i am alive

Коннору Декарту чуть больше двадцати семи, у него дома спит на подстилке старый бордер-колли, уставший от жизни не менее, чем его хозяин; в серванте стоит коллекция обновляемого и заканчивающегося алкоголя, а у кровати, как память, в рамочке находится фото маленькой девочки. Русская рулетка по одиноким вечерам за стакашкой чего покрепче помогает дожить до утра. С утра до вечера мозг загружен работой, некогда скорбеть и жалеть самого себя. В таком темпе и проходит уже второй год, когда ничего не радует, ничего не хочется. Не дышится. Не живется. Только желается, чтобы патрон все-таки въелся в висок. Разорвал кожу руками. И вылетел через сквозную. Коннора, работающего офицером в полицейском участке Детройта, вполне устраивала такая жизнь, где в двадцать семь ты уже не живешь, а существуешь, доживаешь до положенного или рвешься в любое задание, чтоб хоть там позволили быть с ней. Увидеть ее хоть еще раз. Коннор абсолютно не рассчитывал на то, что Фаулер поручит ему дело о девиантах и приставит в помощь персональное ведро с гвоздями модели RK800 по имени Хэнк. День — и Коннор почти смирился с тем, что с виду лет на тридцать старше его "мужчина" в деловом костюме вечно ходит всюду за ним, пардоньте, благо не в место, где справляют нужду. Высокий, волосы седые, собранные в аккуратный хвостик на затылке. Бледно-голубые глаза смотрят по-умному, мимика, как никогда, живая. Сколько ему? Зачем было создавать андроида-дедушку? Такой на роль Санты подойдет, если провалится в задании, то им и будет подрабатывать в ближайшем торговом центре каждую зиму. А малышка Коннора любила Санту. Любила снег. Жаль, что видела она его лишь три раза в своей жизни. На улице не ливень, которым любуешься из окна или романтически вымокаешь до нитки, обнимая себя за плечи. На улице мелкий и мерзкий дождь, неприятно полосующий и царапающий кожу. Хэнк молчит, проводит анализ той скорости, на которой они едут по шоссе. — Такая скорость очень опасна для жизни, офицер, особенно ночью, особенно в дождь, — констатирует факт Хэнк. "Программный сбой". — Я уже ничего в жизни не боюсь. И не могу же я позволить Гэвину Риду добраться первым до происшествия, — Декарту хочется сменить тему. — Мы с тобой работаем уже две недели, и за это время несколько раз прикрывали друг другу зад. Думаю, это позволяет нам задать пару личных вопросов, которые нас интересуют больше всего... — Я согласен, офицер Декарт. — Я начну? — Разумеется. Изначально в голову лезет всякий стеб, типа, не порывает его хоть раз что-то съесть, спит ли он вообще, чем занимается по ночам, когда Коннор спит, умеет ли Хэнк в рамках расследования втереться людям не просто в доверие, а в отношения, чтоб с горячим сексом и нежными поцелуями, как в последний раз. Но спрашивает о том, что с первых секунд вертелось на языке: — Почему тебя создали дедушкой? Ты мне в отцы годишься. — Все было разработано для лучшей интеграции. Зрелый возраст внушает опытность и мудрость, — безоговорочно поясняет RK800. Мудрость и опытность? — CyberLife облажался, так им и передай. Со стороны мы кажемся "правильным папашей" и "вечно недовольным сыном". Или вариант похуже: ты мой папик, а твой капризный и... Ну, ты понял. Диод на виске полыхает желтым. — Вас беспокоит, что подумают люди? — Ну уж нет. На их мнение мне как раз насрать. — Почему Вы любите напиваться до состояния забвения? Я просчитал, что, если Вы не прекратите пить, Ваша печень откажет годам к сорока. Мимолетная улыбка растягивает уголки губ Коннора. — Нужно же хоть отчего-то умереть. "Программный сбой". — А если я смогу сделать так, что Вам не захочется умирать? — Два вопроса, Хэнк. Моя очередь. Скорость Коннор все же сбавляет. Как ни крути, а хочется, чтоб это было безболезненно и быстро. А здесь еще можно даже умудриться выжить. Да и Хэнк не позволит. Зубами вытащит из перевернутой тачки и окажет первую помощь лучше любого другого врача. — Как далеко ты можешь зайти, чтобы получить желаемое? Скажем, если нужно было бы вывести злоумышленника на чистую воду... — Если Вы о физическом контакте, то в моей программе уже вшит алгоритм действий. Мое лицо, быть может и кажется староватым, но тело, что нужно. — Хрена ж себе самооценка! — выпаливает Коннор, тормозя на светофоре. — Моя очередь. Прекратите смотреть на то фото, Коннор. Ее не вернуть. Приходится резко затормозить, чтобы не врезаться в уличный фонарь. Предложение наносит непомерно глубокий урон по сознанию. И это не вопрос, Хэнк нарушает правила. Да и к черту правила, когда речь идет о ней, о девочке на фото, на которое Коннор смотрит каждый вечер, в очередной раз опрокидывая непосредственно в желудок жидкий сладковатый огонь. — ... — Вы себя лишь добиваете. — А тебе-то что? Это же ты напостой орешь, что машина. Почему тебе не пофиг на то, загнусь я или нет? — Потому что Вы заставляете меня что-то чувствовать, Коннор. Я никогда не знал, что могу так. И если Вы дадите мне немного времени, я заставлю снова чувствовать и Вас. Вам только двадцать семь. Это даже не половина жизни. Впервые слов не находится. Впервые чьи-то слова лишают ответа. А может, согласиться? Узнать, что из этого выйдет? Может, дать все-таки немного времени? Ведь Хэнк для него — просто гребаное открытие Луны, изобретение электричества, подарок Прометея людям — огонь. Коннор такого никогда не видел. — Я обещаю, офицер. Вам станет легче, боль уйдет. Почему Декарту хочется? Почему ему так до зубодробления хочется, чтобы эти слова были правдой? Кто знает, может, Хэнку удастся вырвать с корнем забившуюся под ребра депрессию?