. Мужчины пили, ели, разговаривали и смеялись, словно на всём белом свете не было ничего важнее сейчас. — Идиоты… — вздохнул Гарри, отворачиваясь. И, отвернувшись, улыбнулся. И снова вздохнул. — В отличие от них, я при исполнении, — произнёс он, присаживаясь рядом с пленником и ставя на песок банку пива и пластмассовую тарелку с мясом. — Вы поедите, и мы поговорим, хорошо? — Бессмертный обречённо кивнул. А был у него выбор? — Я вас развяжу, — продолжил Гарри. — Но договоримся без глупостей, ладно? Нас всё равно больше, и с нами магия. Бессмертный снова кивнул. Взглянув на него, Хёгниблин вспомнил о чём-то, глухо охнул и, начертав на доске несколько слов, перевернул её к небу. — Оке, оке, — раздалось со светлеющих небес, и пленник почувствовал, что немота исчезла. Если раньше у Бессмертного сохранялась слабая надежда одолеть гостей из другого мира, теперь он твёрдо решил не усугублять своё положение — за облаками явно не маг-недоучка спрятался, рассудил он, принимаясь за мясо. Гарри покивал и улыбнулся уголками губ, словно прочтя его мысли.Ещё раз о душе
Вампир добрался до храма почти к утру. Ангел и Эйнджел ещё спали на ступенях, и даже Скептик, утомившись чтением умных книг, прикорнул, не сбросив, впрочем, во сне напарницу, продолжавшую бормотать ему в грудь что-то о храбрости и правильном поведении. Первым, кто заметил странника с кроваво блестящими глазами, оказался Марко. Он хотел, было, промолчать и посмотреть, как эти двое отобьются от голодного вампира, но когда тот уже приблизился на расстояние ста шагов, внезапно передумал и ногой ссыпал на головы спящих песок и камешки с крыши. Те вскочили, озираясь вокруг, тут и заметили врага. В том, что этот парень — враг, сомнений не было. Взять хотя бы то, что он скалил клыки и на каком-то вампирьем языке рассказывал им о своём меню на сегодня: Ангел значилась десертом, Эйнджел — основным, а Скептик — вторым блюдом. Эйнджел хотел выйти вперёд и научить собрата вежливости, но Скептик и Ангел не позволили ему этого: он был всерьёз оскорблён местом второго блюда, а она собиралась «сама разобраться» и отправила мужчин обратно к лестнице, а неразумного вампира, нападающего на незнакомцев, о силе которых ему ничего не известно, — в пыль. Много, много раз — Эйнджел даже залюбовался её техникой, хотя вряд ли это была техника, скорее, набор приёмов из разных техник. Но как они применялись! Загляденье. Впрочем, вампир — молодой, пара десятилетий от инициации, не больше; темноволосый и темноглазый, судя по внешности, местный — тоже дрался неплохо, и некоторые его удары достигали цели. Эйнджел не видел этого, а понимал по сдавленному шипению Скептика, порывавшегося вступить в бой, но одергивавшего себя — всего один противник, Ангел не простила бы. Наконец, девушка усадила вампира в пыль окончательно — он выдохся и не мог больше противостоять ей. И, к облегчению Скептика, он не ранил её; синяки не в счёт, но клыками кровосос Ангела не достал. — Итак, парень, — высокомерно усмехнулась она, мгновенно избавившись от усталости и боли, увидев поверженного врага у своих ног, — давай поговорим! — Голодный? — тихо поинтересовался Скептик у Эйнджела. Это было так, но признаваться вампир не хотел. Что они предложат ему в качестве пищи? Не кровь же. — Есть пакет крови третьей группы, если хочешь, — всё так же буднично продолжил Скептик, заставив Эйнджела поперхнуться отказом. И в ответ на изумлённый взгляд произнёс: — Что? Ты слушай, что она говорит. Улыбнулся и полез в сумку. Кровь хранилась в мини-холодильнике, была прохладной и очень вкусной. Ангел говорила удивительные вещи. Эйнджел узнал из её речи перед побеждённым вампиром, которому Ангел тоже дала крови (иначе, сказала, вырубится), что в Венгрии, да и по всему миру воюют на стороне людей вампиры, поборовшие голод. Не кровожадные чудовища, не безумные монстры. Нормальные вампиры, так говорила Ангел. И армии бойцов с вампирами-людоедами всегда нужны солдаты. Ибо гибнут все, и чем правее дело, тем больше гибнут, говорила Ангел, а Эйнджел с грустью соглашался с ней. А поскольку парень показал себя хорошим бойцом, есть ему нечего и жить негде, то почему бы ему не отправиться в Венгрию, к пани Полине? Хоть какой смысл будет в его жизни. Риск, конечно, смертельный, особенно если разозлить добрейшую пани, но всё лучше, чем жить и сдохнуть примитивным кровососом. Эйнджел заворожёно слушал девушку. Она была неразговорчива обычно, но сейчас, как и в баре, перед Спайком, она говорила так, что за ней хотелось идти даже если в огонь, ей хотелось верить, даже если ложь не прикрыта, она была знаменем и гимном одновременно. Удивительное существо, кем бы она ни являлась, решил Эйнджел, вскрикнул и бросился с лестницы, но не успел. Вампир был ближе, он набрался сил, выпив крови, и сделал отличный бросок. И оказался повержен в пыль снова. — Идиот, — сообщила ему Ангел, отряхивая детские ладошки, и обернулась к обмершему от испуга Скептику: — А чай скоро? Мужчина впервые выдохнул с тех пор, как увидел боковым зрением рывок кровососа. Чай выкипал и гасил костёр. Впрочем, Ангела и Скептика как раз это не слишком волновало, если волновало вообще. Присев у костра, Скептик опрокинул фарфоровый чайничек вверх дном, выливая из него остатки того, что, по его мнению, чаем уже не являлось, и снова наполнил водой. — Будет тебе чай, — откликнулся он ворчливо. — Ты следи за рекрутом. — Оке! — задорно усмехнулась Ангел и обернулась к задыхающемуся от ярости вампиру. — Что ответишь на предложение? — как ни в чём не бывало, спросила она. — Уж это-то лучше твоей теперешней жизни! Эйнджел сел на ступени и поднял пакет, который выронил. В нём осталось немного крови, и он приник к отверстию, стараясь высосать всё до капли, и неосознанно улыбаясь девушке перед собой. Она абсолютно бесстрашна, или до крайности глупа, или же эти качества в ней счастливо сочетаются, решил он, продолжая улыбаться. Ангел терпеливо ждала ответа побеждённого, но тот, похоже, не собирался сдаваться хотя бы в этом. Смел и честен, с невольным уважением подумал Эйнджел. Другой бы соврал, чтобы добыть ещё крови, денег, может быть. Не поехал бы ни в какую армию, но и не стал рисковать, так ожесточённо споря с победившим его противником. — А этот, гляди-ка, упирается рогом, — словно в продолжение его мыслей, усмехнулся Скептик, садясь рядом, и крикнул: — Чай готов! — Думай пока! — бросила Ангел, отходя от взвинченного донельзя вампира, взяла маленькую металлическую чашку и подышала над ароматным паром, от удовольствия прикрыв глаза. Вела она себя так, словно поймать вампира или отразить его новую атаку ей труда не будет стоить, и это, Эйнджел понимал, взбесило бы любого, даже более опытного и умного. А тут — зелёный юнец, причём свободолюбивый и гордый юнец. Поэтому он не удивился, когда мальчишка, отползя немного по песку, поднялся на ноги и бросил в спину врагу озлобленное: — Да я скорее сам себя распылю, чем свяжусь с истребителями! Ангел, кажется, тоже не удивилась. Поставила чашку на камень, вернула на тарелку не надкушенный бутерброд и, не спеша обернувшись к дерзкому вампиру, смерила его взглядом. — О-окей, — протянула она, и Эйнджел инстинктивно придвинулся ближе к Скептику, с ленивым любопытством наблюдающему за происходящим, жуя бутерброд с сыром. — No! No! Not okay! — похоже, впервые увидев Ангела по-настоящему, упырь запаниковал. — Захлопнись! — коротко выдохнула та, шагнув к нему. — Ты попал, парень! — с усмешкой подвёл итог Марко, наблюдая за дракой с крыши храма. Против ярости Ангела у вампиров (и не только вампиров) в принципе не было оружия. — Сел и слушаешь! — бросив избитому вампиру пакет с кровью, приказала Ангел, когда всё было кончено. Тот больше не пытался драться, понял, что бесполезно, но глядел всё так же злобно и даже не открывал кровь — лежал на земле, устремив взгляд к светлеющему небу, размышляя о том, что лучше он сгорит сегодня, чем завтра отправится в Венгрию, к этим предателям. Из размышлений его вывела брань, брошенная с обидой такой искренней, что вампир поневоле посмотрел на свою противницу сквозь покрытые пылью ресницы. — Придурок! Она снова говорила, он был настроен не слушать её. Какое ему, вампиру, дело до бед людей? И даже если кому-то из вампиров есть дело до этого, то не ему! Он не собирался умирать в чужой войне, неизвестно ради чего. И он не слушал до тех пор, пока вместо женского голоса не прозвучал мужской. — Распылишь его теперь? — поинтересовался Эйнджел, сойдя по ступеням и остановившись рядом с девушкой, угрюмо смотрящей на упрямого вампира. — Вот ещё! Перевоспитаем! Не таких перевоспитывали! — резко возразила та. — Даже не надейся, — пробормотал юный вампир, не открывая глаз. Он видел сквозь щели между ресниц её и здоровяка, и не меньше предателя-вампира поражался упрямству этой девчонки. — Не похоже, чтобы он решил встать на сторону добра, — заметил Эйнджел. От этих слов, вполне справедливых и суливших ему смерть, у Вика спина и ладони покрылись липким потом, хотя, вроде, у вампиров нет пота. Ангел даже не оглянулась. Зло стиснула губы и вдруг выдала: — К чёрту стороны! И к чёрту его желание! Я сказала: перевоспитаем, будет жить! Эйнджел изумлённо посмотрел в её злое лицо, Вик не удержался и открыл глаза, даже Скептик поднял взгляд от книги, которую читал, и улыбнулся словам, так противоречащим девизу «В ситуации «или-или» без колебаний выбирай смерть». — Но он даже не стоит времени, которое ты на него тратишь… — растерянно произнёс Эйнджел. Он не пытался убедить Ангела убить упрямца, он просто не мог понять, почему она так стремится сохранить жизнь вампира. Та обожгла его гневным взглядом. — Каждая душа стоит того, чтобы за неё бороться! — провозгласила она. Вик медленно сел, немного отполз и начал тереть глаза, словно в них попал песок. Но этого Эйнджел не заметил. Ему показалось на миг, что за спиной Ангела вместо развеваемых ветром белокурых волос он видит белоснежные, величественные — истинно ангельские — крылья, а над головой — не бледный диск предутренней луны, а золотое кольцо нимба. — Я понимаю… — медленно и тихо произнёс он, невольно отступая, не зная, как до сих пор находился с ней, настолько грязный рядом с такой чистотой. Вампир, о которого он споткнулся, едва не упав, даже не отреагировал на это. Он больше не собирался драться, не кричал и смотрел на Ангела во все глаза. И Эйнджел знал: уже сейчас он решил идти туда, куда она прикажет, и делать то, что она велит. Ангел присела рядом с ним на корточки, стёрла с его лица пыль кончиками почти прозрачных пальцев и вздохнула, заглянув в растерянные, испуганные глаза. — Жалко на одного карточку тратить, — скривилась она, напугав его: он решил, что она откажется от него, — но она достала из кармана жёлтую карту и вложила в грязную, исцарапанную руку. — Держи, боец! И деньги… — пошарила по карманам и беспомощно оглянулась на Скептика, который в ответ лишь развёл руками. — Денег почти нет, — вздохнула. — Экономь! — и, приняв из рук Скептика несколько банкнот, вложила в руку вампира. — Уж как-нибудь доберёшься? Тот замотал головой, желая сказать «да», но похоже было на «нет», и тут Эйнджел не выдержал. — Я одолжу! — почти крикнул он и, спохватившись, добавил торопливо: — То есть, нет, я без возврата! — вывернул бумажник, не думая о том, как вернётся в Рим и, что важнее, в США. — Пожалуйста, возьми. А когда ошеломлённый, всё ещё не отошедший от шока вампир покинул их бивуак в поисках ближайшего телефона-автомата, он обернулся к Ангелу и смог, наконец, спросить это: — Как? Господи… Как ты делаешь это? Как ты веришь в нас? — он перевёл дыхание, которое стало подозрительно сухим и сиплым. — Даже в нас. — Я верю в людей, — откликнулась Ангел, в недоумении пожав плечами. — И опыт её ничему не учит! — усмехнулся Скептик, расставляя на камнях завтрак. Он решил, что раз первая порция была испорчена, неплохо было бы повторить. И крикнул, посмотрев куда-то наверх: — Спускайся, ты раскрыт! Но никто не откликнулся, и они сели есть втроём.О действиях и словах
Нервно подрагивая всем телом, бармен наблюдал за дракой. Он побежал за секьюрити из-за взбалмошной особы с ножом, но теперь оказалось, что её-то здесь и нет, а есть вот эти двое и — разгромленный зал. То есть полностью разгромленный: и мебель, и посуда, и зеркала! Причём постаралась, судя по всему, девушка. Парень только защищался, она же сносила им всё на своём пути. Как вообще девушка может поднять и швырнуть парня, да ещё с такой силой?! То, что блондин неизменно вставал на ноги и пытался начать объяснять что-то, казалось бармену просто поразительным. По его мнению, этот парень должен был потерять сознание после первого разбитого его головой зеркала. Но Уильям Кровавый Спайк — вампир с душой, борец за справедливость и даже немного герой, как он позволял себе думать в минуты особенно острой тоски по Баффи, — не мог потерять сознание из-за пары разбитых его головой зеркал и десятка сломанных о его рёбра стульев. Из какого дерева, кстати, эта мебель? Она вообще из дерева? Он упрямо поднимался и пытался объяснить Баффи, почему не пришёл к ней сразу, или хотя бы на двадцать второй, или двадцать третий день после катастрофы в Саннидейле. Он думал, что без него ей будет лучше. Вот что он успевал сказать, прежде чем Баффи обрушивала на него новую серию ударов с такой яростью, словно не он спас мир в Адской пасти, и не ему она клялась там в любви! Лгунья! Разве так встречают любимых?! «Ну держись, истребительница!» — пронеслось в голове, и разум Спайка заволокло бешенством. Римляне и гости города испуганно шарахнулись в стороны при виде звериного лица. А Баффи зло ухмыльнулась, словно она этого и добивалась. «Да хоть распыли! Если не любишь даже настолько!» — подумал он с горечью, прежде чем атаковать её. И снова они сражались, причиняя друг другу боль. Права была Ангел, они просто не умеют выражать свои чувства иначе. Вскоре в помещении клуба не осталось ровным счётом ни одного целого предмета. Но Баффи всё ещё не была удовлетворена и не хотела остановиться. Спайка отрезвило воспоминание о прощальных словах Ангела, но что могло вправить мозги ей он понятия не имел. Он и причину её злости не понимал. В самом деле, не ждала ведь она его всё это время? — Кровавый ад, Баффи! — прижав девушку к пробитой в нескольких местах стене, стиснув ладонями запястья, удерживая их над головой, выкрикнул он с изумлением и обидой. — И это твоё «С возвращением, Спайк»?! Баффи зажмурилась и, собравшись с силами, резко оттолкнула его. — С возвращением, Спайк! — выдавила она, судорожно глотая слёзы; и это уже не были слезы счастья, это были слёзы оскорблённой гордости и сердца, которое он растоптал своим недоверием! Как он мог решить всё в одиночку?! Ей будет лучше без него?! Что он вообще знает о ней?! Он ей даже не верил никогда! — Мог бы и не возвращаться, ублюдок, — пробормотала она, потирая запястья. — Что ещё ты хотел сказать? Говори скорее. И я пойду. Точно! Она просто уйдёт сейчас и продолжит жить без него. Прожила ведь как-то всё это время! Спайк виновато посмотрел на её руки. Ну вот, снова сделал ей больно. — Прости, — произнёс он тихо. — Я не хотел. — Чего ты не хотел?! — захлёбываясь рыданиями, выкрикнула Баффи. Она, может, и вспомнила бы о том, что рыдает в клубе, который почти разрушила, но было не до того. — Ты не хотел возвращаться ко мне?! Спайк широко распахнул глаза, и в них отразилось столько испуга, любви, нежности, что Баффи, сама испугавшись и за себя, и за него, оборвала крик и, развернувшись, поспешила к выходу. Сбегать от него всегда было лучшей тактикой. — Баффи! — выкрикнул Спайк вслед. — Баффи, дай мне сказать хоть слово! Догонять было бесполезной затеей, новая драка или побег — она бы нашла выход, лишь бы не слушать и, тем более, не отвечать. У него был только один шанс — здесь и сейчас. И, бросив взгляд на чудом уцелевшую сцену, Спайк решился. — Парни, микрофон! Микрофон! — выкрикнул он, в два прыжка преодолев расстояние до неё. Римляне — отличные ребята, Спайк запомнит это. Музыканты без единого вопроса, словно разглядев его душу, вручили ему микрофон, а сами взялись за инструменты. — Баффи! — крикнул Спайк. Она всё ещё была в зале: застряла на пути к выходу, натыкаясь на ставших вдруг чрезвычайно неловкими посетителей, многие из которых не ограничивались изображением живой стены и тянули её за собой, словно приглашая в танец (хотя о каких танцах могла идти речь в этом помещении?). Римляне — чудесные люди, и Спайк навсегда запомнит это! — Эта песня для тебя! — Баффи вздрогнула и затравленно оглянулась на него, и он добавил: — Эту песню я написал в городе, которого больше нет, для своей любимой, которую потерял, и думал, что навсегда! Он почти не удивился, услышав музыку. Хотя откуда здесь могли взяться ноты, оставленные им в подвале саннидейльской школы? Спайк не думал об этом. Он слишком боялся не успеть высказаться в этот — он знал, последний для них — раз. Во время первого куплета Баффи, проявив всю невоспитанность, на какую была способна, в расталкивании римлян, выбежала за двери. Но даже когда они с оглушительным хлопком закрылись за её спиной, Спайк не замолчал. Он знал: она стоит с той стороны — и он продолжал петь, видя перед собой её глаза, — почти как в ту ночь. Только в этот раз он ни за что не согласился бы отнять у Баффи воспоминания об этой песне.Well, don’t say «Goodbye», go ahead and leave me. Don’t make me cry. I stand alone… And if you fly away and leave me and go home… I would die… If this is love.
Спайк, не отрываясь, смотрел на двери. Он знал, он верил, что Баффи там. Но она не вошла в зал после этих слов. И он завёл последний куплет, просто чтобы завершить и эту песню тоже и, если Баффи нет до него дела, — забыть её, наконец. Или хотя бы попытаться забыть её.…Now I know that I lost you. Bat if you fly back to me, I’m gonna be the man you feel for…
Увидев перед собой, у самой сцены, Баффи, смотрящую на него такими же испуганными глазами, какими уже несколько лет смотрел на неё он, Спайк захлебнулся воздухом и смял последние слова. Но никто не обратил на это внимания. Римляне — славный народ, но безумно странный: они, кажется, забыли, что недавно здесь произошла драка, а симпатичный певец предстал в образе вампира, и были полностью поглощены романтикой момента. Но Баффи была здесь; смотрела на него и слушала, и, восстановив дыхание, Спайк продолжил, не отводя от неё влюблённого взгляда, чувствуя, как постепенно садится от волнения голос:…And put that gold on your slender hand, baby. On your slender hand… If this is love.
Да, он врал, говоря, что не мечтает о склепе на двоих! Это не обязательно должен быть склеп, конечно, в подвале тоже было вполне уютно, когда они были там вместе… Но он — да! — до сих пор мечтает соединить с ней жизнь… чем бы он для неё ни был. Он замолчал и смотрел на неё в ожидании своей участи: жить ему или всё же умереть? Ангел рассказывала, что вампира несложно убить, когда он не хочет жить, а если сейчас Баффи отвергнет его, ему жить будет незачем. Баффи тоже молчала, продолжая смотреть ему в глаза влажными от слёз испуганными глазами. А когда воздух между ними стал трещать, она сказала, неловко сглотнув рыдания: — Привет, Спайк, — он спрыгнул к ней и до хруста в рёбрах прижал к груди. Она уткнулась в его шею лицом и произнесла дрожащим голосом, в котором наконец прозвучала первая робкая улыбка: — Мне так не хватало твоего дурацкого «Привет, Баффи». А Спайк понял, что будет жить. Может быть, хотя он и боялся верить в это, даже счастливо.