Шотландский гамбит

Сэр Гай Гизборн сидел в самом дальнем углу арестантской ямы славного города Ноттингема, уставившись куда-то перед собой. Если вчера нежданно-негаданно, абсолютно вдруг появилась, а потом столь же быстро пропала надежда, мол, все еще обойдется, то сейчас… Разумеется, его казнят. Едва ли высокий суд отчего-то соблаговолит поверить, что бесформенная куча глины в той телеге была трупом разбойного Хантингтона. Совсем недавно. Казалось бы, времени успело пройти всего ничего, а теперь!.. — Ногами вперед. Артур, я ведь уже говорил нашему с тобой соседу, что так и будет, когда его сюда упрятали в первый раз, а он всё упорствует, сомневается. Как ты думаешь, почему? Он мог бы рявкнуть на полоумного с его крысой, но… Сэр Гай зажмурился. Тягучая, глухая тоска душила, застила посильнее вонючих испарений, которые поднимались от соломы, что гнила на полу. Пусто. Больно. Он ничего не может сделать, чтобы!.. Это раздражало сильнее бормотания местного умалишенного. Что ему какой-то узник, вот он, целый сэр и Гизборн!.. Рыцарь, одетый в дикарские лохмотья, похожие на клочья шкуры дикого зверя. Да, он теперь не жилец. Может, его ради особой назидательности отправят в Тайберн. Пусть! И пусть даже вздернут там на потеху черни, только — одного. Без дуралеев, которые вздумали ему помочь! Больно. Пусто. Каждому из этих не в меру шустрых работников Ноттингемского замка, кого он сам когда-то определил вкалывать поближе к кухне, Господи, каждому из его мальчишек больше четырнадцати, больше семи — и подавно. Если их схватят, допросят и узнают в итоге, кого они решили выручить!.. Сэр Гай опустился на колени. Тяжело, страшно ухало сердце, норовя проломить ребра. Слова не шли. Мысли путались. Божественная латынь ускользала, таяла, будто прячась в дебри совсем других выражений и слов, которые не походили на те, что прилично бы поместить в молитву. И все же он молился. Не вслух. Сбивчато. Дерзко. На грани отчаянья. На языке саксов, знакомом ему с раннего детства. Господи, прошу Тебя, пусть их не схватят. Пусть моя мать примет этих ребят в доме отца и даст им работу, а они образумятся и оставят попытки спасти мою шкуру. Пусть женщина, которая родила этих мальчишек и ничего не значит для меня, грешного раба Твоего, Боже, пусть эта женщина не узнает горя Твоей матери, видевшей казнь Твою. Боже, они ведь не со зла! Пусть их не схватят. Они просто молодые придурки, так даруй же им по милости Твоей шанс пожить еще и поумнеть! Они хорошие. Честное слово, клянусь ранами Твоими! Пусть их не поймают, Господи. Они же ни в чем не виноваты! Он не пошевелился, когда мимо, задев его, шмыгнула крыса древнего сидельца. Не заметил, как в яму, придав ускорение пинком и «забыв» предложить лестницу, спустили экс-шерифа после душеспасительной беседы с аббатом, которого, быть может, по этому, по другому ли поводу вызвали в город. Если прелюбодеяние и блуд так мерзки пред очами Твоими, покарай, только не детей греха, а отца этих шалопаев. Боже, я не всегда соблюдал посты со всей строгостью, я не исповедовался так часто, как следовало, нарушал заповеди Твои, несть числа моим прегрешениям, но прошу Тебя — пощади. Их, не меня. Господи, они совсем ничего для меня не значат! Они оба родились в законном браке родителей своих, повенчанных в храме пред Тобою и людьми, пожалуйста, не верь, если Тебе скажут иначе. Молю, не карай этих глупцов, они не ведают, что творят, просто упрямые, в кого только! — Гизборн, у вас приступ религиозного рвения или вы оглохли?! Я доем вашу порцию. …Недалеко и неблизко от Ноттингема два молодых человека, одетые не ахти богато, хотя и не то чтобы нищенски, скакали верхом. Пожалуй, выглядели они при этом смешно, а то и глупо, как сказал бы кто не шибко учтивый, попадись они ему на дороге. Что ж, ни один из этих двоих не умел держаться в седле по-господски уверенно аль красиво, чистая правда. Но Звук с Яростью сэра Гая их везли, куда нужно, а сбросить не пробовали, быстрей шевелиться не отказывались тоже. И на том спасибо. Гарет и Гавейн из Гизборна спешили. Им не хотелось бы хоронить своего отца раньше времени, а в том, что сэру Гаю помирать рано, оба не сомневались. И потому теперь промежуточной целью их пути был замок возле одного села, что в Ланкашире. Там братья в свое время появились на свет, туда милорд запретил соваться, обругав их последними словами, когда они перед отъездом снова принесли ему поесть. Наверное, он разобрал их каракули, найдя записку, которой они умудрились начинить пирог в прошлый раз.