***
— Значит, это ты устроил казнь Рукии? — с глухой ненавистью спросил Ичиго. — Всё верно, Ичиго. — Черт, — сплюнул и понёсся на того гадкого человека, — Айзен! Он хотел разрубить его напополам, но катана была остановлена всего лишь двумя пальцами. А когда шинигами в очках опустил третий палец, то Куросаки почувствовал неимоверную боль по всему телу — то была рана. И оставалось загадкой, как Соуске нанес ее: быстро сказанное кидо или ещё быстрее вытащенный меч? — Угх, — Куросаки чуть не омарал хаори злодея, но прежде его откинули наземь.***
— Нет! — от короткой сцены проснулся не шинигами с громким криком, оглушающим соседей. — Кошмар? — спросил второстепенный персонаж, сосед один. — Да… — стушевался Ичиго, — кошмар. Спокойной ночи, — почти лег он, но… — Сейчас утро, дебил, не видишь? Птички поют, солнце встаёт, — поправил его второстепенный персонаж номер два и продолжил заправлять трёхметровую кровать. После завтрака все с портфелями шли на учебу. Там Ичиго скучал как в последний раз, и вертение ручки хоть как-то разбавляло рутину писанины, которая занимала уже несколько страниц. Начиная с завтрашнего дня, к ним должны будут приходить директора «Общества Душ», чтобы агитировать на вступление именно к ним в отряд. Странно, конечно, что агитируют директора, но тем не менее это так. Ичиго чувствовал в этом какой-то подвох, будто что-то должно произойти, но даже не догадывался, что именно. А, может, это что-то уже случилось? Он не знал, и потому сильно напрягался в ожидании. Незаметно случился последний урок, стрелой пролетевший сквозь время. И Ичиго в томительном ожидании побрел в общежитие. В столовой подавали… — Черт! — он увидел черноволосую макушку, которую хотел бы встретить в последнюю очередь. Но не судьба: она повернулась. — Куросаки! — понеслась на него с обедом Рукия. — Да, и тебе доброго здравия, — драматично ответил рыжий. — Представляешь, меня будут зачислять не в мой шестой отряд, а в тринадцатый, где директор Укитаке. — Да ты что, я так рад, — не менее наигранно удивлялся тот, — круто. Но я пошёл, мне ещё домашку делать, — видимо, сегодня он останется без обеда. Весьма огорчительно. — Ладно, — не раскусила его отмазки, — иди. Удачи тебе с домашкой, — тут она поежилась, так как самой предстояло разгребать горы бумаг и учебников. Вечером Куросаки лежал в своей комнате вместе с другими двумя парнями, которые обсуждали волейбол, в частности первый предстоящий им тренировочный день. Первый был крайне хорош в рамках, так что скорее всего его определят как связного, но вот второй ничем таким не выделялся, даже более — ничем совсем. Хотя, может быть, прыжки у него шли лучше остального… Возможно он станет центральным блокирующим. Наверно, если вообще попадет в не то, что основной состав, а хотя бы на скамейку запасных. Наблюдение за дискуссией ввело Куросаки в некое подобие транса. «Зангетсу… — думал он, — как ты? Ты же есть, я знаю». — А потом он как вдарит по мячу! — кричал от возбуждения второй, — Что тот аж срикошетил от принимающего в голову директора! — сложил руки на груди и констатировал: — У директора парик слетел. — Ха-ха, — схватился руками за живот первый, — да я от смеха щас обоссусь. — Аргх, — откинулся головой на спинку кровати Ичиго, — всю медитацию запороли! — Чё? — Какую медитацию? — Не важно, — махнул он рукой, переворачиваясь на бок и укрываясь одеялом. Ночь была прохладная и дождливая. Ливень лил, орошая водой каждый сухой участочек земли, не пропуская ни дюйма асфальта, ни одной травинки, ни одного колоска. Витала влага в воздушном пространстве, заполняя собой помещение магазинчика сладостей. На крыльце сидел человек в зелёных одеждах и деревянных гэта. Голова этого человека была полна нелёгких дум, неизвестных никому, кроме него. На втором этаже прекрасного дома стоял у окна господин, глава клана, лет на вид двадцати восьми отроду. Он держал в изящной руке прозрачный бокал вина Tokaji — белого десертного вина золотистого цвета. Он, что удивительно, думал ровно о том же, о чем и мужчина в гэта, даже не догадываясь об этом. Сходятся мысли только у дураков и влюбленных. Однако дураками они не являлись, как и не были влюблёнными, просто так совпало. В то же время Рукия рисовала вторую дюжину Чаппи на плоском детском пенале, оставшегося со времён первого класса, хотя, может, и позже. Чаппи вырисовывались обыкновенной синей ручкой на покрытой замазкой верхней стороне школьной принадлежности. Получалось на удивление красиво. Но вскоре прошла быстротечная ночь и наступило утро. Главный герой сидел на передней парте, так как его привычное место занял какой-то широкий человек. Кудрявый парень, если точнее. Дребезжит воздух, глохнут учащиеся, поезда сходят с рельс, самолёты падают, президенты нажимают красную кнопку, мир — пепел: вот это школьный звонок! В класс входит учитель, а за ним Айзен. Они окидывают взглядом помещение: если первый с целью выявления отсутствующих, чтобы потом записать в журнале, то второй ищет одного конкретного человека, рыжеволосого такого, с вечно хмурым взглядом. И, найдя того, он шепчет ему в лицо: — Куросаки, останетесь после уроков.