Две части целого

      За рекордное количество времени мне удалось убраться как можно дальше от Фредерик-стрит. По пути мне, конечно же, попадался еще тот колоритный народ Лондона 1975 года, начиная хиппи и заканчивая панками, любителями рока или кем-то похожим. Ноги ужасно ныли, чувствовалось, что я натерла мозоли, но упрямо продолжала двигаться дальше пешком. Я не решалась на такой подвиг, как метро, автобус или даже элементарное такси, потому что мой рассудок пока что в принципе не готов был к таким приключениям и душевным потрясениям.       С горем пополам я нашла местный отель, в котором можно было бы на время затеряться и подумать о том, что, черт возьми, происходит. Слава богу, я почти всегда снимаю много налички перед тем, как улететь из страны. Однажды у меня были проблемы с картой, и я осталась без денег на какое-то время, поэтому даже хорошо, что я больше люблю наличные, чем кредитку. Я расплатилась с консьержкой, пока она заполняла все необходимые бумаги. Мне так же повезло в том, что тут не требовался документ, подтверждающий личность. У меня хоть и есть документ, подтверждающий, что я гражданка Англии, но он сейчас мне сильно не поможет — я родилась в 2002, а на дворе 1975 (что еще раз подтвердилось, когда я спросила дату и попросила газету быстро просмотреть). После того, как мне вручили ключ, я быстро поднялась на второй этаж, закрылась изнутри в своей комнате на все замки, закрыла окна всеми шторками (перед этим проверила, что окно нельзя открыть) так, чтобы ни один луч света не проник в комнату, проверила ванную и удостоверившись, что я действительно одна, села на пол, прислоняясь спиной к кровати. За окном еще был день, поэтому в комнате было достаточно светло, но через пару часов небо окрасится в темные оттенки.       Господи, я что, реально в 1975? Как такое возможно? Как? Временные техники запрещены с 1986, а таких техник, чтобы перенести человека на сорок три года назад, не просто не существует даже в запретной, темной магии, нет такого волшебника, который бы смог справиться с объемом и потоком магии, информации, сплетенной вместе. Не существует такого человека, который смог бы даже просто овладеть такой магией!       Хорошо, допустим, я действительно в 1975 году, но как с этим быть? Бежать в русское посольство, сломя голову? Скорее покрутят у виска и отправят в лечебницу, а когда узнают про Мрак, так и подавно. Отправиться в правительство магов здесь? Точно, как и с посольством — если повезет — покрутят у виска, а если нет и они, вдруг, поверят мне, то что? Пошлют кого-нибудь за моими родственниками? Хороший вариант, если я хочу умереть заочно в прошлом.       Так, думай. В детстве в меня чуть ли не вдалбливали историю моей семьи: я знала каждую дату, каждую мелочь, характер каждого члена семьи, даже если никогда его не видела, все значимые даты, сражения. Я знала абсолютно все про свою семьи до того, как пошло разделение на две линии: главную и побочную, так и после. Сейчас 1975 год, мой дедушка — Маркус — узнает о своих способностях только через пару месяцев, в ноябре, когда на поместье нападут, а моя прабабушка и к своим детям не очень-то хорошо относилась. Доброй женщиной и матерью ее точно не назовешь, а что со мной она сделает, узнав, что я из будущего (во что, как мне кажется, она ни разу не поверит, даже когда просмотрит мои воспоминания), даже страшно представить. Добавим к этому то, что самый ее младший сын, который еще даже в школу не пошел обучаться волшебству, уничтожит самого старшего сына и получаем, что в меня в порошок сотрут, появись я только на пороге семейного дома. Точнее, семейного дома этого времени, ведь когда Маркус подмял всю власть под себя, то и сменил место семейного особняка.       Поэтому вариант того, чтобы обратиться к своим «родственничкам» или правительству, тоже отпадает в сторону.       Итак, что делать? Вернуться назад, то есть, в свою страну, я не могу — ее пока что вообще не существует, да и мой паспорт просто бумажка для этого времени. Как вернуться в свое время я тоже не представляю, хотя у меня еще есть смутные предположения, что я все еще сплю в самолете, пока лечу в Лондон и все это — моя больная фантазия.       Есть только вариант просто остаться здесь, в этом времени. Но вот только… Деньги. Конечно, они у меня есть, но мои запасы не безграничны, а воспользоваться семейным сейфом я не могу опять-таки из-за родственничков, а другого, моего личного, пока не существует. Даже в сейф, который принадлежит матери, залезть не могу. Господи, что за ужас.       Я выдохнула. Ладно, нужно поспать, а потом впадать в панику. Есть еще слабая надежда, что все это бред сонного сознания или ужасное невезение, больное воображение, галлюцинации в конце концов. Не расправив до конца кровать и толком не раздевшись, я легла, зарываясь в одеяло и устраиваясь поудобней.       — Себе-то хоть не ври, а то как тебе верить, — скучающе произнес голос в моей голове.       — Ой, Айден, заткнись, а, — проворчала я, засыпая, хоть и была ужасно рада, что он наконец-то отозвался.       Проснулась я рано утром и даже не вставая с кровати поняла, что ничего не изменилось. Мне хотелось забраться обратно, захныкать или даже зарыдать от бессилия, потому что я не знала, что со мной, почему я здесь и как, главное, отсюда выбраться. Я постаралась успокоиться, ободряя себя тем, что я хотя бы не одна, а Айден со мной, но все равно находилась где-то на грани истерики. Решив, что теплая ванна мне поможет, я отправилась в ванную комнату, по ходу дела обсуждая с Айденом возможные варианты развития событий здесь и что будет с моей судьбой. Но так ни к чему и не придя, я попросила его ненадолго оставить меня одну, и он перестал со мной говорить, но я все равно знала, что он тут — в моем сознании, знает абсолютно все, что знаю я и о чем думаю.       Нервозное состояние не позволило мне долго оставаться в теплой воде, поэтому я быстро вылезла и, переодевшись, села на пол, ища в чемодане какую-нибудь тетрадь, ручку и вытаскивая все свои деньги и документы. Итак, нужно составить бюджет и посчитать, сколько денег у меня есть, на сколько долго я еще могу оставаться не бомжом. Я, конечно, могу найти какую-нибудь легкую подработку, чтобы сэкономить немного и подкопить, но что дальше? Что мне светит?       — Лечебница святого Мунго, — хмыкнул Айден.       — Если не помогаешь, то хотя бы не мешай, — отмахнулась я от него как от назойливой мухи. — Я тут, вообще-то, думаю, как нам быть дальше.       — Мне понравился вариант с работой.       — Конечно, — хохотнула я мысленно, — Работать-то не ты будешь. Все, не мешай.       Сбилась, на чем я там остановилась? А, деньги. Я все несколько раз пересчитала, с тоской поглядывая на свои кредитные карты, сделанные на заказ с ограниченными средствами и убрала с глаз подальше, чувствуя, что до слез и истерики точно не далеко. С собой я взяла только пятнадцать тысяч наличными. Начав снова все судорожно пересчитывать, я лихорадочно думала, что делать, как быть и как выживать дальше, когда Айден снова заговорил со мной.       — Хлоя, — заговорил он так устало, словно пробежал марафон, — курс-то другой.       Я замерла на очередной купюре. Медленно подняла голову, не выпуская из рук деньги, и до меня медленно доходило…       — Господи, да мы богаты! — на радостях я аж подпрыгнула, поднимаясь с пола и счастливая, что мне не придется марать руки, начала прыгать по комнате. — Айден, мы богаты!       Где-то через час после того, как мы выяснили, что денег у нас хватит прожить тут все лето (не пятизвездочный отель, но все же какая-никакая койка), я снова уснула. Видимо, душевные переживания сильно на мне сказывались, и проспала я до самого обеда. В этот раз меня разбудил Айден, напоминая о том, что я давно не ела и не мешало бы больше разузнать о времени, месте, где я теперь живу. Поспорить с ним было невозможно, ведь он был прав, да и все мои аргументы против он тут же отшибал железной логикой. Впрочем, как и всегда. Я быстро собиралась, пытаясь найти что-то, что меньше всего выдавало бы во мне девушку другого времени. Не сильно вышло, но что-то отдаленно есть. Если вдруг кто докопается, скажу, что в Нью-Йорке это писк моды, хотя, вспоминая одежду тех девушек, которые встретились мне, вряд ли. Наоборот, может, за местную Мадонну примут.       Прежде чем покидать свою обитель, я долго сомневалась, оставлять ли мне тут свои вещи. Естественно, все важные документы, деньги, бумаги и вещи давно положила в сумку, подаренную мамой, применив на ней заклятие незримого расширения, но все-таки восьмикилограммовый чемодан мог заметно отразиться на весе моей «ручной» сумочки. Это же просто вещи, верно? Тем более, ничего с ними не случится, пока я пойду ненадолго погуляю.       — А если и случится, то воришка очень сильно пожалеет, — отозвался Айден.       — Точно.       Не раздумывая больше, я закрыла дверь и вышла из отеля.       К местному транспорту я все еще не была готова как морально, так и физически, поэтому прогулка пешком была моим единственным выходом. Ноги немного отошли от вчерашнего, а также я восстановила свои силы дважды поспав.       В моем районе, где мы остановились, нет ничего, что напоминало бы мне кафе или ресторан в привычном мне слове, только угловые небольшие магазинчики, но еще в своем номере поняла, что придется далеко идти, чтобы прийти в нормальное место. Я прошла около четырех кварталов, оказываясь в центре города, бродя по улочкам, и, наконец, найдя что-то, что напоминало кафе с открытой летней террасой, выходящей на какую-то площадь.       Несмотря на то, что я жила в Англии шесть лет, я совсем ничего не знала о Лондоне. Нет, конечно, я знала какие-то элементарные вещи, который знает каждый ребенок, выросший здесь, или, например, знала, как пользоваться метро. Хотя это и за уши притянутый пример, потому как метро я научилась пользоваться еще в Москве.       Почти все время, пока жила в Англии, я проводила в родовом поместье, изучая язык, историю нашей семьи, как она возникла, разговаривала; меня учили пользоваться своими способностями, которые достались мне вместе с Айденом, учили принимать меня такой, какая я есть, то есть, стала из-за того, что Мрак выбрал именно меня. Обычно Мрак выбирал мальчиков, потому что они сильнее физически, и автоматически делал их наследниками главной линии рода, но в этот раз почему-то наследницей стала я. Меня учили быть такой, какой меня сделал Мрак впоследствии, заранее предупреждая, что случится, через что мне придется пройти и с чем столкнуться; учили стоять с поднятой головой и быть готовой к тому, что, если вдруг мой младший брат пойдет против меня, показать ему, что не он будущий глава семьи, а я. Меня готовили морально и физически к тому, через что пройдет тот, кто способен контролировать и направлять Обскура, а также управлять им. Тот, кто находился с ним в неразрывной связке всегда и везде.       Англия вызывала у меня чувство радости, потому что здесь жил мой горячо любимый дедушка, который практически и научил меня всему, но также иногда я чувствовала легкую горечь, осадок, который остался у меня после того, как он же меня и клеймил. Всем, кто был в связке в Обскуром, ставили клеймо, показывающее, что они относятся к главной ветке семьи. Это был шрам от кланового ожога, который ставился всем детям, заживал и вместо того, чтобы становиться светлее, как нормальный ожог, наоборот, становился черным, как ночь. Как мрак, которым Обскур наделял нас и наше сознание.       Обычный человек, в котором живет Мрак, может быть какой угодно внешности, но когда он имеет достаточно сил, чтобы подчинить Мрак своей воле и управлять им, Обскур начинает вытягивать весь темный пигмент из своего хозяина в себя, питаясь им какое-то время, пока хозяин взрослеет, поэтому все владельцы бледнолицые, с белоснежными волосами и очень светлыми, но яркими и насыщенными цветом глазами. И не важно, что второй родитель у тебя темноволосый и/или темнокожий — если ребенок имеет достаточно твердый и сильный рассудок, чтобы справиться с Обскуром, то он будет светлокожим, практически белым и светловатым. Хорошим примером может служить мой дедушка; он один из близнецов, однако, его сестра-близнец темноволосая, в то время как он блондин с ярко-голубыми глазами.       Мрак живет в каждом из волшебников, но только единицы могут развить его настолько, как это смогла сделать наша семья. Точнее, пока что, даже в моем мире, этого достигли только три человека. Маркус, Тобиас, который был сыном Маркуса и моим отцом, и я. Маркус наделал много шума в своей время, когда начал подминать всю власть под себя, устраивая кровавую войну со своими же братьями и сестрами, позволяя другим узнать о своей способности, поэтому в мое время многие изучают такой феномен как Обскур. Некоторые пытаются развить, но их попытки заканчиваются либо смехом, либо лечебницей. Либо полным уничтожением.       Моя семья никогда не раскрывала признаки обскура и не помогала в каких-либо научных исследованиях; мы что, дураки, показывать и рассказывать о своих тузах? Вся информация таилась в строжайшем секрете и никто, кроме нас троих, ничего не знал. Даже моя мать и мой брат были не в курсе.       Я заняла небольшой круглый столик, на котором четко посередине стояла ваза с несколькими цветками.       Через пару минут ко мне подошел официант, подавая меню, и я тут же сделала заказ, сильно не ознакамливаясь. Просто ткнула пальцем пару раз, говоря, что именно хочу и снова уставилась на площадь, думая о своем, возвращаясь к воспоминаниям из детства.       Помню, когда я была ребенком, может, за год до того, как я уехала в Россию, мои руки почернели. Буквально стали черные, но не такие, как у темнокожих с коричневым оттенком, а буквально черные, будто я испачкала их в краске. Мне говорили, что когда придет время, мой Обскур примет меня окончательно, смиряясь с моей властью, он также оставит на мне клеймо, которое служит отпечатком силы. Но не говорил, что это произойдет так быстро, а для ребенка, хоть и подготовленного на словах, это был стресс.       Сначала почернели только пальцы, через несколько месяцев чернота заполнила все кисти.       Я помню, что говорил мне дедушка, когда я, сломя голову, вся в слезах ужаса бежала показывать ему мои черные пальцы. В магическом мире черные руки — признак проклятья, очень сильного проклятья, которое приводит к неизбежной смерти, поэтому я боялась именно этого, а не того, что с моей властью наконец-то стали считаться.       Правда, дедушка в тот момент очень странно отреагировал. Он притянул меня за плечи, чуть потряхивая, заставляя прекратить плакать, и с блеском и странным огоньком в глазах посмотрел на меня, говоря быстрым шепотом:       — Люди будут ненавидеть нас. Потому что мы не одни из них. Если мы когда-нибудь станем одними из них, они будут думать, что победили. Назад пути нет.       Маркус был прав. Меня и правда ненавидели за то, что я не одна из них. За то, что у меня есть выдающиеся способности; мне завидовали, меня боялись, меня ненавидели. Конечно, школа напоминала Ад, но именно я была там главным Дьяволом. И именно благодаря урокам деда в детстве, я могла поставить на место любого, кто просто посмотрит в мою сторону не так. Я всегда точно знала, что со мной ничего не случится, ведь у меня есть то, чего нет у других — Айден.       К моем шестнадцатому году жизни руки стали черными практически до сгиба локтя, поэтому мне приходилось носить длинные перчатки, скрывая их.       — Нам нельзя пользоваться магией, — неожиданно сказал Айден, который так же следил за ходом моих мыслей, однако при этом успевал думать и о чем-то своем.       — Знаю.       Я еще в номере об этом подумала. Мне еще нет восемнадцати, и хоть чихни я с помощью магии, меня найдет местное правительство, узнавая всю подноготную моей семейной драмы, в равной степени узнавая про Айдена. Этого никак нельзя было допустить, поэтому я часто одергивала себя, заставляя все делать обычным маггловским способом.       Вскоре принесли еду. Я даже не осознавала, как сильно проголодалась за это время, но видя еду перед собой и чувствуя запах, чуть ли не накинулась, жадно поглощая содержимое тарелки. Доев, я стала неспешно попивать кофе, зацепившись взглядом за какое-то здание, сосредоточившись на нем и не обращая никакого внимание на магглов, мелькавших туда-сюда перед глазами. Они напоминали белый шум на фоне.       — Что мы будем делать, Айден? Как нам жить? Выживать?       Некоторое время он молчал, хотя я чувствовала покалывание, которое означала, что прямо сейчас он со мной, наблюдает за всем у меня в голове, а затем все-таки произнес:       — Не знаю, — после продолжительного молчания, он снова заговорил: — Ничего?       — Ничего, — резонно покачала я головой, соглашаясь. Тут ничего и не сделаешь, не попишешь. — Хорошо, давай ничего не делать.