***
Лухань никогда не любил американо, на его вкус слишком крепкий, горький и с неприятным послевкусием, несмотря даже на несколько ложек добавленных в него сахара. Да и в кофе он не разбирался особо, покупал в супермаркете не самый дорогой, но и не дешёвый кофе и пил его больше по необходимости, чем от большого желания. Работая преподавателем, на сон времени уходило минимум, иной раз приходилось оставаться в академии, чтобы поднатаскать некоторых студентов, помочь кому-то из других преподавателей разобраться с расписанием, что-то ещё и ещё...Кофе – дурацкая привычка, лекарство от сна, хотя после нескольких часов работы и кофеина в крови, все равно рубит в сон так, что не помогает ни один энергетик. Поэтому кофе Лухань, мягко говоря, недолюбливал. Осточертел уже настолько, что от одного запаха к горлу подкатывал ком. А запах сейчас разносился по всей аудитории, прямо от стола Луханя, где стоял бумажный стаканчик с кофе из старбакс. По бокам зелёным маркером криво нарисованные сердечки и имя Луханя. Несложно было догадаться от кого был подарок и Хань разрывается между выбором: швырнуть кофе в окно или искренне и благодарно улыбнуться Бэкхену. Он не сделал ни то, ни то. Швырнул папку на стол, отодвинул стаканчик от себя подальше и объявил начало пары. Бэкхен всю лекцию выжигал его взглядом, даже на пару секунд стало неприятно. Да что там, почти стыдно было. "Я думал вы будете рассказывать про Ван Гога :'(((" Привыкнуть к сообщениям Бэкхена оказалось легче, чем Лухань себе напридумывал, это уже не казалось неправильным, даже во время пары. Не говоря уже о ночах, полных невербального общения со своим студентом. "Было бы интересно послушать, как он отрезал себе ухо. Хотя про то, что он жрал краску тюбиками послушать было бы интереснее." - Мистер Бён. - неожиданно сказал Лухань и "мистер Бён" вздрогнул, вытащив руки из-под стола. - Вопрос вам. Считайте, что сейчас зачет и я задал вам вопрос. Итак...что вы знаете о Ван Гоге? Сначала Бэкхен растерялся. Потом медленно растянул губы в улыбке и так же медленно, крадучесь, встал из-за стола. - А вы знали, что Винсент Ван Гог ел краски?***
- Что ж, ты вполне мог бы вести пары. - сделал вывод Лухань,когда они снова остались одни в кабинете. - Я только на ваших такой. - подмигнул омега и потянулся. - Люблю искусство и Ван Гога. - Желтый цвет? - Точно. Обожаю. Цвет счастья, солнца, подсолнухов. А вам какой нравится? - Нет любимого. Бэкхен кивает. Затянувшееся молчание давит приятной тяжестью в голове и ребрах, Бэкхену нравится наклонять голову и заглядывать в глаза. Луханю нравится прищуриваться и отвечать на долгий зрительный контакт, пока не захочется глупенько хихикать и прятать краснеющие уши. Но он же не школьник в конце то концов. Вместо краснеющих ушей, Лухань прячет глаза, глаза за очки, подальше от карамельного взгляда. - Лухань. Имя звенит в тишине, гонит искрой по оголенным нервам, заседает на корке, Лухань поднимает глаза к карамельному мальчику. У Бэкхена красивые губы, очерченные тонкой полуулыбкой и тонкие пальцы, по-омежьи красивые запястья, и Лухань точно красным сигналом в голове вспоминает, что он тоже омега. - Бэкхен. - хочется отогнать наваждение, стряхнуть головой, высыпать леденцовую крошку с волос, Бэкхен сладкий-сладкий, а пахнет опьяняюще тяжело, алкогольным запахом зрелости, когда наклоняется к Луханю, давая почувствовать себя. Слова застревают где-то в горле, а может и где-то ниже, в любом случае он не может заставить себя произнести что-то, потребовать чтобы Бэкхен отошел, не дышал, не смотрел на него. Он не может заставить себя оттолкнуть его. — Вы поцелуете меня, Лухань? Лухань почти подрывается с места и целует Бэкхена, запустив руки в мягкие волосы, и целуетцелуетцелует так сладко, мокро, долго и почти не думает о том, что это неправильно вообще-то, потому что ему хорошо. Бэкхен, кажется, сползает, коленки подкашиваются, но Лухань перемещает руки на его талию, держит и не дает упасть. Через стол целоваться и обниматься неудобно и они наконец отрываются друг от друга. Глаза у обоих масляно блестят, как и мокрые от слюны губы. - Вы, может быть, хотите пригласить меня к себе? - спрашивает Бэкхен голосом таким, будто не он сейчас так жадно целовался. Он гладит растрепанные волосы, стирает с губ слюну и поправляет одежду и только это выдает то, чем они сейчас занимались. Лухань медленно садится на скрипнувшее кресло и собирает мысли в кучу. - Ты хочешь ко мне? - не звучит, как приглашение, скорее как глупый вопрос, но Бэкхен не обращает на это внимание и кивает. - И что...и что ты хочешь там делать? - Я хочу заниматься с вами искусством. - отвечает Бэкхен. - Я буду рисовать вас весь вечер, а вы меня всю ночь. Я покрою ваше тело всеми красными красками, что у нас будут, а для меня вы оставите нежно-розовые цвета. Ни одна работа Леонардо да Винчи не сравнится с нами, ни одна Сикстинская капелла не будет тем, что мы с вами сделаем. Бэкхен наклоняется низко-низко к губам Луханя и спрашивает: - Вы хотите этого, Лухань?