Однажды на Руси...

      Добрый день! Я — Баба-Яга Костяная Нога. Сразу хочу предупредить — мяса не ем, детей не жарю, мужчин не насилую. Это всё домыслили попы — от нас народ отвадить, наши обряды изгнать, чтоб им пусто было! Мы же никому лихого не робим, за что же нас так? Это ж надо придумать — младенцев есть! Ну где ж это у них совесть? Правильно — нигде. Да, чрепа на заборе висят, но это чтоб отвадить непрошенных гостей.       Вообще-то я очень даже добрая. Иногда. Когда этого хочу. Или когда мне это надо. Так вот, мы с Кощеем бороним границу между мёртвыми и живыми. Собственно, для этого у меня одна нога и костяная. Коли молвить проще — мы блюдём мир от заложных мертвецов [умерших насильственной смертью]. Они опасны: неупокоённые, значит, могут вернуться в виде упырей, волколаков, коли тело сохранилось. Коли не сохранилось — призраками или чем ещё похуже. Могут лихо чинить: пожар организовать, людей затопить и тому подобное.       А Кощей? Бают, он когда-то был кощеем [рабом], но сбежал на земли мертвецов от Хозяина: Кощей наложил на себя руки. Хоронить его не стали. Помылся у меня, покушал — всё честь честью. Пожалела его, пустила к мёртвым. Побыл он там, побыл да и вернулся — душа неупокоённая к живым сама дорогу находит. Вернулся в старую плоть[тело]. С тех самых пор он и Бессмертный. Он — ведун, в ворона обращаться умеет. Вернулся, чтобы отомстить Хозяину. Отомстил. Хозяина убил. Стал наёмником подрабатывать — состояние сколотил. Прозвали его Кощеем [Жадным], имени его уж никто и не помнил. Вскоре ему и эта служба наскучила, а мёртвые и давай нашёптывать: «Иди к нам, иди к нам!» — вот нынче и стережёт границу со мной.       Помимо нас, в мире живут ещё и духи-защитники. Коли вам скажут, что нападают они на невинных прохожих просто так — не верьте. Они боронят свои угодья и, коли человек пришёл с благими намерениями, то его не тронут. А уж коли кто задумал лихое — вот тогда не жди благого!       Началась эта история, когда я, как обычно, вернулась с грибами из лесу и задумала их изжарить. И уже стала перебирать, как чую — внизу кричит кто-то:       — Старуха, открывай! — глас был явно мужской, сиплый.       Я маленько приоткрыла дверь и выглянула: внизу стоит, весь в доспехах, видать, князь али боярин, за ним — дружина его. Очи у незнакомца были светлые, волосы — тож. Как он зыркнул на меня — будто на пустое место! — а очи-то глядят прямо в упор. Эдакие не врут.       — Чего тебе надобно, молодец?       — Моя холопка, ведьма Видана, погибла. Она ученила великую крамолу и её следует предать суду. Пособи найти.       — Что упало, то пропало. Коли пересекла границу — назад дороги нет. Окромя этого, чтобы она пересекла границу, её надо воскресить, а это не делается по хотению бояр.       —Неужто ты считаешь, что покарать девицу и показать, что даже мертвецы не останутся безнаказанными— недостаточно благородная цель?       — Нет.       — А коли вернётся, так отошлёшь ко мне?       Я хмыкнула:       — Коли вернётся, так то уж другая девка будет. И имя другое возьмёт.       — Я, бабка, шутить не люблю. Не ответишь — попов нашлю.       Я презрительно скривилась: напугал так напугал.       — Во-первых, я тебе не бабка, а во-вторых, злонамеренный сюда не дойдёт — духи не позволят.       Он нахмурился и пообещал напоследок:       — Ну, держись. Поглядим, — и ушёл.       Я перебрала грибы, замочила благие – будет на зиму. И спустилась, дабы выкинуть гнилые. О том, что девка пересекла границу, уже ведала. Сбиралась уж сама проверить, как он явился. Случай был отнюдь не редкий — бывало, живые теряли жажду к жизни, упокаивались. Навеки. А бывало иначе. Как с Кощеем, например…       Додумать я не успела: прилетел ворон и обернулся Кощеем. Напарник всегда был очень тощий и бледный. Усние [кожа] на костях натянуто. Лысый. Очи голубые, впалые, но глядят надменно. Уста тонкие, ехидные. На перевязи висел меч, кисти рук закрыты перчатками.       — Что случилось, Кощеюшка?       — Будто сама не ведаешь — границу пересекли.       — И?       — Проследи за ней, она не должна выйти.       — Это всё?       Он поглядел на меня в упор. И вымолвил:       — Она — ведунья и может боронить границу вместе с нами али вытворить что лихое.       Я хихикнула:       — Никак жениться надумал?       Он ухмыльнулся:       — А мне и так неплохо. Однако чую я, ждут нас неприятности.       — Надо же! — всплеснула руками я.       — Хватит! — рявкнул он. — Мы с тобой в одной лодке. Что делать-то будем?       Вот все мужики такие вспыльчивые!       — Что ты будешь делать, не ведаю, а я потолкую с ней.       Он кивнул:       — Согласен. А с князем что?       Вот отчего он из себя-то барина строит? Кощеем ведь был, пока не умер.       — А ты что думаешь? Духам маленько намекнуть, да и всё.       — А коли он святошей приведёт?       — Будем решать на месте.       — Ты как к девке той пойдешь…       — Её Виданой кличут.       — …облик смени.       Да, забыла сказать: я могу менять обличие по своему хотению. Обращаться в кого угодно. Правда, для этого Сила нужна.       Я снова всплеснула руками:       — Да ты что — а я и не подумала! Иди сюда — пособишь, — и направилась к избушке.       — Будто сама не справишься.       — Будто сам не ведаешь, — передразнила я его.       Он с явным неудовольствием пошёл со мной. Избушка присела, пропуская нас внутрь. Мы вошли в сени. Избушка стала подниматься — он схватился за косяк, побелел, даром что и так бледный. Это ж надо — такой воин, а высоты боится! Эх… Я взирала на него с издевательской усмешкой, а он лишь стиснул зубы. Счастье длилось недолго. Избушка вернулась в своё обычное положение, а Кощей медленно разжал перста [пальцы].       Мы находились в сенях. Вдоль стен стояли скамьи. Там же находился мешок с зерном. Зимой тут раздевались, летом же сени большей частью пустовали. Мы, пригнувшись, вошли в комнату. В левом углу, огороженная занавеской, стояла печь. Там же хранились разного рода запасы, готовились яства для гостей. Слева в углу стояла метла. Справа – укрытый полотенцем конник. Под ним валялись инструменты. Вообще-то это место для мужицких дел, но у меня оно играло роль украшения. Вдоль правой стены стояла скамья, напротив — стол. Вся мебель была надёжно прикреплена к полу.       Я открыла штору, взяла уголёк из давно остывшей печи:       — На.       Он уставился на меня ошарашенно:       — А ты что, сама не можешь?       — Чтобы ты меня разглядывал?       Он усмехнулся:       — Спешу обрадовать — я тебя и так разглядывать буду.       Я пригрозила:       — Только попробуй — мало не покажется!       — Ты же всё равно ничего не заметишь.       — Замечу и даже покараю.       Он хмыкнул. Я смежила очи и представила, в кого хочу обернуться: светловласая зеленоокая девица, в меру пригожая, с тонким станом. Открыла очи: он рисовал круг и поглядывал на меня:       — Так-то лучше. А чего ты это всё в образе старухи расхаживаешь?       — А чтобы всякие любвеобильные не приставали. Следи за линией, — рявкнула я.       Он хмыкнул. Как только круг замкнулся, я приказала:       — Отвернись!       Он повиновался. Я легла на пол, оправила юбку, волосы, оглядела себя. Получилось так, что я была со всех сторон ограждена кругом. Я смежила очи. Круг боронит ведуна от вмешательства, однако есть и способы его нарушить. Поэтому, по обыкновению, при ведовстве оставался один, кто боронил ведуна.       Вдох-выдох, вдох-выдох, члены холодеют, дыхание замедляется, плоть остывает, мир начинает кружиться. И вот я уже вижу свою плоть, беспомощно лежащей на полу избы… Её вовсю разглядывает Кощей, в облике ворона сидящий на окне. Вот сквернодей! Ведает ведь, что вижу, и всё равно разглядывает.       Вылетаю из окна и сосредотачиваюсь. Отпускаю все земные чувства и переживания: они неуместны в мире мёртвых. Мир вокруг сжимается до точки…       И больше ничего не было. Я остановилась. Мир изменился. Вокруг меня раскинулась пустынная Страна Мёртвых, в которой влачили своё существование только бледно-прозрачные души. Двинулась вперёд. Сквозь полупрозрачные тела других душ отлично увидела ту единственную, мерцающую красным. Её трясло от гнева и срама: видимо, она хотела чем-то поделиться.       — Видана?       — Вы кто? — недоверчиво спросила она.       Я надела личину доверия. Это заклятие, благодаря которому люди видят меня своим другом.       —Я — та, кто может тебе пособить. Ты ведь не своей смертью умерла?       — Нет.       — Поведай — легче станет. Я тоже ведунья, как и ты. Смотри, — в доказательство своих слов я щёлкнула перстами — появился шарик света. Видана напряжённо следила за моими движениями. Затем шар растворился. Она поведала мне:       — Матушка и батюшка боялись моей силы. Меня так и не крестили. В деревне обо мне вспоминали только тогда, когда надо было кого-то приворожить. Так и жила сама по себе. Как-то в сваре сосед меня оскорбил, и я не выдержала. У меня на длани появился огонь, который я швырнула в соседов дом. Дом сгорел дотла. Благо никто не пострадал. После этого меня выгнали. Я кое-как устроилась в доме утопленника, оказывала услуги.       Как-то ко мне забрела шалага подвыпивших воинов. Один из них (наверное, главный) молвил:       «Здравствуй, девица!».       «Здравствуйте, барин».       Он эдак странно усмехнулся, аж не по себе стало. Очами так и рыщет, так и рыщет. «Пригожа ты девица, ой, пригожа», — он полез меня целовать, я отбивалась. Тут его подельники набросились на меня, сорвали одежду. Он тоже обнажился, и тут усние у меня буквально загорелось от срама и гнева. Я ощутила сильный огонь… Набросилась на шалагу — пусть уведают, как над ведуньей потешаться! Огонь попал на пол и стены, меня же распирало от нестерпимого жара. Вскоре от нас ничего не осталось, кроме пепла… Так ему и надо!       Находятся же такие вымески! Я осторожно заглянула на её чувственный фон (он окружает человека, все чувства отображаются там сполохами силы) — прям распирает от гнева. Я бросила на неё успокаивающее заклятие и вымолвила:       — Ты правильно поступила.       И тут меня понесло. Я с полчаса сказывала, какие мужики славолюбивые самовлюблённые колоброды, как с ними следует обходиться (лупить по рукам, в особо тяжёлых случаях — сковородой по главе, чтоб неповадно было). Мне хотелось утешить её, обнять, успокоить, но я чуяла, что ей это не понравится.       И живут же такие! Я бы его убила на месте! Впрочем, Видана поступила именно так. Ладно, заканчиваем…       Девушка заливисто смеялась под мою речь, а временами кивала. При жизни у неё явно были светлые власы, большие груди, глубокие голубые очи, пухлые уста, гибкий стан — да, понятно, чего тот на неё око положил.       — Извините, мне надо подумать.       — Хорошо…       Мир развернулся. Я снова видела себя со стороны. Кощея не было. И куда это он запропастился, а? Неужто случилось что? Ну так круг цел, да и я тоже. Я воссоединилась со своей плотью. Было холодно. Стала дышать сначала медленно, потом быстрее. По членам разливалось приятное тепло. Я открыла очи.