Следом за Огоньками

      Лето! Это точно лето. Тёплый ветерок ласкает лицо, птицы тихо щебечут, укладываясь спать, а на нашей одежде быстро тает последний снег. Но место незнакомое. Я не отпускаю Улю, готовясь опять бежать при первой опасности, но девчонка вырывается из моих рук.  — Ур-ра! Мы наконец попали! Мы на месте, Сёмище! — Уля заплясала на месте. — Подожди, Уля, ты уверена? — Конечно уверена, дурачина! Что же я, своего дома не узнаю? Вот же он! Квартира тридцать пять, третий подъезд, второй этаж.       Ульянка перестала прыгать, подошла ко мне, потянула за руку. — Ну чего встал? Пошли уже скорей. — Постой. — Я всё ещё не решаюсь, не могу до конца поверить. — Стой-постой, горшок пустой! Идё-о-ом, Сёмище!       Мне становится неловко за мой страх. Я ворчу. — Давай зимнее снимем что ли, а то мы, как два полярника.       Рыжик смеётся, хлопает себя по пуховику обеими руками. — А ведь верно.       В подъезде Ульяна вдруг остановилась и взялась разглядывать здоровенную сколопендру, замершую на стене. Я поцокал языком. — Хороша, ничего не скажешь. Жаль, коробка нет. Девочка резко развернулась ко мне. — Да разве в этом дело? А как дальше-то? Ну, позвоним мы, ну, откроют, а что мы скажем? — Да разберёмся по ходу. — теперь уже я потянул свою подругу. Но Уля упёрлась. — Нет, стой! Надо подумать. Мы скажем… мы скажем…       Шаги на лестнице прервали Улькины размышления, сверху кто-то спускался. В пролёте показалась девушка лет двадцати пяти. Я понимал, что так и должно быть, но сходство поражало. Те же огненно-красные волосы, только распущенные по плечам, те же синие глаза, те же черты лица. Она остановилась на последней ступеньке и улыбнулась Ульяне. — Значит, сны не врали. Ну здравствуй, сестрёнка!       Мы сидим в гостях у Алисы Сидоровой и пьём чай с плюшками. Чай хозяйки, а плюшки наши, из Совёнка. Алиса уверяет, что булочки в точности такие же, что и четырнадцать лет назад. Девушки оживлённо беседуют между собой, я же стараюсь не вмешиваться, только поддакиваю Ульяне, по её требованию, да иногда вставляю небольшие реплики. Уля смотрит на свою… сестрёнку (?) с восторгом, Алиса отвечает ей очень хорошей, доброй, но немного грустной улыбкой.       Первые охи-ахи давно отшумели, разговор перешёл в более спокойную фазу — расспросы и рассказы о двух мирах.       Из обрывков разговора, отдельных случайных фраз, передо мной выстраивается история нового и старого Лагеря, а за ней и теория всего Мироздания.       Поначалу в это трудно поверить. Оказывается, мир Совёнка изначален, а мой мир — производная от него. Он — фантазм, созданный тем полуживым «нечто», которое затаилось в шахтах под лагерем. Это «существо» или «порридж», как его называют, обладает зачаточным разумом. Оно забирает душу пришедшего к нему, и строит на основе неё новый мир. Таким образом появляются параллельные вселенные. Это трудно принять, как наверное было нелегко признать древним то, что Земля обращается вокруг Солнца, а не наоборот. Но, когда новые знания доходят и принимаются разумом, система мироздания обретает логические очертания, все события и явления легко укладываются в схему.       Душа, использованная для построения новой вселенной, не погибает. Она переселяется в этот мир и получает там тело-дубликат. Интересно, что «порридж» учитывает и исполняет одно, заветное желание пришедшего. Такое свойство «кашки» породило огромное количество легенд и сказок, причём не только в мире Совёнка, но и в моём мире.       А тело, оставшееся в шахтах, продолжает жить, если его вовремя находят. Человека приходится воспитывать заново, «с нуля». Так появляются «стёртые».       Чем дольше девушки общаются, тем реже Рыжик улыбается, тем чаще хмурит брови, кусает губы.       Оказывается, у Алисы далеко не всё так хорошо. Заветное желание было исполнено — брат жив. Но мир, созданный тринадцатилетней девчонкой, не очень подходит для женщины под тридцать. Многие растения не выдерживают местный климат — долгое, почти бесконечное лето перед самым Новым Годом вдруг резко сменяется морозом и снегом, чтобы через месяц опять вернуться жарой и солнцем почти без дождей. Здесь очень много насекомых. Жуки, сколопендры, кузнечики самых невероятных форм и размеров наполняют это мир. Рай для юного энтомолога, докука для хозяйки. — Да ещё эти жуки бесконечные лезут из всех щелей. Жуки, конечно, ерунда, но тоже уже достало, — с плохо скрытым раздражением произносит Алиса.       Но со всем этим ещё можно справиться. Есть вещи и по серьёзнее. Девушка явно не договаривает, но даже по обрывкам фраз, я догадываюсь, в чём дело. Физиология обитателей этого мира — на уровне представлений ребёнка. Вроде всё на месте, но взрослых отношений, полноценной семьи, как и детей, быть не может.       И вот тогда на меня накатывает и накрывает с головой: мир Алисы Сидоровой обречён, он умрёт вместе с последним обитателем. Вернее, не умрёт. Пройдёт время, и людей в нём не останется. Те, что есть, уйдут, а новые не родятся. Не такая уж и большая потеря для мира, если разобраться…       Меня кидает в дрожь.       С какими силами мы играем, прыгая, ради собственного удовольствия, между мирами? Против кого выступили, сами того не осознавая? Да какое, «выступили»? «Порридж» нас просто смахнёт со стола жизни, как крошки, как букашек и даже не заметит, что были такие: «Сёма» и «Уля».       Вот о чём на самом деле пыталась предупредить меня Неко! А я не понял, принял всё буквально. «Сколько прыжков у меня есть?» — идиот! Да нисколько их у меня нет! Каждый прыжок смертельно опасен, каждый может оказаться последним. А я-то воображал — «эксперименты на детях», «коварные взрослые». Не тех я боялся, не от того бежал.       Ульяна резко встаёт со стула, лицо пылает, от резкого взмаха головы в разные стороны разлетаются слезинки. «Ого! А вот, кажется, дошло и до Рыжика!» — Ты идёшь с нами!       Я открываю рот, но от шока не могу произнести ни слова. Зато мысли скачут с безумной скоростью. «Стоп! Куда с нами?! Мы сами-то, возможно, в ловушке!»       Девчонка мечется по комнате. Ко мне. — Сёмище, ты ведь сможешь взять двоих? Ну, скажи, сможешь, правда же?       Меня переклинивает окончательно. «Двоих? Куда я возьму двоих? В чужой, неизвестный фантазм? В обрывки несостоявшихся миров? А может быть, просто на смерть?»       Не дождавшись ответа, Уля кидается к «сестрёнке», и уже чуть-чуть спокойнее.  — Ты могла бы пойти с нами, если хочешь.       Пока я в смятении не знаю, что ответить, отзывается старшая «сестра». — Смешно. Только великовозрастной Ульянки там и не хватает. — грустно усмехается Алиса. — Да нет же! Ты, как и Семён, наверняка помолодеешь при прыжке. В Совёнке тебе опять будет четырнадцать… почти. Наверное. «Наверное!»       Ступор меня отпустил, зато страх привёл за собой мелкую дрожь, которая гуляет по всему телу. «Вот именно, что «наверное»! Мы же ничегошеньки не знаем! Куда мы попадём в этот раз? И попадём ли куда-то вообще? Что станет там с Алисой? Что будет с этим миром, в конце концов?» — А что дальше, Уля, что я там делать буду?       Уля смущается, пожимает плечами, снова садится за стол. — Ну, уж это тебе самой решать — остаться в Бесконечном лете или ступить на Дорогу, или… — совсем уже шёпотом, еле слышно. — Оно всё ещё живёт под лагерем. Ты можешь спуститься в шахты и всё начать заново.       Улька опять вскакивает со стула. — Да что тут рассуждать? Собирайся!       Алиса мягко улыбается младшей сестрёнке и смущённо произносит. — Подожди, Уля. Я ведь ничего ещё не решила. Я… Мне надо подумать…