От моря до безумия

Чашей и блюдом лежит теперь крохотный залив, молятся в благоговении изменившиеся под милостью Великой девы, стучат на скалах копья жриц и жрецов: то будет благодатный пир. «Матушка, вот ваше угощение!» ― внимает им Кос. Сегодня принесли ей много еды. Старых и молодых, мужчин и женщин ― на любой вкус, смертные зовут такое лакомством. ― Отведай ещё, Матерь Кос! ― шепчет старая жрица с дряблыми плавниками у локтей, и ей вторит ученица-дочь, ― отведай ещё... Охотничья тарелка ― вот как зовёт это блюдо разум ракушечниц. Это вкусно, шепчут их голодающие по крови и силе разумы. Эта боль даст нам сил ещё лучше служить тебе, о наша Великая! Кос смотрит: опоенные отваром, пленные, уже готовые. Первым ждёт старик у края: шрам на алой от солнца шее, пощупать пальцами — да, лишнее, ему явно не нужен ни живот, ни кусочки сморщенной плоти между ног: неужели её смертные решили, что ей понравится совокупляться со старыми или пахнущими порохом? Кос поддевает когтём кожу и потрошит живот: жёлто-белый жир, вот что мешало! Смертный открывает рот глотнувшей воздуха рыбёшкой, дрожит, но без сопротивления, а где-то в задних рядах её смертных проносится мысль: он с пустым брюхом, но не испортил бы он трапезу нашей Матушки! О, с последним Кос легко бороться: нужно только выковырять эти красные мясные жилки из его живота и рассечь жир за ними. Испражняться смертному теперь всё равно нечем, а вздутые и норовящие зацепиться за когти ленты кишок лучше отбросить позади основной кучи. Как хорошо, что их не нужно выковыривать из слоев железа и одежд! Кос поддевает кожу со множеством волос: лицо, голова, грудь, плечи, ноги ― надкусывать такое у неё нет ни малейшего желания. В городе этих смертных такое зовут конфетами. Но за бок, вытянув смертного, кашляющего аппетитно пахнущей кровью, Кос надкусывает до самого позвоночника. Кости она аккуратной горкой складывает для дев-ракушечниц, а хрящи оказываются очень приятными ― их хорошо грызть, они легко крошатся между её треугольных зубов, очень, очень вкусно. — Вкусно, вкусно, матерь, ешь! ― её смертные, клекоча жабрами, повторяют эту мысль за ней. Им тоже передаётся этот вкус на языке, и Кос на миг жалеет, что тела их без её долгого влияния пока не могут принять плоть смертных, так интересовавшихся её зачатым дитя. Ноги и руки уже не имеют в себе столько жира ― этот смертный пришёл в деревню с тяжелой косой, а сейчас уже не дёргается и обескровлен, остаётся лишь шлёпнуть его голову булыжником, словно раковину с моллюском. Розовый мозг его выпивается легко, даже не капнув на остальных. В глазах женщины со шрамами у рта, той, что лежит на самой верхушке её угощений, читается «орех». После отвара она не видит и не слышит моря ― те, кто ещё в сознании, видят себя орехами и плодами на ветках, а Кос впитывает ещё и вкус из их затуманенных разумов. Юноша с вывернутой под себя рукой, бледный, в остатках железной маски на глазах ― словно зелёное, но уже не кислое яблоко. Девушка со смуглым округлым телом ― слива. Старик с чёрной лентой на запястье, замыкающий круг из тел — груша. Плотная и вкусная трапеза выходит у Великой, внимает ей сила Космоса, а смертные кричат благодарности Кос. Они познали эти ощущения её милостью, они благодарны. Кос отвечает им тем же, качаясь в волнах прилива ― сытная трапеза ещё вкуснее, когда можно кормиться и ощущениями из чужих сознаний. ― Мы не забудем, о Матерь Кос, мы приведём их ещё! Кос уже знает это из их разумов, и волна благодарности и благодати окутывает её смертных. Ракушечницы ползут к костям, и Кос раздаёт им поровну: они ― также её дети, и она сделает так, чтобы их не обделять. Вот теперь трапеза окончена. Вот теперь эти смертные получили за то, что хотели ей навредить. Охотники, вот как их звали. Прилив наступает, и Кос постепенно окунается в море всем телом. Это было вкусно ― с таким видом крови прибывают силы, легче плыть, а дитя в её утробе окрепнет к сроку. Теперь её смертные знают, что будет, если явятся чужаки. И они её точно порадуют.