***
Последствия шутки Кирка разгребали еще несколько дней. Клей реально был хорош, следы кое-где до конца так убрать и не смогли. На очередном утреннем построении нам сказали, что теперь будут проверять сумки людей, возвращающихся с увольнений. Клей, конечно, не внесен в список запрещенных к применению на территории Академии средств, но они хотели бы знать, у кого он есть. Можно подумать, это нельзя обойти. Засекреченные архивы остались в секрете, что, как раз, было понятно. Никто ни о чем не подозревал. Я не знал, как вести себя с Кирком, да и он тоже меня избегал. Ощущения от этой нашей выходки складывались странные. Я никогда до этого вроде бы не был причастен к чему-то такому, чтобы это попадало в правила. Хотя, конечно, вообще-то, если подумать, это было легко сделать, просто веди себя как глупенький, а потом громко кричи обвинения, и вот тебе счастье, производители будут вынуждены предупреждать, что кофе горячий, а мороженое холодное. А вот то, что меня втемную использовали для алиби, это да, это точно впервые. Последние дни октября выдались немного жаркими. Я много думал, сам себе удивляясь, насколько сильно зацепил меня тот Маркус-Генрих. Рэ все же сдала меня Биверу, и он провел со мной две беседы по поводы панических атак, их причин и того, нужно ли мне уже лечиться, или разовые истерики — это норма. Сейчас рыжий командир слегка притих, но я все равно избегал народ в аудитории и в промежутках между занятиями выходил на улицу, посидеть на лавочке, позалипать до будильника, зовущего меня на пару. — Будешь? — перед лицом появилась бутылка чая. Я поднял голову. Беннет рассматривал меня с обеспокоенным видом. — Да, спасибо, — сказал я, взял бутылку и чуть подвинулся, приглашая парня сесть рядом. — Что-то случилось? — спросил Беннет. Я рассматривал бутылку в своих руках. — Раздвоение личности. Что, если мы придумали, что мы попаданцы? — Кхм, — даже поперхнулся собеседник. — Стоп. С чего такая мысль? Я молчал, находя теперь свой вопрос глупым. Но, право слово, я не знал, что об этом думать. Психика вообще казалась мне всегда чем-то эфемерным. Если, например, сломанную ногу можно было просветить на рентгене, зафиксировать и позволить срастись, то что делать с надломленной психикой, я не знал. Никогда об этом даже не задумывался. Может, мне следовало идти не в экономисты, а в психиатрию? Да уж, вот что совсем глупо — из серии знать, где упаду, и соломки постелить. Не факт, кстати, что это помогло бы. Как известно, многие знания — многие печали. — Райт, — позвал меня Беннет, говоря так, словно боялся меня задеть или напугать. — Мы можем об этом поговорить, — он поглядел на часы. — С чего бы только начать. Раздвоение, оно же диссоциативное расстройство идентичности — это, чаще всего, защитный механизм. Какое-то насилие, сильнейший стресс, когда человек сам не справляется, ему некому помочь, тогда он расщепляется, в попытках себя защитить хоть таким образом, создает некоторые личности. Это экстремальный вид защиты. Было ли что-то у тебя в жизни такого, чтобы она потребовалась? Я открутил крышку и отпил немного чая. Запах лимона раздражающе щекотал нос, но окружающее меня казалось не совсем реальным. — Ты сказал «чаще всего», — заметил я, не отвечая. — Да. Ладно. Личности могут быть совсем самостоятельными, иметь разный возраст, пол, национальность. Прямо мой случай, пришла мысль. — Свои воспоминания, — продолжил Беннет. — Но как ты объяснишь, что у нас с тобой одинаковые воспоминания о фильмах, которые мы видели в нашей прошлой жизни? Только не говори, что это все не реально, — он вдруг больно ущипнул меня за плечо. — Эй, — возмутился я, хлопнув его по пальцам и потирая руку. — Что ж, мне слегка помогло. Говорить о том, что я слышал голос Доры, не стал. Беннет все равно был прав в том, что у нас совпадали некоторые воспоминания. Будь в этом мире фильмы «Звездный путь» или что-то похожее, я бы еще мог как-то прикрутить это к теории про то, что я потек крышечкой, но мы оба помнили то, чего не было в этом мире. Либо мы вдвоем одновременно и одинаково свихнулись, либо мы попаданцы, и не будем об этом. Мне почему-то была приятнее вторая теория, так что я твердо решил ее и придерживаться. Я, Беннет, Грейсон — мы не сошли с ума, мы просто иные. Но, в отличие от Беннета, который воспринимал сам факт перехода несколько проще, поставив в приоритет другие цели — найти сестру и спасти мир, грубо говоря, мне было интересно, почему я здесь. Почему именно я, почему именно в Дору. Я сделал мысленную отметку расспросить Беннета чуть позже более подробно. Честно говоря, я не считал, что мы из одного мира, если есть как минимум мой и вот этот альтернативный, то могут быть и прочие. В мире Беннета была куча «Звездных путей: Перезагрузка», в моем такого не было. Но действовать стоило осторожнее, не на территории Академии. И без шпионов-часов, конечно.***
Хэллоуин в этом году выпал на среду. Занятия неофициально сократили, мы прошлись по ошибкам и недочетам тестов по парашютам, и сейчас вразнобой брели по зашифрованным координатам, поочередно присланным в сообщении рассылкой. Когда мы, сделав огромный крюк, дошли до дверей места назначения, то переглянулись и рассмеялись — от аудитории, в которой мы были, нам следовало всего лишь подняться на этаж и пройти чуть дальше. В отличие от библиотеки, располагающейся в корпусе Кирка, наша казалась мягкой и умиротворенной. Но не сейчас. Сегодня тут было людно, монстрно и тыквенно. Большие фонари из тыкв, поставленные так, чтобы не вызвать пожар (горение пластика тоже никому не нужно), впечатляли. В креслах, расположенных рядом с терминалами, лежали довольно милые подушки с тематикой праздника. — Хм, — глубокомысленно сказал я. — Идем с нами, Тео, — позвал Хью, не дождался от меня ответа, схватил за руку и потащил за собой. Оказалось, что наша группа объединилась с Альфой, и мы могли сидеть вместе. Культурное мероприятие было добровольно-принудительное, но уйти разрешалось через час, когда закончатся основные развлекательные программы. Я забился в угол и прислушался к организаторам. Нам зачитали отрывки из разных страшных книг, часть была мне знакома, часть была написана между двадцать первым и двадцать третьим веком, соответственно, ознакомиться я мог только сейчас. Конечно, хотелось бы прочитать или посмотреть все это, но только представьте, какое количество контента было создано даже за десятилетие. Вряд ли у кого-то есть хоть шанс прочитать все заслуживающие внимания вещи, но попробовать стоило. Я начал вести список книг, которые следовало прочесть. Лавкрафт, Кинг, По, впервые услышанные мной Черкасов (удивился, но они читали русского современного писателя, в переводе, наверное, слушалось не совсем так, как в оригинале) и Сильва… Отрывки выбраны были качественно, они не утомляли, но мы успевали проникнуться атмосферой. Иной раз по спине бежали мурашки, хотя я никогда не считал себя излишне впечатлительным человеком. Мероприятие мне понравилось, так что я отказался от прежнего плана свалить через час и задержался почти до ночи.***
Ноябрь встретил нас солнцем, но уже к выходными обещали проливные дожди. Я подсознательно считал Сан-Франциско американским Питером со всеми вытекающими стереотипами и шуточками; похоже, на такое мнение повлияло то, что в первый мой день в этом городе шел дождь. Сейчас, после двух месяцев на западном побережье мне уже не казалось, что город сер и уныл. Я перечитывал теорию прыжков с парашютом, когда в дверь постучались. Некоторое время я игнорировал, надеясь, что незванным гостям надоест, потом все же встал и открыл. — Лудде. — Райт. Парень мялся, потом спросил: — Могу я войти? Я отошел в сторону, пропуская его. После случаев с трибблами он пока никак не проявлял себя, так что я выжидательно на него уставился. — Я отправил тебе свои конспекты и два учебника, — сказал Лудде, повернувшись ко мне, но избегая моего взгляда. — Как ты считаешь, этого достаточно для того, чтобы я закрыл свою часть сделки? — Сейчас посмотрим, — я полез в планшет, увидел новые непрочитанные сообщения. Пролистал конспекты, посмотрел оглавления учебников. — Пожалуй, да, спасибо, но если у меня возникнут вопросы… — Ты можешь обратиться ко мне, — подтвердил Лудде. — Пока я учусь тут. И… это… Когда высокий скандинавский парень мнется, как девочка, это производит гнетущее впечатление. — Говори, я не кусаюсь, — приободрил его я. — Вот, — он вытащил из кармана небольшой комок меха и всучил мне, от неожиданности я позволил ему это сделать. — Сын Ёрика. Обзови его как-нибудь. Мне пора! — Эй! — возмутился я, наступая ему на ногу в попытке остановить. — Где мне его держать?! — Тебя только это смущает? — успокоился парень. — Я принесу клетку, только она разобрана. — Это же контрабанда, — вздохнул я. — Куда он мне? — Девушки же любят милое и пушистое? — заискивающе произнес Лудде. — Ага, сдавать это милое и пушистое медикам на опыты. Лудде поменялся в лице. Некоторое время он разглядывал меня, словно пытаясь понять, шучу я или нет. Я и сам не знал. Наверное, отдать на опыты живое существо, больше похожее на меховую шапку, я не смог бы. — Райт, пожалуйста. Мне не нужны два триббла. — Понимаю, — кивнул я. — Мне вот не нужен ни один. — Ра-а-айт, — умоляюще протянул Лудде. — Не-е-ет, — передразнил я его. — Забирай своего Ёрмунганда и проваливай. За конспекты спасибо еще раз. — К-как ты его назвала? — Слушай, Лудде, я прекрасно знаю, что если этот твой милый пушистик найдет себе много еды и мало хищников, наступит милый и пушистый армагеддон. Твоему Ёрику вон моя занавеска понравилась, что если этому — Ганду — понравится мое одеяло? — Что ж, я попытался, — браво ответил Лудде и хмыкнул. — А имя мне нравится. Пока. Я захлопнул за ним дверь. Какого черта?! Вернуться к теории прыжков удалось не сразу. Через полчаса Лудде вернулся. С клеткой. В этот раз я сдался, запросив углубленный курс инженерии.***
Мы стояли в одежде с длинным рукавом и в берцах. Бивер метался вокруг нас, как заботливая мамаша, чтобы убедиться, что у всех есть нормальные перчатки и возможность связаться с ним и преподавателем. Лейтенант ждала, пока мы сообщим, что готовы, чтобы провести последний («крайний») инструктаж. Ее речь изобиловала цифрами и техническими терминами. Я с задумчивым видом смотрел в поле, в которое нам предстояло опуститься на крыльях ветра. То есть на учебном неуправляемом полуавтоматическом парашюте с круглым куполом, не забудьте перевести управление запасным парашютом в ручной режим, пожалуйста. Поле в ответ на меня, конечно, не смотрело, но впечатления особого не производило, поле и поле, просто пожухлое, желто-серое. Вообще-то обещали дожди, но пока их не было. Неподалеку стоял шаттл, напоминающий тот, в котором Кирк и Маккой познакомились в фильме. Казался, правда, немного другим — меньше и какой-то словно грузовой. — Приготовились, — хлопнула в ладоши инструктор, мы послушно подошли к автомобилю, который привез парашюты со склада. Сердце начало бешено стучать, отдавая в уши и кончики пальцев. Надеюсь, такое состояние у меня будет только в первый прыжок, а потом будет легче, но пока что мысли о том, как я уже благополучно приземляюсь на остатки травы, не спасали, и физическая реакция на предстоящее приключение раздражала. Лейтенант проверила каждого, когда мы нацепили ранцы с парашютами, закрепляя все нужные ремни. Она что-то отметила в своем планшете и объявила погрузку в шаттл. Мы вздохнули и уставились на Бивера, который махнул рукой и попросил нас построиться. Где-то с этого момента я стал ощущать все так, словно смотрел из-за стекла. Тело реагировало на импульсы как-то замедленно, но, судя по тому, что никто из ребят не замечал этого, мне так только казалось. Мы прошли по спущенному трапу в шаттл, уселись на расположенные вдоль стен скамейки. Заработали двигатели. — Вы можете открыть иллюминаторы, — сообщила лейтенант. — Мы обычно не против. Ребята оживились и зашевелились. В считанные секунды замкнутая коробка перестала быть таковой — в окна было видно поле и лес чуть дальше, в который очень нежелательно приземляться. Когда все снова сели, на этот раз пристегнувшись к висящему под потолком тросу, лейтенант кивнула и заняла свое место, надела наушники и сказала что-то малопонятное в микрофон. Шаттл чуть заметно начал трястись, а потом оторвался от земли, и это заставило сердце сжаться. Словно прыжок, это напоминало именно прыжок, но вместо приземления мы начали набирать высоту. Картина в иллюминаторе изменилась — стало больше видно небо, серо-голубое. Вдалеке виднелись небольшие рваные тучи. Я чуть отклонился, слегка прижимаясь спиной к стене. Расслабиться не удавалось, а напряжение в теле все возрастало и возрастало. Я поймал себя на том, что отчаянно сдерживаю нервное постукивание ногой по полу. Прошла вечность, когда лейтенант поднялась — одновременно с тем раздался звук зуммера, и вспыхнул свет над дверью. Она осмотрела нас, пристегнула себя карабином к другой сцепке на входе и нажала большую кнопку, из-за чего дверь поехала чуть в сторону и назад. Очередность наша была произвольной (в рамках пристегнутых карабинов, конечно), мы выходили к двери… Ребята меня восхищали. Они не останавливались ни на секунду, просто шагали в неизвестность. Я просто не мог струсить и остановиться, не после того, как большая часть группы показала такую смелость. Моя очередь была все ближе и ближе, и сердце стучало все громче и громче. Передо мной спрыгнул Хью. Лейтенант подняла руку, выждала еще одну вечность и указала мне на выход. Я подошел к краю, вздохнул и сделал шаг, хотя все внутри меня взвыло в ужасе, пытаясь заставить меня остаться внутри шаттла, словно это был единственный способ выжить. Я оказался в воздухе, тут же ощущая, как стекло аквариума, из которого я смотрел последние двадцать пять минут, уплотнилось и потяжелело. — Твою мать! — сказали непослушные губы почему-то на русском, а я устремлялся вниз, к земле, чувствуя, как меня словно сдвинуло в сторону, но и вместо меня никого не было, просто руки и ноги стали чугунными и тянули тело вниз, чтобы разбиться. Ощущение было жуткое и длилось словно час, но потом лямки рюкзака напряглись, и меня дернуло вверх и чуть назад, одновременно возвращая в тело. Над головой у меня оказался белый с серыми полосками купол, вокруг небо, и холодный воздух, когда я смог вздохнуть его, освежил мысли. Чуть онемевшими руками я перевел ползунок от запасного парашюта в другой режим. Удалось не сразу, но я все же успел вовремя, и дальше мог наслаждаться спуском не на двух куполах разом. В какой-то момент это действительно почти стало наслаждением, но настроение омрачалось тем моментом неполного паралича, потому что это напугало меня едва ли не хлеще, чем прыжок. Я выдохнул с усилием, глядя, как приближается поле; удар по стопам был сильным, хотя я и принял правильное положение. Стропы, к счастью, не перепутались, но цеплялись за низкорослые кусты, и ветер не сильно утаскивал в сторону почти свернувшийся купол, так что я машинально ткнул кнопку, после чего понаблюдал, как автоматически, с тихим жужжанием затягивается парашют, почти выдирая траву. На какой-то миг я ощутил себя пылесосом, в который убирался провод, и направился к видневшимся вдалеке машинам, время от времени поглядывая в небо. Несмотря на то, что шаттл перемещался в горизонтальном положении, выбрасывая нас, ветер вполне мог снести кого-то из тех, кто прыгал следом, мне на голову. — Что за нахрен, что за нахрен, — говорил я сам себе монотонным речитативом, словно это могло как-то помочь, словно это натолкнуло бы меня на мысль о том, что случилось в воздухе. А-а-а! И, в самом деле, что случилось в воздухе?