***
— Теодора Райт! — встретил меня командир Бивер, сверкая карими глазами. Потом он оценил мое состояние, и его бровь поползла вверх, словно он косплеил Спока. — Во сколько ты должна была прийти? — В одиннадцать пятьдесят пять, — на автомате отрапортовал я. — А сейчас сколько? — Бивер глянул на планшет. Я последовал его примеру, но мне понадобилось два бесконечных мгновения для осознания увиденного. — Одиннадцать часов шестьдесят три минуты. Бивер издал тихое, но прочувствованное рычание, после чего постучал, открыл дверь и втолкнул меня внутрь. Передо мной предстал небольшой кабинет с двумя столами; по периметру стояли шкафы, закрытые наглухо, и они скрадывали площадь. В помещении присутствовал только один человек, и был он мне не знаком. — Здравствуйте, кадет… Райт, — мужчина сверился со списком. — Доброго дня, сэр, — привычно отозвался я. Вообще-то я, как кадет, должен был поздороваться первым, но так уж вышло. Надеюсь, мужчина на меня не настучит, а то Бив съест с потрохами. — Вы выбрали интересующие вас направления? Если с этим какие-то проблемы, то моя задача обсудить с вами этот вопрос. Командир группы донес до вас важность данного мероприятия? — Да, сэр, донес. И я выбрал, — я быстренько, не вчитываясь, отметил в протянутом мне планшете факультативы и прочие дисциплины, которыми хотел бы заниматься, размашисто подписался (я очень долго отрабатывал подпись Доры) и вопросительно уставился на мужчину. — Это все, — тот уткнулся в планшет, кивнул сам себе. — Вы свободны. — Так точно, сэр, — я вымелся из кабинета и чудом не пришибил дверью стоявшего под ней Бивера. — Райт, — прошипел тот, когда дверь в кабинет отсекла нас от мужчины внутри, и шипеть стало условно безопасно. — Ну, что? — я устало прислонился к стене. — Я не опоздал, претензий ко мне нет, и ты не разбудишь во мне совесть своим парселтангом. — Парс… а, язык змей. Тоже смотрела летом перезапуск этих фильмов? Тьфу. О чем я там. Просто признай свою вину, — не сдавался Бивер, с нечитаемым выражением лица пытаясь перехватить мой взгляд. Я не понимал, что он хочет от меня, сосредоточившись на фамилии на его груди (золотые буквы на синем фоне), но фраза разбудила смутные ассоциации. Я едва слышно хмыкнул, вытянулся в струнку и негромко, чтобы из кабинета на нас не рявкнули, отчитался: — Признаю свою вину — меру, степень, глубину! И прошу меня отправить на текущую войну! Бивер застыл памятником самому себе. Из-за поворота этакой широкоплечей громадиной вырулил Эджувотер, у которого назначено было после меня, с интересом на нас уставился. Я ухмыльнулся, уже не скрываясь, и продолжил декламировать с выражением. Рифмы в моих словах, разумеется, в вольном переводе на английский не было ни одной, даже захудалой, синтаксис не выдерживал никакой критики, но интонационно строки хорошо разграничивались, из-за чего стишок превратился в какую-то тягучую древнюю балладу. — Нет войны? Я все приму. Ссылку, каторгу, тюрьму. Но желательно в июле и желательно в Крыму. Бивер звучно влепил себе рукой по лицу. Эджувотер молчал и смотрел на нас обоих так внимательно, что стало несколько не по себе. — Я пошел, — сказал я, начиная движение к выходу, мимо Эджувотера. Вслед мне донесло едва слышное: — Симпатичная девушка с чувством юмора. Иногда в беде. Отлично. Боевая подруга?.. Я ни черта не понял из этой фразы нашего уважаемого рыжего командира, да и мне было не до того.***
Остаток дня я потратил на бегство не столько от Беннета, сколько от себя. Мысли одолевали самые разнообразные. Похоже, я столкнулся с некой защитной функцией мозга. Или не защитной, и у меня просто беда с памятью. Беды с башкой, как говорится. Но то, что я, оказывается, не помнил столь важный элемент вселенной, в которой ныне живу, сводило с ума. Господи, у меня натурально проблемы с головой. Что еще я не помню? После того, как кто-то (я не мог сказать, кто точно, наверное, все же Хью) рассказал мне о том, что личные планшеты тоже могут проверить в любой момент, я удалил всю информацию, связанную с моим попаданством, перестраховался так. Теперь я мог рассчитывать только на собственную память, а она вот так сходу меня подвела. Да, я тут больше года, уже ко многому привык, некоторые эмоциональные реакции и воспоминания прошлой жизни сгладились. Но не до такой же степени!.. Например, я не так уже обижен на сестру — а я был на нее обижен, положа руку на сердце; в конце концов, если бы она хотела меня забрать к себе, давно бы уже это сделала. Она же оставила меня в России, и тут больше не о чем говорить, не на что надеяться. И сейчас жалеть об этом не было никакого смысла, потому что та жизнь навсегда осталась в прошлом и воспринималась, словно сон, словно не со мной было. А иные вещи — как сон внутри сна. Так что нет смысла жалеть. И нет смысла ругать свою дырявую память. Как, опять же, положа руку на сердце, нет никакого смысла травить себе душу из-за тех моментов в истории теперь моего мира, которые я с трудом мог бы изменить. Хотя бы в виду своей отвратительной памяти на поистине важные детали. Вернее сказать, мог бы изменить, не втравливая себя в дурнопахнущие истории. Самое простое решение по спасению тех же кораблей, напрашивающееся такое — это сообщить о засаде — м — ромуланцев, если она там была вообще. И тут встает вопрос, а откуда, собственно, я это знаю? Это такая шутка, кадет Райт? А посидите-ка пока в тюрьме, вот тут, под присмотром, пока мы разбираемся с тем, правда ли то, что вы говорите… ах, вы даже в этом не уверены, кадет? Даже если я на то время стану энсином, даже если лейтенантом. Без понятного, четкого источника информации, который можно принять на веру, следовало заткнуться и молчать в тряпочку. Без готовности принять последствия раскрытия того, что я не Дора Райт — да, да, заткнуться и молчать. Интересно, как отреагирует семья? Я ведь год с ними прожил, притворясь их дочерью, сестрой, племянницей, внучкой. Они мне чем-то дороги стали, наверное, я просто наслаждался любовью и заботой, которых никогда прежде в таком качестве и количестве не испытывал. И я не мог уже безоглядно рисковать отношением семьи Райтов ко мне — вернее, к Доре. Я мог только, сцепив зубы, молчать и думать, как спасать мир, менять канон, не привлекая к себе внимание (внимание санитаров). Я мог молчать и верить, что Беннет, который, видимо, пошел на командно-тактический, по стопам Кирка, чтобы стать капитаном в кратчайшие сроки, изменит эту реальность, сможет то, за что я, признаться, даже не знаю, с какого бока хвататься. И плевать-то на канон, прогнозирование, предзнание и то, что я не собирался его менять. Потому что гибель сотен людей — это все же не то, на что я мог смотреть с холодным сердцем, не шевельнув и пальцем. Меня разрывало на части от нежелания смириться с собственным бессилием и от зарождающейся смеси ненависти и презрения к себе. Тут, кстати или нет, проснулась другая сторона меня и подала свой голос, вселяя еще больше беспорядка в голову. С чего, к слову, Кирк вообще в тот момент решил, что корабли идут в ловушку? Вот один такой глазастый, какие-то невидимые сигналы разглядел, за секунду, находясь под действием аллергена, сложил головоломку и решил ее? Опытные командиры, в том числе, Пайк, не увидели ничего, а вчерашний курсант, кадет третьего курса, обманом (хакерский взлом так-то обман!) прошедший «Кобаяши Мару» без потерь, неожиданно все понял — и его специфический опыт не оправдание, по крайней мере, для меня сейчас. Гениальность просто на грани фола. Сценарист на ухо шепнул?.. Кажется, я сейчас защищаю себя, пусть и вот таким странным принижением Джеймса Т. Кирка. Никакой сценарист не хочет шепнуть мне на ухо, что делать мне, а? А Вулкан? Вроде, Звездный Флот часть жителей планеты куда-то перевез или спас, организовалось что-то типа Нового Вулкана, но планета была разрушена. Погибла мать Спока, насколько я помню. Вряд ли она единственная жертва, но тут у меня опять провал — вот просто черная дыра зияет, аж стыдно. Фанат «Стартрека», три раза ха-ха. Мать Спока была единственным погибшим жителем планеты или нет? Кажется, все же, нет, далеко не единственным, но ее гибель обставили так, чтобы это была очередная драма. Личной мотивации сценаристы вулканцу неплохо отсыпали. Прямо как в «Возмездии», когда он рванул ловить Хана вручную в сцене экшена, когда Кирк откинул коньки, а Маккой играл в Бога, по-другому не скажешь. Эти моменты я тоже помнил кое-как, откровенно говоря; хотя юмористических моментов во втором фильме было на порядок меньше, видимо, кто-то решил дозировать юмор, чтобы не забивать трагедию. Там на себя внимание Хан оттягивал. И все равно в иные моменты ходы были просто… просто «мама, не горюй». Не горюй, а рыдай от очередной накрученной драмы, по какой-то непонятной мне причине не отложившейся у меня в памяти! Так и вижу эту картину — изящным жестом повара ответственные за фильм лица подносят перечницу к почти готовому сюжету и говорят: «Добавим щепотку драмы… ой, крышечка отвалилась. Опять». Мамочка моя дорогая, ну, почему я именно в «Перезагрузке», альтернативной временной линии по отношению к ТОС? Сюжетно ТОС я помню куда лучше — хотя бы потому, что там куча сюжетов и такого передоза драмы не присутствует. И всякие сомнительной важности сцены не забивают мне голову собой намертво. Мысль сделала круг и вернулась к тому, с чего я начал. Вот почему, почему, во имя всех богов разных пантеонов, когда-либо существовавших, как на Земле, так и в отдаленных уголках известной вселенной, почему я не помню важных моментов? Почему эти сцены в моей памяти хорошо прикрыты отчаянно дурашливой сценой погони по гребанному кораблю? И еще другими сценами, типа «А эту выпивку я нашел в шкафчике Чехова»… Космос, блять. Последний, сука, рубеж. И почему я по-прежнему не могу окончательно соотнести то, что помню я, с тем, что сказал мне Беннет, чтоб он провалился к ядру планеты? И почему я не могу воспринять гипотетическую гибель кораблей через три года как вполне реальную и ожидаемую. В отчаянии, раздавленный мыслями, я сильно ударился головой об автомат с шоколадками, из-за чего тот внезапно выдал на одну больше, чем надо. — С тобой все в порядке? — поинтересовался Маккой и тут же поправился. — Глупый вопрос, извини. Что с тобой не в порядке? — Леонард! — воскликнул я, потирая лоб, потом махнул рукой на скамейку. — Ого, дело швах, — хмыкнул Маккой и послушно пошел в указанном направлении. — Лео, — попробовал я еще раз и получил недоуменный взгляд. — Слушай, хорош меня пугать. Говори уже. — Доктор Маккой. — Тео, черт тебя подери! — Прости, я что-то нервничаю, — честно признался я. Будь я более активным, размахивал бы руками или ходил кругами, но мои жесты всегда были сдержанными, и Дора в этом чем-то на меня была похожа. — Маккой, представь, что ты узнал, что на дом соседа, — я на миг задумался, пытаясь подобрать слова. — Рухнет метеорит. Скажем, через неделю. Я ожидал вопроса об источнике информации, но Маккой как-то по-мальчишески улыбнулся и выдал: — А я к этому соседу как отношусь? — Да… причем тут это? — несколько растерянно отозвался я и сел рядом с мужчиной. — Да, неважно, — согласился Маккой. — Ну и? В чем вопрос? — Твои действия? — Ну, если я скажу об этом напрямую, что без каких-то доказательств уверен в падении метеорита, то меня посчитают психом, — Леонард задумчиво закусил губу. — Я не знаю, что бы я делал. Тебе это важно? — он посмотрел на меня и, сделав выводы, кивнул. — Важно. Я сидел рядом и молчал. Пример с метеоритом был глупым, просто донельзя глупым, но ничего лучше придумать я сейчас бы не мог. — Ну, — начал Маккой долгие минуты спустя. — Наверное, я как-то выманю соседей, чтобы в момент падения они были в другом месте. Я пытался вспомнить важные детали фильма. Удавалось с трудом, но что-то я все же осознал. Сначала Академия направила выпускников на корабли. Потом они все ломанулись, не разведывая обстановку, к Вулкану, а потом был бур. Так? — Типа подожжешь сарай? — подсказал я, заметив, что Лео снова впал в задумчивость. — Почему сарай? Почему подожгу? — не понял тот. — Ну у тебя и вопросы, Тео. Ха. Возможно. То есть, дезинформация для Звездного Флота для отвлечения внимания от Вулкана. И тогда, если корабли будут направлены не к этой планете, а куда-то еще… а ведь бур уже будет работать. То есть планета все равно погибнет. Как ромуланцы вообще построили там такое сооружение незаметно от всех, а? Вулканцы, они что, слепые, что ли? Я застонал в голос и ткнулся лбом в плечо Маккоя. Голова начинала болеть, хотелось поочередно — разрыдаться, разбить что-то, сделать глупость. — Все совсем плохо? — ласково поинтересовался Леонард. — Все ужасно, — с надрывом ответил я. — Извини, если не смог помочь, — голос звучал мягко, как-то даже не похоже на Маккоя. — А как бы поступила ты? Даже не на вопрос о каноне, а о дурацкой, придуманной ситуации с метеоритом, падающим на дом несчастного соседа, пусть я люблю его или ненавижу, в конце концов, мои чувства имеют мало значения, когда речь идет о чьей-то жизни — ответа я не знал.