Два-один, Джесси

      Марти вышел из моей каюты крайне сконфуженный и смущенный. Я закрыла лицо руками и уронила голову на колени, проигнорировав занывшую рану.       «И ты же не простила маму, да? Просто сделала вид…».       Да. В глубине души я не смогла простить маму. Не смогла и не смогу. Впрочем, нужно попытаться. Хотя… Зачем мне ее прощать? Разве есть смысл? Что мне с этого будет?       Я засмеялась сквозь подступившие слезы. Плечи задрожали то ли от смеха, то ли от сжавших горло в тиски рыданий. Глупый вопрос. Да, конечно будет. Мы ведь прощаем людей только чтобы нам не было больно, чтобы, вспоминая их, сердце не обливалось кровью, а душу не сжимал гнев и жажда мести, ярость от того, что из-за кого-то ты страдал. И если я попытаюсь простить маму, то часть моих страданий уйдет прочь.       «И никому ты не нужна, даже этому Джеку. Да ты его и не любишь, верно?».       Джека? Нет, я люблю его, люблю! Или нет? Не знаю, не знаю! Что за бред, в конце-то концов?! Еще вчера я любила его, почему сейчас перестала? Почему, когда я думаю о Воробье, моё сердце больше не зажигается теплым огнем, а в животе не порхают бабочки?       Я сжала руки в кулаки настолько сильно, что побелевшие от напряжения пальцы онемели, не в силах выпрямиться. Глаза, покрасневшие и затуманенные, болели от слез. Рана на животе ныла до тошноты в горле, но эта боль стала настолько привычной, что я перестала ее ощущать. А почему я, собственно, плачу? Не знаю. Бывают у меня такие моменты, когда вся боль, злость и другие чувства, накопленные мною, выплескиваются наружу, и я не в силах их сдержать. Обычно это происходит как раз тогда, когда я этого не жду.       Все вещи в комнате словно исчезли, для меня существовала лишь кровать, на которой я сидела. Казалось, что даже дверь куда-то пропала вместе с царившими за ней звуками: смехом, руганью, спорами, хохотом, шумом бледно-голубых волн и скрипом досок. Я не подняла головы даже тогда, когда дверь бесшумно открылась, и в каюту кто-то вошел — не хотела, чтобы видели мои слезы. Не соизволила даже спросить, кто пришел. А какая, собственно, разница? Никто, даже Джек, не видел, как я плачу. — Мисси? — голос, до подозрения осторожный и удивленный, заставил меня еще сильнее сжаться, с еще большим остервенением сжать ладони в кулаки, впиваясь пальцами в изодранную в мясо кожу, — Что случилось?       Мне хотелось ответить, сказать хоть что-нибудь, но вместо этого я лишь всхлипнула и сильнее разрыдалась.       Джек сел близ меня. Он был удивлен. Сильно удивлен. Это читалось в его взгляде, прожигающем меня. — Почему ты плачешь? — Уходи, — получилось-таки выдавить у меня. Заикаясь, медленно и протяжно, но я сказала это. Единственное слово, пришедшее в голову. Единственное, которое я могла бы произнести сейчас, — Прошу, уйди!       Ушел он не сразу. Выждал с минуту, неотрывно глядя на меня, чуть касаясь макушки моей головы кончиками пальцев. Когда я услышала стук захлопнувшейся двери и удаляющиеся шаги, я выдохнула с облегчением. Отняла руки от лица и заставила себя выпрямиться. Ладони словно парализовало, поэтому мне пришлось выпрямлять пальцы о коленки. Ноги были мокрые, глаза, как можно было догадаться, красные.       Я утерла слезы рукавом рубашки, с грехом пополам выровняла дыхание. Когда окончательно успокоилась, то зашипела от боли. Рука взметнулась к камню на шее. Местами он был настолько горячим, что оставлял на коже багровый след. В других же местах он был прямо-таки ледяным. Я прикрыла глаза. — Что это за амулет, Рон? Почему ты мне его дал? — самой себе сказала я. Знала, что меня не услышат, но все же произнесла это вслух, тая в уголке души надежду на ответ. Такового не последовало, чему я не удивилась.       Решив, что мне определенно нужно успокоиться, я легла на кровать. А все-таки, почему мои чувства к Джеку настолько остыли? Может, я просто выдумала себе все это от перенапряжения, и на самом деле я все еще люблю Воробья? Или я так сказала, чтобы дать Марти какую-то надежду? Да, наверняка так. Ну не могла я разлюбить его так быстро, это же нереально!       Я помотала головой, решив подумать о чем-то более приятном. В голове возник образ Рона. Вправду, зачем он мне дал этот камень? Я, как и вся команда, знала, что он имеет для юнги огромное значение, и никак не ожидала, что мальчишка отдаст его мне.       «Не снимайте его. Он вас убережет».       Убережет от чего? От бед, от проклятий, от проблем, от всего сразу? Непонятно. Когда мы прибудем на Тортугу, нужно будет опять наведаться к этой ведьме. Как раз узнаю, что со мной происходит. А пока лучше не пытаться копаться в себе и задавать вопросы, ответы на которые я в ближайшее время не смогу получить. Пусть все будет, как раньше.       Я зажмурилась. Как раньше? А как же Марти? Неужели он правда признался мне в любви? И что мне теперь с ним делать? Ладно. Просто скажу ему, что повременю с ответом, и все. А дальше как пойдет.       Я фыркнула непонятно отчего и перевернулась набок, спиной к стене. Так, с этим разобрались. Что еще?       Я подняла глаза, так как уловила краем уха какое-то шевеление. Взгляд бегло прошелся по каюте, после чего остановился на… — О Боже, только не ты! — простонала я, хватаясь за голову и принимая сидячее положение, — Это даже не страшно уже!       Вправду, глядя на утопленника, мне не было страшно ни разу. Тот это почувствовал, поэтому просто стоял на месте, не двигаясь. Я поджала губы, приложив ладонь ко лбу. Когда уже они от меня отстанут? Что им надо? Напугать или убить? Если последнее, то почему они до сих пор ничего не предприняли? Может, это как-то связано с лесом и голосами?       Я выдохнула. Слишком много вопросов без ответов. Ненавижу.       Утопленник протянул ко мне свои гнилые, окровавленные руки быстрым и резким движением, так что капли воды попали мне на щеку. Кончик моего носа задергался от отвращения, я указательным пальцем вытерла лицо.       Чудище сделало шаг по направлению ко мне, хрипло постанывая. Я сглотнула и забилась в угол кровати. Утопленник медленно приближался. Когда он был в шаге от меня, то согнулся, ударившись своим лбом о мой. С моих побледневших губ сорвался испуганный вскрик. Тяжело дыша от нахлынувшего испуга, я, дрожа и щуря глаза, ожидала чего угодно от этого монстра, противного, мокрого, с волдырями на коже, с вспухшими губами и выкатившимися вперед глазами.       Мое горло сжала рука. Я хрипло закричала, но крик вышел слишком тихий, чтобы меня смог кто-то услышать. Я вспомнила про оружие, рука потянулась к сабле. Молниеносным движением я проткнула мертвеца насквозь, но это никак не помогло. А воздуха уже стало не хватать, если не считать того, что дерни я головой хоть чуть-чуть, то моя шея окажется сломанной.       Второй удар пришелся ему по руке. Это заставило его отпрянуть от меня, правда, лишь на мгновение. Мне хватило. Я изо всех сил оттолкнула утопленника, соскочила с кровати и, выронив саблю, рванула к двери, на ходу вытаскивая мушкет, молясь, чтобы мне не помешали сбежать.       Остановившись у двери, я оглянулась и обомлела. Никого не было…       Я, тяжело дыша (то ли от испуга, то ли от быстрых движений и бега), цепко прошлась взором по каюте, но никого не обнаружила. — Какого черта? — выдавила я, закрывая глаза и постепенно выравнивая дыхание. Мои коленки задрожали, вследствие чего я не удержалась и сползла по двери вниз, — Бред…       Самое неприятное было то, что я не понимала толком ничего из того, что со мной произошло за последнее время. Это бесило. Раздражало. Выводило из себя настолько, что, думая об этом, в уголках глаз скапливались капельки прозрачных слез.       Я прищурилась и глубоко вдохнула, прокручивая в голове только что произошедшее. Все случилось так быстро, что я даже не успела толком ничего осознать, только испугаться. — Ее нужно убить! — Еще не время! — Но когда?! — Скоро, подожди, придурок!       Я повертела головой, хмурясь. Опять, что ли? Впрочем, не важно.       В дверь постучали резко, неожиданно. Я вздрогнула всем телом и подскочила. Рефлекторно принялась приглаживать волосы и мятую одежду. — Джессика? — голос был Гиббса. Причем донельзя встревоженный, — Можно войти?       Я аккуратно приземлилась на кровать. — Да!       Дверь со скрипом распахнулась. На пороге стоял старпом — сгорбившийся, обеспокоенный, испуганный. — Там «Золотая Лама» на горизонте, — осторожно сказал мужчина. Это было для меня как затрещина по затылку. Глаза, до сих пор чуть красноватые и опухшие, округлились от удивления. Руки медленно сжали простыни. В районе груди что-то заныло.       Я знала, что Генри в скором времени наведается к нам снова, чтобы отомстить, но не думала, что это будет так скоро. Хотя бы потому, что он не знал, куда мы направляемся. Не знал ведь?..       Я буквально вылетела из каюты вслед за уже ушедшим Гиббсом. Соленый, прохладный ветер ударил мне в лицо, отчего я поморщилась. Подбежала к фальшборту и, схватив планшир, принялась вглядываться вдаль. Там вправду была «Золотая Лама». Выглядела также, как и в прошлый раз — гордо, дерзко, смело и воинственно. Я закусила губу от нервов. У меня не было сил драться с Генри во второй раз. Слишком многое на меня свалилось за сегодня, так еще и мой дядя решил нас навестить! Круто!       Я дернула головой. Пальцами руки протерла еще болевшие глаза. Развернулась спиной к морю и столкнулась лицом к лицу с Джеком. Насупилась. — Напугать решил? — поинтересовалась я. Воробей качнул головой, вглядываясь мне в глаза, — А что тогда? — Я вижу, твой дядя решил взять реванш? — кэп перегнулся через мое плечо. Я кивнула, всем своим видом показывая, насколько недовольна, — И тебя это не очень радует… — Точнее, очень не радует, — горько поправила я, прижавшись к Джеку, — Джек? — Мда?       Я помедлила. Пальцы Воробья прошлись мне по талии, прижимая к себе. Я положила свою голову на плечо пирата. — Мне надо с тобой поговорить. Серьезно поговорить. — Не очень удобное время для серьезных разговоров, цыпа, — подметил кэп, отодвигая меня. Я повернулась лицом к морю, наблюдая за тем, как «Лама» неспешно приближается к «Жемчужине». Глубоко вдохнула, — Впрочем, ладно. Что случилось? — Извини, что прогнала тебя, — я виновато склонила голову, — Просто я… — Не любишь, когда видят твои слезы? — закончил за меня Воробей, — Я знаю.       Я удивленно на него воззрилась. Кэп с насмешливой улыбкой смотрел на меня, разведя руками в стороны. На мгновение мне показалось, будто мы даже не ходили на этот Остров, будто с нами всего этого не было, и что на самом деле мне это приснилось… Но тут о себе дала знать рана. Видимо, я настолько привыкла к ноющей боли в районе живота, что уже перестала ее замечать.       Я сморщилась и обхватила руками живот, не отрывая от Джека глаз. — Как ты узнал? — прохрипела я.       Воробей помрачнел. Развернулся и, уже уходя, бросил: — Я такой же.       А после этого, не поворачиваясь ко мне лицом, крикнул: — Свистать всех наверх! Выкатить пушки!