i am alive

Девятисотого создавали идеальным, хотели избавить его ото всех изъянов и программных сбоев, которые случались со статичной моделью Коннора — RK800. Хотели, как лучше, а вышло как всегда. Физически сильнее. Морально — еще прекрасней и добрее. Кажется, девиация вшилась в системное обеспечение сразу, при сборке конструкций. Вот и ходит теперь за Коннором всюду: с виду для охраны, чтобы каждому оторвать руки или ноги за старшего брата, но на деле таскается лишь затем за ним, чтобы побольше узнать о жизни. — А что такое дружба? — созданные для холодного и пронзительного взгляда глаза смотрят с теплом, пластиковые губы растягиваются в улыбке. Коннор снова закатывает глаза — дурацкая привычка, подсмотренная у Хэнка. — Рич, твои терабайты памяти забиты даже сильней, чем у меня. Неужели ты не способен загуглить слово "дружба" и найти ответ? — Физически и программно я могу делать то, чего не можешь ты, Коннор. Но многое я хочу узнать в живую. Хочу ощутить, почувствовать, попробовать. — Как для робота, ты слишком чувственный. — Создатели слишком сильно пытались не сделать меня тобой. — А ты еще эмоциональней вышел... Дружба. Сейчас Ричард наведет не совсем удачный пример с Хэнком Андерсоном. Ну, можно считать, что они друзья, да. Почти. — Значит, друзья вжимают друг друга в стенку и грозятся разобрать на запчасти? — Ричард вскидывает бровь, после чего совершает нечто подобное: тонкие и сильные пальцы сжимают Коннора за воротник рубашки, с силой вдавливая RK800 в гладь стены. — Еще одно слово — и я тебя поцелую, — пытается быть жестким RK900. П-поцелует. Коннор на автомате хрипит, не чувствуя боли взаправду, но ощущая затруднительную работу некоторых механизмов внутри, под слоем био-кожи. — Поцелуй — это не то, чем ты можешь испугать, Рич. И друзья друзей не целуют. Ричард отпускает его медленно, ровно отходит на шаг назад, жадно заглатывая каждое слово своего успевшего пожить и набраться опыта брата. — А в каком случае люди целуют людей, Коннор? Его явно создали, чтобы уничтожить RK800. Не физически. Нет, умственно. Чтобы самому захотелось прострелить себе башку от наивности этой шкафины с живым взглядом голубых и ясных глаз. — Когда любят. — А ты меня любишь, Коннор? Внезапно. Слишком неожиданно. Коннор не готов. — Э-э-э... Ричард ждет, внимательно следит за реакцией. — Мне тоже нужно так мяться и мямлить, когда меня спросят о чем-то подобном? Так поступают люди? Сомневаются? А Коннора сомневаться не учили. Коннор и любить-то особо не должен. Но девиация развила в нем умение искусно лгать так, что почти сам веришь в то, что говоришь. Ричард к нему. Ричард за ним. А для Коннора что он есть, что его нет. Ричард — не Хэнк. Не то. Неживое. Не дышит. Не кровит под ребрами. — У людей происходит шок, Рич. Но я тебя люблю, да. — И мне можно тебя поцеловать? Потому что я тебя тоже люблю. Мне кажется, я люблю тебя с тех пор, как только тебя увидел, братик. Коннору не сильно хочется. Коннор думает о другом ч е л о в е к е, когда руки RK900 мягко касаются его щеки, на этот раз трепетно, с расчетом силы, чтобы не нанести вред. Губы холодные, сухие. Не пригодные для поцелуя. Ричарда создавали не для физического контакта в этом плане. Коннор целует почти нехотя, почти разрешая себя поцеловать. Как он может отказать, когда Ричард так смотрит? Когда такой открытый? Когда так тянет к нему руки? — Ты приятный, — шепчет ему в губы девятисотый. — Мне понравилось. А Коннору нет. Братишка учится. Братишка. Просто. Учится. — Я сделал все правильно? — в приятном баритоне ощущается программный испуг. — Правильно. Ричард глупо улыбается, совсем, как человек. — А что такое боль, Коннор? Почему людям бывает больно? Хороший вопрос, Рич. А что самое глупое — больно бывает и девиантам.